— Заткнись! Маша, лучше не зли меня, а то получишь! Маме с сестрой машина нужна и ты её купишь! — прошипел муж.
Слова Кирилла висели в воздухе кухни, как ядовитое облако. Маша стояла у плиты, спиной к нему, и чувствовала, как внутри что-то холодеет. Не обжигает, не разрывает — именно леденеет, превращается в осколки льда. Она медленно отложила половник. Рассольник ещё булькал в кастрюле, пахло укропом и чесноком, за окном моросил октябрьский дождь, а в её жизни только что произошёл какой-то невидимый тектонический сдвиг.
— Что ты сказал? — она обернулась. Голос вышел тихим, но твёрдым.
Кирилл сидел за столом, развалившись на стуле, и листал телефон. Даже не посмотрел на неё. Сорок два года, начальник отдела в торговой компании, костюм за тридцать тысяч и хамское выражение лица. Когда-то она видела в этом мужчине опору. Сейчас видела только наглость.
— Ты слышала. Моя мать тридцать лет на одном автобусе мотается. Карина беременная, ей тоже транспорт нужен. Ты деньгами распоряжаешься, вот и купишь.
Маша усмехнулась. Странно — вроде бы мир рушится, а она усмехается.
— Какими деньгами, Кирилл? Теми, что я зарабатываю в салоне? Шестьдесят часов в неделю, ноги гудят, клиентки капризные — но это мои деньги.
— Наши, — он наконец оторвался от экрана. Глаза холодные, как у незнакомца. — Мы семья. Или ты забыла?
Семнадцать лет брака. Двое детей — Даня в университете, Соня в девятом классе. Квартира в ипотеке, которую она тянула наравне с ним. Её тридцать седьмой размер ноги стоптан между работой и домом, её руки пахнут кремами и лаками, её спина болит по вечерам. А он вот так сидит и говорит «купишь».
— Я не забыла, — Маша выключила плиту. — Только вот что-то не припомню, чтобы твоя семья когда-нибудь спрашивала, что мне нужно.
Кирилл поднялся. Высокий, плечистый — раньше она чувствовала себя рядом с ним защищённой. Теперь просто видела, как он пытается давить габаритами.
— Начинается, — он прошёл к окну, закурил, хотя она просила не курить в квартире. — Опять твои обиды. Мать пожилая женщина, Карине скоро рожать…
— Кариночке двадцать восемь, муж у неё есть, пусть он покупает! — Маша почувствовала, как внутри закипает что-то горячее, пробивается сквозь лёд. — А твоей маме я уже три года каждый месяц по десять тысяч отдаю «на лекарства», хотя она здоровее меня будет!
— Не смей так говорить о моей матери!
Вот он, переломный момент. Маша это поняла по тому, как изменилось пространство комнаты. Как будто воздух стал плотнее.
— Я пойду, — она сняла фартук, повесила на крючок у двери. — Борщ на плите. Разогреешь сам.
— Куда это ты собралась? — Кирилл метнулся к выходу, но Маша уже надевала куртку. Руки дрожали, но она справилась с молнией.
— Проветриться. Подумать.
— Маша!
Она не обернулась. Дверь захлопнулась, лестница понесла вниз, и вот уже улица — мокрая, тёмная, пахнущая осенью и свободой.
Маша шла быстро, сама не зная куда. Прошла мимо продуктового, где обычно закупалась по пятницам. Миновала остановку, где каждое утро толпились люди с такими же уставшими лицами. Город в дождь выглядел иначе — размытый, нереальный, как в кино. Фонари отражались в лужах, машины шуршали колёсами по мокрому асфальту, где-то играла музыка из открытых дверей кафе.
Она остановилась у витрины ювелирного магазина. Золотые цепочки, браслеты, кольца — всё это мерцало под яркими лампами. Интересно, когда она последний раз получала подарки? На день рождения Кирилл вручил конверт с деньгами — «купишь, что захочешь». Она купила Соне кроссовки и Дане новый рюкзак.
Телефон завибрировал. Кирилл. Маша сбросила вызов.
Надо было идти дальше. В торговый центр — там сейчас тепло, светло, можно посидеть в фудкорте с кофе, собраться с мыслями. Маршрутка довезла быстро. Маша вошла в огромный зал, где пахло попкорном и новыми вещами, где люди сновали с пакетами и улыбались. Чужая жизнь. Лёгкая, беззаботная, какой её собственная не была уже… давно. Очень давно.
Она поднялась на третий этаж, купила капучино, села у окна. За стеклом мерцал вечерний город. Телефон опять ожил — теперь писала свекровь: «Машенька, Кирилл мне всё рассказал. Ну что ты как маленькая? Мы же семья. Карине действительно машина нужна, ребёночек скоро…»
«Ребёночек». У Маши двое детей, но их ребёночками никто не называл. Её дети — это её ответственность, её бессонные ночи, её деньги на репетиторов и секции.
Кофе остывал. В голове складывалась странная картина: семнадцать лет она жила правильно. Работала, терпела, вкладывалась, молчала. А что получила взамен? Приказ купить машину людям, которые даже спасибо никогда не говорили толком.
— Ой, извините! — кто-то задел её сумку, та упала. Маша подняла, улыбнулась машинально незнакомой девушке.
И вдруг подумала: а когда я последний раз улыбалась не машинально?
Домой Маша вернулась около десяти. Ключ в замке провернулся тихо, но Кирилл всё равно услышал. Он сидел в гостиной, телевизор работал, но он не смотрел. Просто ждал.
— Явилась, — он поднялся, и Маша сразу поняла: сейчас будет хуже, чем утром.
— Кирилл, я устала. Давай завтра…
— Завтра? — он шагнул к ней, лицо красное, глаза горят. — Ты меня на посмешище перед матерью выставила! Она звонила, плакала! Говорит, что ты ей нагрубила!
— Я вообще с ней не разговаривала сегодня, — Маша сняла туфли, поставила их аккуратно у стены. Ноги гудели после ходьбы.
— Не ври! Ты сбросила её звонок! Моя мать хотела с тобой по-хорошему поговорить, а ты…
— Кирилл, остановись. Пожалуйста. Мы оба злые, устали. Давай утром…
— Нет! — он ударил кулаком по спинке дивана. — Сейчас поговорим! Ты возьмёшь кредит и купишь машину! Понятно?!
Маша медленно выдохнула. Посмотрела на этого мужчину — отца её детей, человека, с которым прожила почти двадцать лет. И не узнала. Совсем.
— Кредит я брать не буду, — сказала она тихо.
— Как это не будешь?! — Кирилл побагровел ещё сильше. — Ты что, совсем обнаглела?! Я тебе что сказал?!
— Слышала. Но кредит брать не буду. У меня уже есть ипотека, кредит на Данин университет. Я не потянул ещё один.
— Потянешь! — он подошёл вплотную, нависая. — Будешь больше работать! Лишние смены возьмёшь! Моя мать всю жизнь…
— Твоя мать, твоя мать! — Маша вдруг повысила голос, и Кирилл даже растерялся на секунду. — А я кто?! Я что, не человек?! Я шестьдесят часов в неделю работаю! У меня спина болит так, что к вечеру не разогнуться! Мои дети меня почти не видят, потому что я всё время зарабатываю! На что?! На твою мать, на твою сестру, на твои запросы?!
— Заткнись! — рявкнул он. — Не смей так говорить! Ты моя жена! Обязана!
— Обязана? — Маша почувствовала, как внутри что-то окончательно перегорело. Провод, который держал всю конструкцию их брака, просто расплавился. — Обязана терпеть хамство? Обязана работать на твою родню? Обязана молчать?
— Да! — он схватил её за плечи, тряхнул. — Да, обязана! Потому что ты моя жена! Мы семья!
Маша вырвалась. Сердце колотилось так, что в висках стучало.
— Не трогай меня.
— Или что? — в его голосе появилось что-то новое. Угроза. Настоящая, неприкрытая. — Что ты мне сделаешь? Маша, ты меня достала. Последний раз говорю: завтра идёшь в банк, оформляешь кредит, покупаешь маме машину. Если нет — я с тобой разведусь.
Слово повисло между ними, тяжёлое и окончательное.
— Что? — Маша не поверила своим ушам.
— Что слышала, — Кирилл скрестил руки на груди. — Разведусь. Квартира моя, на меня оформлена. Дети со мной останутся. А ты можешь идти куда хочешь. К своей драгоценной работе, например. Будешь там ночевать.
— Ты сошёл с ума, — прошептала она.
— Нет, это ты сошла с ума! — он шагнул ближе снова. — Думаешь, ты тут незаменимая? Думаешь, без тебя не справимся? Да мать моя за неделю тут порядок наведёт! Детей воспитает нормально, а не как ты — распустила их! Даня весь день в универе прохлаждается, Соня с этими своими подружками…
— Хватит, — Маша подняла руку. — Просто хватит.
— Не хватит! — он уже кричал. — Ты завтра идёшь в банк! Слышишь?! Или собирай вещи!
Дверь в Сонину комнату приоткрылась. Бледное лицо дочери, заплаканные глаза.
— Мам?
— Всё хорошо, солнышко, — Маша моментально взяла себя в руки. — Иди спать.
— Ничего не хорошо! — заорал Кирилл. — Сонька, иди сюда! Пусть дочь знает, какая у неё мать! Жадная, эгоистичная…
— Заткнись немедленно! — Маша шагнула между ним и дочерью. — Не смей! Не смей втягивать детей!
Соня всхлипнула и захлопнула дверь. Где-то за стеной заиграла музыка — девочка включила погромче, чтобы не слышать.
Кирилл тяжело дышал. Маша стояла напротив него и впервые за много лет видела его настоящего. Без масок, без игры в любящего мужа. Видела эгоиста, манипулятора, человека, который привык получать всё, не давая ничего взамен.
— Значит, так, — она говорила медленно, чётко выговаривая каждое слово. — В банк я не пойду. Кредит не возьму. Машину твоей матери не куплю.
— Тогда разведёмся! — он сверкнул глазами. — И останешься ни с чем!
— Посмотрим, — Маша прошла в спальню, достала из шкафа сумку, начала складывать вещи.
— Что ты делаешь? — Кирилл вошёл следом.
— То, что должна была сделать давно. Ухожу. На несколько дней. Подумаю.
— Маша! — в его голосе появились новые нотки. Растерянность? Страх? — Ты что, серьёзно?
— Абсолютно.
— Куда ты пойдёшь? У тебя никого нет!
Маша застегнула сумку. Действительно, куда? Родители умерли давно, подруг настоящих не было — некогда было заводить, всё работа да дом. Но сейчас это не важно.
— Найду где переночевать. Гостиница, в конце концов.
— На какие деньги? — он усмехнулся злобно. — На свою копеечную зарплату?
— На мои, — она взяла телефон, сумку. — На честно заработанные.
У двери обернулась:
— И ещё, Кирилл. Квартира не только твоя. Я семнадцать лет ипотеку платила наравне с тобой. У меня есть все чеки, все переводы. Так что не пугай меня. И детей у тебя никто не заберёт — ты на работе с утра до вечера, кто за ними будет смотреть? Твоя мать?
Она вышла. Лестница, подъезд, улица. Ночной город встретил её прохладой и тишиной. Маша остановилась, перевела дыхание.
Впервые за много лет ей было по-настоящему страшно. Но одновременно — легко. Так легко, будто скинула со спины огромный мешок камней.
Суд длился три месяца. Кирилл пытался отобрать квартиру, доказывая, что основной вклад делал он. Приводил свою мать в качестве свидетеля. Та плакала, божилась, что Маша вообще не работала, сидела дома, тратила мужнины деньги.
Но Машин адвокат — немолодая женщина с железным взглядом и стальным характером — разложила на столе судьи стопку документов. Банковские выписки за семнадцать лет. Каждый платёж по ипотеке — пятьдесят на пятьдесят. Квитанции за коммунальные услуги — оплачивала Маша. Чеки на продукты, одежду детям, лекарства — всё Маша. Даже тот злополучный костюм за тридцать тысяч, в котором Кирилл красовался на работе, оплачен с её карты.
— Ваша честь, — адвокат говорила спокойно, но веско, — перед вами не домохозяйка на содержании мужа. Перед вами женщина, которая наравне с супругом содержала семью, растила детей и при этом терпела моральное давление. Все документы подтверждают: она имеет полное право на половину совместно нажитого имущества.
Судья — пожилой мужчина с седыми бровями — долго изучал бумаги. Потом посмотрел на Кирилла поверх очков:
— У вас есть возражения? Документальные опровержения?
Кирилл молчал. Рядом с ним сидела его мать, сжав губы в тонкую линию.
Решение было однозначным: квартира делится пополам. Кирилл может либо выплатить Маше её долю, либо продать жильё и разделить деньги.
Выплатить он не мог. Денег, как оказалось, не было. Вся его хвалёная зарплата уходила на дорогие рестораны с сослуживцами, на машину, на бесконечные «нужды» матери и сестры.
— Значит, продаём, — сказала Маша твёрдо.
Кирилл смотрел на неё с ненавистью:
— Ты всегда была стервой. Просто хорошо скрывала.
— Нет, — Маша впервые улыбнулась ему после развода. — Я просто перестала быть удобной.
Квартиру продали за хорошую цену. Маша купила себе двухкомнатную в том же районе — для себя и Сони. Даня учился в университете, жил в общежитии, но знал: дома его всегда ждут. Остались деньги на ремонт и даже отложить удалось.
Кирилл исчез из их жизни сразу после суда. Позвонил через неделю, голос злой:
— Я уезжаю на север. Нашёл работу, зарплата в два раза больше. Буду там жить.
— Хорошо, — сказала Маша. — Удачи.
— Дети…
— Дети остаются со мной. Но ты можешь их навещать. Если захочешь.
Он не захотел. Уехал через три дня. А ещё через неделю туда же рванули его мать и Карина с новорождённым ребёнком. Свекровь звонила Маше перед отъездом:
— Ты разрушила нашу семью! Из-за тебя мой сын уезжает за тридевять земель!
— Из-за меня? — Маша усмехнулась. — Это из-за вас он потерял семью. Вы его воспитали таким — потребителем, эгоистом. А теперь поезжайте за ним. Живите на его зарплату, раз она такая хорошая. Только вот знаете что интересно?
— Что? — процедила свекровь.
— На севере жизнь дорогая. Очень дорогая. Коммуналка втридорога, продукты втрое дороже московских. А ещё там холодно, темно полгода и жутко скучно. Удачи вам.
Она положила трубку и больше никогда не отвечала на звонки этой женщины.
Прошло полгода
Маша стояла у окна своей новой квартиры и пила утренний кофе. За окном весна — яркая, шумная, пахнущая сиренью. Соня готовилась к школе, напевая что-то себе под нос. Даня вчера приезжал на выходные, привёз девушку — милую студентку с умными глазами.
— Мам, познакомься, это Юля.
Маша смотрела, как сын смотрит на эту девочку, и видела: уважение. Заботу. Равноправие. Может, что-то она всё-таки правильно воспитала в нём.
В салоне дела шли хорошо. Маша даже взяла двух учениц — девчонок из колледжа, которые мечтали стать мастерами маникюра. Учила их терпеливо, по вечерам. Передавала не просто навыки — передавала веру: можно жить своим трудом. Можно не зависеть. Можно.
А позавчера случилось странное. Маша зашла в книжный — просто так, посмотреть. Давно не покупала книг себе, всё времени не было. И наткнулась на сборник стихов. Открыла наугад, прочитала:
«Я думала, что это называется жить. Оказалось — называется терпеть».
Стояла посреди магазина и плакала. Тихо, чтобы никто не видел. Потому что это было про неё. Всю прежнюю жизнь.
Купила книгу. Принесла домой. Положила на тумбочку у кровати.
Вечером Соня спросила:
— Мам, ты счастлива?
Маша задумалась. Счастлива ли? У неё нет мужа. Зато нет и человека, который унижал её каждый день. У неё скромная квартира. Зато она может вешать любые картины, красить стены в любой цвет, приглашать гостей или не приглашать — как захочет. У неё нет дорогой машины. Зато есть свобода просыпаться и знать: сегодняшний день принадлежит ей.
— Знаешь, солнышко, — она обняла дочь за плечи, — я не знаю, счастлива ли я. Но я точно знаю другое: я наконец живу. По-настоящему.
Соня прижалась к ней крепче.
А на телефоне пришло сообщение от Кирилла. Первое за полгода: «Маша, я ошибался. Можем поговорить?»
Маша посмотрела на экран. Потом удалила сообщение, не отвечая.
В окно влетел тёплый ветер, растрепал занавески. Где-то внизу играли дети, смеялись. Жизнь шумела, двигалась, звала вперёд.
И Маша подумала: как же хорошо, что она наконец научилась говорить «нет». Это маленькое слово открыло ей целый мир. Мир, где можно дышать полной грудью.
Она допила кофе и улыбнулась. Просто так. Не машинально, не из вежливости — а потому что хотелось.
И это было настоящее чудо.
