— Да я, между прочим, не уборщица тебе тут! — с порога выдала Аня, хлопнув пакетом о стол. — Если ты опять в носу ковырялся весь день и ждал, что я придушу курицу и сварю тебе царский ужин, то сильно ошибся!
Дима, сидевший на диване с телефоном, даже не поднял головы.
— Аня, не начинай, а? День тяжёлый.
— Ой, какой тяжёлый! — передразнила она. — Опять, наверное, весь день по району катался и в «бургерной» обедал!
— Я, между прочим, работаю, — буркнул он.
— Курьером. За копейки. Уже третий год. И всё «между прочим».
Аня села на край табурета, тяжело выдохнула. Осень за окном — хмурая, промозглая, октябрь, листья по двору гоняет, будто тоже злые на всех. На кухне лампочка моргала, будто поддакивала её раздражению.
— Ну, а что мне делать, а? — Дима поднял глаза. — Ты думаешь, я не хочу лучше? Просто не везёт пока.
— Не везёт, — передразнила Аня. — А ты хоть пробовал?
— Пробовал, — отрезал он. — Вон резюме кидал, меня не берут.
— А может, потому что ты не умеешь даже говорить толком на собеседовании? — не выдержала она. — Сидишь, глазами хлопаешь, как школьник.
Дима сжал губы и отвернулся.
Аня понимала — сейчас он или замолчит на весь вечер, или встанет и уйдёт «прогуляться». А если уйдёт, то вернётся поздно, с запахом пива и мятного леденца, чтобы не чувствовалось.
— Слушай, Ань, — начал он уже тише. — Не кричи, ладно? У меня просто голова кругом.
— А у меня, по-твоему, праздник каждый день? — отрезала она. — Я с универа бегу, потом на подработку, потом сюда. Ужины, стирка, твои грязные носки… Я тоже устаю!
Он замолк.
Казалось, слова зависли в воздухе, как пар от чайника, не рассеиваясь.
Жили они на съёмной однушке в спальном районе, дом ещё советский, подъезд вонял кошками и хлоркой. Квартира — двадцать семь метров: диван, шкаф, стол, холодильник, старенькая микроволновка. Хозяйка приезжала раз в месяц, проверяла, не сожгли ли они чего.
Деньги — вечная боль.
Он приносил тридцать с хвостиком, она — восемь-десять, когда удавалось взять больше смен на раздаче листовок. Хватало ровно на аренду, еду и проезд. На остальное — пусто.
Родители Ани жили в Подольске. Мать — медсестра, отец электрик. Люди простые, но гордые. Помогать не могли, сами едва тянули ипотеку за свою «двушку».
Первое время Аня не жаловалась. Любила ведь. Думала — пройдёт. Он найдёт нормальную работу, снимут квартиру получше, всё встанет на свои рельсы.
Но вместо рельс были тупики.
И, как по расписанию, раз в неделю приезжала Димина мать — Раиса Николаевна. Женщина с голосом, будто ножом по стеклу, и с видом, что ей всё на свете известно.
— Господи, сынок, ты где живёшь? — начинала она с порога. — В этой конуре? На эти копейки? Да ты ж у меня парень с руками, с головой, а живёшь как… ну, как не пойми кто!
— Мам, нормально живём, — бубнил Дима, потупив глаза.
— Нормально, — фыркала она. — Аня, а это что у тебя на плите? Опять макароны?
— Денег нет на другое, — спокойно отвечала Аня.
— А ты работай больше! — Раиса Николаевна поджимала губы. — Женщина должна крутиться. Я вот в твои годы квартиру уже выплачивала.
Аня стискивала зубы и молчала. Хотелось выругаться, но понимала — если сейчас скажет хоть слово, Дима потом неделю разговаривать не будет.
— Мам, хватит, — вставал он.
— Что «хватит»? Я только правду говорю. Ты посмотри, сынок, у неё ногти облезшие, кофта застиранная, а ужин из пачки! Вот ты и живёшь — без женского уюта, без ласки.
После её визитов Аня чувствовала себя как тряпка.
Молчала, но внутри кипело.
Вечером, когда Раиса Николаевна уезжала, Аня пыталась разговор начать:
— Дим, может, снимем квартиру без мебели, дешевле будет, а вещи купим потихоньку?
— Да ну, — отмахивался он. — Мне и так норм.
— Норм, — повторяла она. — Конечно, норм, если всё на мне.
Так и шёл день за днём.
Аня таскала сумки из магазина, мыла посуду, готовила что могла, зубрила конспекты перед сессией. Иногда плакала в ванной — тихо, чтобы он не слышал.
И однажды, в конце октября, когда дождь колотил по подоконнику, Раиса Николаевна приехала без звонка.
Аня была в универе, а к вечеру вернулась — и застала обоих на кухне.
Дима сидел, как школьник на выговоре, а мать стояла, облокотившись о стол.
— Ну что, Аня, — начала она без приветствия. — Я с сыном поговорила. Решили, что вам лучше разойтись.
Аня замерла.
— В смысле «решили»?
— В прямом, — холодно ответила та. — Ты ему не пара. Денег нет, квартиры нет, перспектив — ноль. Женщина должна тянуть мужа вверх, а ты его в яму тащишь.
Аня посмотрела на Диму. Тот молчал, опустив глаза.
— Дим, скажи хоть что-нибудь.
Он пожал плечами.
— Мама права. Я устал так жить.
У Ани внутри всё перевернулось.
— Ты что, серьёзно? — прошептала она.
— Аня, пойми, я не хочу всю жизнь считать копейки. Может, потом всё наладится, — пробормотал он. — Но сейчас я не могу.
Раиса Николаевна ухмыльнулась, будто добилась своего.
— Вот и умница, сынок. Я же говорила: найдёшь себе нормальную девушку.
Аня молчала. Только дыхание сбилось.
— Значит, вы меня выгоняете?
— Мы не выгоняем, — спокойно сказала свекровь. — Просто тебе надо уйти.
Через неделю хозяйка квартиры позвонила:
— Девушка, ваш муж сказал, что вы съезжаете. Я уже нашла новых жильцов.
Аня стояла с телефоном в руке и не могла вымолвить ни слова.
Собрала вещи в два чемодана. Ни крика, ни скандала — просто ушла.
Первое время жила у подруги Кати. Потом у одногруппницы. Спала на диванах, на матрасах, где придётся. Просыпалась — и каждый раз думала, что это сон. Но нет. Это была реальность.
Развод оформили быстро. Он даже не пришёл — прислал мать. Та принесла документы, мол, «подпиши». Аня подписала.
Потом сидела на автобусной остановке, пока шёл холодный дождь, и не могла понять: как всё так быстро закончилось? Ещё недавно они смеялись, строили планы, а теперь — пусто.
Денег не было вообще. Пришлось устроиться официанткой в кафе. График тяжёлый, ноги гудели, руки болели. Зарабатывала чуть больше двадцати тысяч, половину отдавала за комнату в общежитии.
Ела что оставалось после смены. Иногда просто пила чай и ложилась спать.
Учёба шла кое-как. Преподаватели уже косились, намекали на академ. Но Аня упрямо шла вперёд. Не потому что силы были — потому что знала: если остановится, всё кончится.
Ночами долго не спала. Смотрела в потолок и думала: «Вот ведь как бывает… Любовь — и в мусорное ведро, потому что нет денег».
Но через год стало чуть легче. Аня подрабатывала бухгалтером в маленькой фирме, получала немного, но хоть стабильность появилась. Потом устроилась помощницей в аудиторскую компанию — и это был её шанс.
Сначала бегала за всеми с бумагами, кофе варила, отчёты печатала. Потом начала вникать, учиться, задерживаться после работы.
Шеф — суровый мужик лет сорока пяти — однажды сказал:
— Девочка, у тебя мозги есть. Если не струсишь — вырастешь.
И Аня не струсила.
Прошло два года. Она уже не раздавала листовки и не мыла чашки. Снимала однушку сама, без «подселения». Зарабатывала прилично, ходила в чистой одежде, впервые за долгое время купила себе духи.
Прошло семь лет.
Аня уже не девчонка с тремя рублями в кармане и вечным страхом, что завтра нечего будет есть. Сейчас у неё своя жизнь: работа в крупной компании, зарплата такая, что мама до сих пор качает головой, мол, «неужто столько платят?».
Собственная квартира — пусть и в ипотеку, но уютная, чистая, с бежевыми стенами и тёплыми лампами. И тишина. Вот эта тишина для неё теперь как золото — никто не орёт, не хлопает дверьми, не бурчит про «гречку опять».
Было начало ноября. Снег — мокрый, противный, липкий, шёл, будто специально, чтобы испортить настроение. Аня пришла домой после работы, сняла сапоги, зажгла настольную лампу и включила чайник. Вечер обычный, спокойный, без сюрпризов.
Пока не раздался звонок в дверь.
Она подошла, глянула в глазок — и застыла.
На площадке стоял Дима. Тот самый.
Седина в висках, куртка дешёвая, глаза усталые. Стоит, мнётся, как мальчишка, которого застукали на месте преступления.
Аня не сразу открыла.
— Ты что здесь делаешь? — спросила, не убирая цепочку.
— Привет, — сказал он, будто ничего не произошло. — Можно войти?
— Нет, нельзя, — спокойно ответила она. — Говори так.
Дима неловко переминался с ноги на ногу.
— Ну чего ты, я не кусаюсь… Просто поговорить хотел. Давно ведь не виделись.
— Семь лет, если быть точной, — сухо заметила Аня. — И ни одной смс-ки за это время.
— Ну, знаешь… обстоятельства…
Она открыла дверь ровно настолько, чтобы видеть его лицо.
— Какие обстоятельства? Ты меня на улицу выставил вместе с чемоданами. Забыл?
Дима отвёл взгляд.
— Я тогда… сам не понимал, что творю. Мама надавила, я растерялся…
— Ага, мама надавила, — усмехнулась Аня. — Удобно, правда? Всё плохое — мама, всё хорошее — ты.
— Ну хватит, — вздохнул он. — Я пришёл не ругаться.
Она прищурилась.
— А зачем тогда?
Дима вдохнул, собрался и выдал:
— Хочу, чтобы всё вернуть.
— Что вернуть? — спросила она, хотя ответ уже знала.
— Нас. Семью. Ты ведь не замужем? — он чуть оживился. — Я вот тоже один. Всё это время думал о тебе.
Аня рассмеялась тихо, без радости.
— Ой, не надо вот этого. Ты думал не обо мне, а о том, что тебе кушать и где жить.
— Ну почему сразу так? — возмутился он. — Я, между прочим, стараюсь. Работаю.
— Где?
— Ну… по-разному. То в доставке, то на стройке, то в такси. Но знаешь, как сейчас тяжело…
Она стояла, слушала и чувствовала, как старые эмоции поднимаются изнутри, как ржавчина.
— И чего ты хочешь? — наконец спросила она.
— Понимаешь… мама теперь говорит, что мы зря тогда расстались. Что ты теперь женщина серьёзная, с положением. Что можно попробовать снова.
Аня выдохнула, даже не сразу нашла слова.
— Мама говорит, — повторила она, медленно, будто пробуя вкус этой фразы. — Семь лет прошло, а ты всё так же: мамина подпись под каждым решением.
— Да перестань ты! — вспыхнул Дима. — Я сам пришёл! Потому что понял, что без тебя никуда!
— Без меня? — переспросила Аня. — Или без моей квартиры?
Он вздрогнул, но ответил быстро:
— Да при чём тут квартира? Просто я понял, что ты — та самая. У нас ведь всё было по-настоящему!
— По-настоящему? — в голосе Ани появилась сталь. — Когда ты стоял, молчал, пока твоя мать меня оскорбляла? Когда я из твоей квартиры вылетала с чемоданами под дождь? Это ты называешь по-настоящему?
Дима замолчал. Плечи опустились.
— Я был дурак. — Голос стал тише. — Но теперь я другой. Мы могли бы начать заново. У нас всё получится.
Аня прислонилась к косяку, сложив руки на груди.
— У тебя есть работа, жильё, планы?
— Ну… пока нет, но я найду. С твоей помощью…
— Стоп, — подняла она руку. — Вот тут всё и заканчивается. Никакой «моей помощи» больше не будет.
Он растерялся.
— Подожди, ты что, не хочешь даже попробовать?
— Нет, Дима, не хочу.
— Аня, ты что, забыла, как мы жили? Как любили друг друга?
— Любовь — это не когда женщина работает за двоих и молчит, пока мужа учат жизни его родственники. Любовь — это когда хотя бы немного уважения есть. А у нас было что? Жалость и мамин контроль.
Дима побледнел.
— Ты изменилась… — сказал он.
— Слава богу, — усмехнулась Аня. — Представляешь, я теперь сама решаю, что мне есть и с кем мне жить.
Он потупился, потом вдруг вскинулся, будто нашёл последний аргумент:
— Но ведь ты одна! Тебе не скучно вечерами? Не холодно в этой квартире? Мы могли бы жить богато! Я бы нашёл работу, а ты ведь уже при деньгах. Вместе бы — ух!
Аня посмотрела на него долго, не мигая.
— Вот оно что, — тихо сказала она. — Значит, всё-таки «при деньгах». Ты не изменился, Дима. Просто теперь ищешь новую кормушку.
— Да ты что такое говоришь?! — возмутился он. — Я пришёл с душой!
— Душа у тебя, может, и есть. Только поздно. Семь лет поздно.
Она подошла ближе, смотрела прямо ему в глаза.
— Тогда я ушла без скандала, без слова. А теперь скажу. Ты мне не нужен. Ни ты, ни твоя мама, ни ваши советы. У меня теперь жизнь — своя. Без унижения, без подачек, без страха, что завтра опять выгонят.
Он хотел что-то сказать, но губы дрожали.
— Аня…
— Всё. — Она открыла дверь пошире. — Иди.
— Аня, ну ты подумаешь потом, ладно? Я завтра зайду…
— Не заходи, — сказала она. — Я больше не та девчонка, которая ждёт, пока её кто-то спасёт.
Дима стоял в дверях, мялся. Потом выдохнул, сунул руки в карманы и, не глядя на неё, вышел.
Дверь хлопнула, и по квартире прошёлся лёгкий звон стекла.
Аня постояла, прислушалась. Тишина.
Потом закрыла все замки и пошла на кухню.
Села у окна, заварила чай. Внизу горели фонари, мокрый снег лепился к асфальту, машины шипели шинами. В отражении окна — она сама: спокойная, взрослая, уверенная.
В голове всплыли слова, которые когда-то говорила мама:
«Главное, доча, не продавай себя за обещания. Ни за любовь, ни за комфорт. Потому что кто купит, тот потом и распоряжаться будет».
Аня улыбнулась.
Да, мама была права.
Она достала телефон, открыла переписку с коллегами — завтра на работе аврал, отчёт, встречи. Обычная жизнь, без пафоса, без слёз.
Но теперь эта жизнь — её собственная. Без чужих «мама сказала», без страха остаться одной.
За окном снег усилился, как будто мир хотел смыть старое и дать новое.
Аня поставила кружку, выключила свет и пошла спать.
И впервые за много лет уснула спокойно, без тревоги, без мыслей о прошлом.
Потому что прошлое сегодня постояло в дверях, посмотрело — и ушло.
Навсегда.
