— Да пошла ты со своим характером! — Артём хлопнул дверцей холодильника так, что банки задребезжали. — Надоело мне это всё, Оксан! Устал я от твоего вечного недовольства!
— Недовольства?! — Оксана выпрямилась, отряхивая руки от муки. — Я с утра на ногах: ребёнок, уборка, еда, стирка — а ты мне «недовольство»! Может, попробуй сам неделю без сна, без отдыха, а потом посмотрим, кто тут недовольный!
На кухне пахло тушёной капустой и чем-то пригоревшим. Октябрь стоял хмурый, промозглый, с дождём, бьющим по подоконнику. В маленькой кухне старой девятиэтажки воздух был густой от усталости и взаимных претензий.
Маша, их дочка, возилась в манеже и что-то лепетала, ударяя игрушкой о бортик. Оксана посмотрела на неё — и тут же стало стыдно за крик. Но злость внутри уже горела, как костёр, — не погасить.
— Я тебя каждый день жду, как дура, — продолжала она, уже тише, но злее. — А ты приходишь — и вместо «привет» сразу в телефон! Или маме звонишь. Опять жалуешься, да?
Артём поморщился.
— Никому я не жалуюсь.
— Да ладно! — она резко вытерла руки о фартук. — Я же слышала, как вы с ней по вечерам шепчетесь! Сначала тест на отцовство, потом — что я «грубая, холодная», «не по тебе»! Может, она тебе другую уже нашла, а? Из бухгалтерии своей подружки, та, что без мужа и с машиной!
— Ты бредишь, — процедил он сквозь зубы. — Мама просто волнуется. Видит, что мы постоянно ругаемся.
— Она волнуется? — Оксана рассмеялась горько. — Да она мечтает, чтобы я ушла! С первого дня ненавидит. Я ей не по фасону: не тихая, не забитая. Не такая, как ей удобно.
Маша начала плакать. Артём подошёл, взял ребёнка на руки.
— Успокойся ты, — буркнул он. — Девчонка чувствует, когда ты орёшь.
Оксана отвернулась. В горле стоял ком.
— Это я во всём виновата, да? И что молока мало, и что дома беспорядок, и что ты на работе до ночи? Я, конечно, во всём виновата! А ты у нас — святая невинность!
Артём подошёл ближе, поставил Машу обратно в манеж и тихо, почти сквозь зубы сказал:
— Ты мне не жена уже, а обуза какая-то.
Тишина рухнула между ними. Только тикали дешёвые настенные часы.
Оксана стояла, словно ей в грудь воткнули нож.
— Обуза, значит? — прошептала она. — А кто тебя стирает, кормит, за твоим ребёнком ночами не спит? Кто тебе жизнь устроил, когда ты с зарплаты на зарплату перебивался? Обуза?.. Да если б не я…
— Не начинай опять! — Артём хлопнул ладонью по столу. — Я не просил тебя геройствовать. Живи проще, без вечных обид. Всё тебе не так!
Она подошла к окну, глядя, как на улице мокнет старенькая «девятка» под домом — их машина. Когда-то они на ней ездили на дачу, смеялись, спорили, где лучше шашлыки жарить. А теперь эта машина стояла, как памятник — прошлому, которого уже нет.
— Знаешь, — сказала она устало, — я не железная. Мне тоже тяжело. Я хочу, чтобы хоть кто-то меня пожалел, просто сказал: «Оксан, держись». А не доказывал каждый день, что я виновата во всех грехах.
Артём вздохнул, провёл рукой по лицу.
— Может, и перегнул. Но, Оксан, ты сама посмотри — что с нами стало? Мы даже разговаривать спокойно не можем. Всё на нервах. Я на работе пашу, а дома — вторая смена.
— А я? — она резко повернулась. — Я, по-твоему, отдыхаю, что ли?
Он опустил глаза.
— Да не знаю я, что делать…
— Может, к маме съездишь? — вдруг выпалила Оксана. — Отдохнёшь от «обузы». Посидишь с тем, кто всегда прав. Послушаешь, как она меня за глаза полощет.
— Не начинай про маму, — он снова напрягся. — Хватит её трогать.
— А она меня трогает — можно, да? Её слова про «гулящую» ты быстро забыл? Или, может, тебе понравилось слушать, как она сына против жены настраивает?
Он хотел что-то ответить, но зазвонил телефон. Артём взглянул на экран — «Мама».
Оксана усмехнулась.
— Вот, пожалуйста. Как по заказу.
Он вышел в коридор, и через полминуты из комнаты донеслось:
— Да всё нормально, мам. Не кричи ты… Да, я сам виноват… Нет, не плачет она, спит.
Оксана села за стол, обхватила голову руками. Усталость навалилась, липкая, тянущая вниз. В кухне стало душно. С улицы доносились звуки двора — кто-то выгуливал собаку, сосед матерился у машины, ветер гнал пластиковый пакет по асфальту.
Когда Артём вернулся, она не подняла глаз.
— Ну что, отчёт сдал? — тихо спросила.
Он промолчал, только сел напротив.
— Она просится приехать, — сказал наконец. — Говорит, соскучилась по Маше.
Оксана приподняла голову.
— Только этого не хватало.
— Не начинай, — попросил он устало. — Ненадолго. Поможет немного.
— Поможет? — усмехнулась Оксана. — Она помогает, как топор по голове. В прошлый раз после её «помощи» я неделю рыдала.
Артём вздохнул.
— Слушай, хватит уже эту войну устраивать. Вы взрослые люди. Надо как-то налаживать.
— С ней нельзя «налаживать», — отрезала она. — Она живёт скандалами. Без них — скучно ей. Ей нужен враг, понимаешь? И я для неё — идеальная мишень.
Он поднялся, прошёл по кухне.
— Ладно. Не будем сейчас.
— Конечно, не будем, — горько сказала Оксана. — Как всегда.
Через неделю Валентина Петровна стояла у двери, в пальто с меховым воротником, с чемоданом и уверенной ухмылкой.
— Ну здравствуйте, молодые, — сказала она, переступая порог. — Опять у вас как в общежитии. Пыль на полках, полы грязные. Ребёнка хоть кормите?
Оксана сжала зубы.
— Здравствуйте, Валентина Петровна. Проходите.
— А что, мне стоять, что ли? — свекровь прошла в комнату, оглядывая всё взглядом, который, казалось, замечал каждую пылинку. — Ох, Оксаночка… ты, конечно, хозяйка «на уровне». У меня и в девяностые чище было.
Артём поставил её сумку у стены и, словно предчувствуя бурю, тут же отступил.
— Мам, давай без этого, ладно?
— А что «без этого»? — фыркнула она. — Я просто сказала, как есть. Если уж приехала помогать, то надо порядок навести.
И началось.
Через день Оксана уже чувствовала, как почва уходит из-под ног. Свекровь хозяйничала, как у себя дома: переставила мебель в зале, «чтобы энергия не застаивалась», поменяла расписание кормлений Маши, «потому что вы, молодёжь, всё не так делаете», а вечером заявила:
— А ты, Оксаночка, могла бы и на работу выйти. Чего дома-то киснуть? Всё равно пользы от тебя немного.
Артём в тот момент мыл посуду, и Оксана заметила, как он чуть заметно дёрнулся, но промолчал.
— Я в декрете, Валентина Петровна. С ребёнком, — ответила Оксана.
— Ну, декрет — не тюрьма, — пожала плечами свекровь. — Сейчас все работают: кто вон из дома, кто онлайн. А ты всё ждёшь, когда муж деньги принесёт. Тоже мне, современная женщина.
Оксана встала, отложила ложку.
— Может, вы сами и устроитесь онлайн? Посидите с Машей, а я пойду работать.
Свекровь округлила глаза.
— Ты на меня не ори. Я добра тебе хочу.
— Конечно, — усмехнулась Оксана. — Я помню, как вы «добра» мне хотели в прошлый раз. Едва семью не разрушили.
— Не начинай, — вмешался Артём. — Мам, ты тоже полегче.
— А я что? — всплеснула руками Валентина Петровна. — Я ради вас стараюсь, а она опять норовит укусить. Сынок, тебе с ней тяжело, я вижу. Она не жена — беда. Всё время как ёж колючая.
— Хватит, — Оксана резко поднялась. — Если я колючая, то потому что обороняюсь. Сколько можно терпеть ваши упрёки?
Свекровь закатила глаза.
— Господи, драматическая натура… Всё у неё «терплю, терплю». Может, ты и правда по врачам сходи? Нервы, глядишь, подлечишь.
Артём шумно выдохнул и вышел из кухни.
Оксана осталась стоять напротив свекрови.
— Вы ведь специально всё это устраиваете, — тихо сказала она. — Чтобы мы снова поссорились.
— А ты не ссорься, — холодно ответила та. — Если не можешь ладить с людьми — это не моя вина.
Оксана прошла в комнату, села рядом с дочкой. Маша улыбалась ей, держа в руках плюшевого медведя.
— Всё ради тебя, — шепнула она дочери. — Ради тебя я выдержу.
Но где-то внутри она уже знала — грядёт новый шторм. И на этот раз — куда сильнее прежнего.
— Ну и зачем ты опять сцепилась с мамой? — Артём стоял у окна, держа кружку с остывшим кофе. — Ты не можешь просто… не реагировать?
— А ты попробуй не реагировать, — Оксана устало облокотилась на дверной косяк. — Когда тебе в лицо каждый день плюют, а ты должна улыбаться и делать вид, что всё нормально. Я не железная, Артём.
В квартире пахло жареным луком и подгоревшими котлетами. За стеной гремел телевизор — Валентина Петровна смотрела какой-то ток-шоу и комментировала каждое слово ведущего, будто та была её соседкой.
Прошла неделя с её переезда. Семья жила, как на пороховой бочке. Каждое утро начиналось с фразы свекрови:
— А кто у нас мусор не вынес?
И заканчивалось её «добрыми» советами:
— Ты, Оксаночка, не женщина, а командир роты. Так и мужика от себя оттолкнёшь.
Оксана чувствовала, что скоро сорвётся. Но старалась держаться — ради Маши. Девочка уже начала лепетать первые слова, и только рядом с ней Оксана могла хоть немного улыбнуться.
В тот вечер всё случилось из-за ерунды. Из-за цвета глаз.
Оксана кормила Машу кашей, а Валентина Петровна сидела рядом и рассматривала внучку, как музейный экспонат.
— А всё-таки странно, — сказала она, щурясь. — Откуда у неё такие зелёные глаза? Ни у кого же нет. Ни у тебя, ни у Артёма.
— Ну и что? — Оксана пожала плечами. — У Артёма дед с зелёными был. Он сам рассказывал.
— Да какой дед, — отмахнулась та. — Никогда у нас зелёных не было. Все — карие. Я всю жизнь помню.
— Может, перепутали что-то, — Оксана старалась говорить спокойно, но внутри уже начало закипать.
— Перепутали, ага, — усмехнулась Валентина Петровна. — Ты лучше скажи честно, с кем перепутала ты?
Оксана замерла.
— Что вы сказали?
— А что? — свекровь сделала невинное лицо. — Я ж просто спросила. Глаза не наши, нос чужой… Ребёнок-то твой, конечно, никто не спорит. А вот чей — вопрос.
Оксана встала, взяла Машу на руки.
— Всё. Довольно. Я не собираюсь слушать этот бред.
— Вот видишь, — продолжала Валентина Петровна, не унимаясь, — сразу в крик. Знает, что виновата. Так все и делают — как прижмёшь, сразу на обиды переводят.
В этот момент в прихожей щёлкнул замок — вернулся Артём.
— Что опять случилось? — он снял куртку, устало посмотрел на них.
— Да ничего особенного, — пожала плечами мать. — Просто разговариваем. Я вот только сказала, что у Маши глаза какие-то не наши. Ну ты сам посмотри — зелёные ведь!
Артём нахмурился.
— Мам, ну зачем ты опять…
— А что такого? — перебила она. — Я ж не со зла. Просто странно. Может, правда, провериться стоит?
— Провериться? — Оксана не выдержала. — Ты с ума сошла?
— А ты чего так нервничаешь? — холодно усмехнулась свекровь. — Боишься, что правда всплывёт?
Артём поднял глаза на жену.
— Оксан, подожди… — сказал он неуверенно. — Мама, может, и перегибает, но… может, и правда… ну, для спокойствия…
— Для чьего спокойствия?! — выкрикнула она. — Твоего или её?!
Он отвёл взгляд.
— Для всех. Просто чтоб не было сомнений.
Оксана почувствовала, как внутри всё переворачивается.
— Значит, ты тоже не веришь? — голос дрожал. — После всего, что между нами?
Он хотел что-то ответить, но не смог. А Валентина Петровна стояла рядом, довольная, как кошка, которая наконец поймала мышь.
Клинику выбрали частную, «чтобы быстрее». Тест занял пятнадцать минут. После — три дня ожидания, похожие на пытку.
Оксана ходила по квартире, как привидение. Валентина Петровна сияла, как будто уже получила награду. Артём — молчал, избегал разговоров.
— Что, не спится? — ехидно спрашивала свекровь по вечерам. — Совесть, видать, мучает.
— Да идите вы к чёрту, — однажды ответила Оксана, но та лишь усмехнулась:
— Вот и показала своё лицо.
Когда пришли результаты, Артём поехал один. Возвратился под вечер, с белым конвертом в руке. На лице — ни капли радости.
Оксана встретила его в прихожей.
— Ну?
Он молча протянул лист.
«Вероятность отцовства — 99,9%.»
Оксана перечитала трижды. Потом посмотрела на него.
— И что теперь?
— Прости, — выдавил он.
Она рассмеялась — глухо, зло, устало.
— Прости… Да ты не меня проверял, ты проверял себя! Проверял, сможешь ли поверить женщине, с которой живёшь! И проиграл, Артём.
Он опустил глаза.
— Я просто хотел, чтобы всё стало ясно.
— Ясно?! — она шагнула к нему. — Мне теперь ясно, что ты — трус. Что ты позволил матери командовать нашей жизнью. Что ты не муж, а мальчишка, который всё ещё живёт под её взглядом!
Из комнаты выглянула Валентина Петровна.
— Ну чего орёте-то? Ребёнка разбудите. Что там с бумагой?
Оксана протянула ей листок.
— Сами прочитайте.
Свекровь пробежала глазами текст, нахмурилась.
— Не может быть. Ошибка.
— Мам, — сказал Артём тихо, — хватит уже. Всё ясно.
— Ясно?! — взвизгнула она. — Да ничего не ясно! Это подделка! Купили, небось, чтобы меня выставить дурой!
Оксана подошла ближе, глядя прямо в глаза.
— Вы сами себя выставили.
И впервые за всё время Артём встал рядом с ней.
— Мама, хватит. Пора домой.
— Что-о? — свекровь задохнулась. — Ты меня выгоняешь?
— Не выгоняю, — он говорил устало, но твёрдо. — Просто хочу, чтобы ты перестала вмешиваться.
Она собрала вещи молча, но в глазах — лед. Перед уходом бросила:
— Ещё пожалеете.
Прошёл месяц. Жизнь вроде вошла в колею. Но что-то изменилось. Оксана не могла забыть тот конверт, тот взгляд мужа, полон сомнений. Между ними теперь стояла невидимая стена.
А потом пришло письмо.
Обычный конверт, без обратного адреса. Внутри — старая фотография. На ней подросток Артём с мужчиной, незнакомым. У того — зелёные глаза, как у Маши.
На обороте — каракули:
«Спроси мужа про дядю Степана».
Оксана вошла в комнату, где Артём возился с дочкой.
— Кто это? — она протянула фото.
Он побледнел.
— Откуда у тебя это?
— Письмо пришло.
Он опустил глаза.
— Это дядя Степан. Брат отца. Мама всегда о нём молчала. Считала позором. У него… были проблемы. Его лечили в больнице.
— У него зелёные глаза, — сказала Оксана тихо.
— Да. И у его матери тоже. Мама знала. Всю жизнь знала.
Оксана замерла.
— То есть… она всё это время врала? Специально? Затевала весь этот цирк, хотя знала правду?
Он кивнул.
— Похоже, да. Она хотела, чтобы мы поссорились. Чтобы ты ушла.
Оксана села, глядя в одну точку. Потом засмеялась — тихо, почти беззвучно.
— Ну что ж… поздравляю. Мама выиграла.
— Не говори так, — попросил он.
— А как? — она посмотрела ему прямо в глаза. — Я каждое утро просыпаюсь и думаю — если завтра кто-то опять что-то скажет, ты мне поверишь? Или снова побежишь проверять?
Он подошёл, обнял.
— Прости. Я правда всё понял.
Она не ответила. Просто сидела, глядя, как Машенька тянет к ним руки и улыбается — с теми самыми зелёными глазами, которые стали причиной их бед.
За окном стемнело. Октябрьский дождь барабанил по подоконнику, как будто считал секунды до чего-то неизбежного.
Телефон Артёма завибрировал. Он машинально посмотрел на экран. Одно сообщение.
От «Мама».
Три слова: «Я же говорила».
Оксана закрыла глаза.
И поняла: покой им только снился.
