— Ты просто на него посмотри. Внимательно посмотри. Ну, и на кого он похож?
Голос Виктора был тихим, почти безэмоциональным, но от этой ровной, холодной интонации у Алины по спине пробежал ледяной холодок. Она сидела на диване, убаюкивая крошечного, сонно сопевшего Мишу. Прошло всего три недели с его рождения — три недели бессонных ночей, бесконечной нежности и звенящего, всепоглощающего счастья, которое теперь, казалось, трескалось, как тонкий лед под ногами.
Виктор стоял у окна, спиной к свету, и его фигура казалась темным, почти угрожающим силуэтом. Он не подходил к ним с того самого момента, как вошел в комнату.
— Витя, что ты такое говоришь? Он же совсем крошечный, они все меняются по сто раз на дню, — Алина попыталась улыбнуться, но губы ее не слушались. — Он похож на ребенка. На нашего ребенка.
— На нашего? — он медленно повернулся. Лицо его было бледным, а глаза, обычно теплые, карие, сейчас смотрели с колючим, чужим выражением. — У меня в роду все темноволосые, Алина. И у тебя тоже. А это что? Этот пух на голове… он же почти белый. И глаза. Голубые. Откуда?
Алина смотрела на него, и в груди поднималась волна обиды, смешанной с недоумением. Она помнила, как они мечтали о сыне. Как Виктор гладил ее живот, прислушивался к толчкам, как они вместе выбирали эту крошечную кроватку, которая теперь стояла в углу комнаты, залитая мягким вечерним светом. Куда все это делось?
— У моей бабушки были голубые глаза, — тихо сказала она. — И волосы у младенцев часто светлые, потом темнеют. Это же элементарно. Тебе любая медсестра скажет.
— Мне не нужны медсестры, — отрезал он. — Я вижу то, что вижу. Он на меня не похож. Совсем.
Он подошел ближе, но не к ней, а к комоду, взял с него какую-то квитанцию и начал ее рассматривать с таким видом, будто это самое важное дело в его жизни. Алина смотрела на его напряженную спину, на то, как плотно сжаты его плечи, и понимала, что это не просто минутное сомнение. Это было что-то глубокое, уродливое, что росло в нем уже давно.
Она вспомнила последние месяцы беременности. Его отстраненность, его странные вопросы. «А ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?», «Точно ни с кем лишний раз не общалась на работе?». Тогда она списывала это на тревогу за нее, за будущего ребенка. Думала, он просто волнуется, боится роли отца. Какой же наивной она была. Эта зараза, это сомнение, уже тогда пустило в нем корни.
А началось все, наверное, еще раньше. С его мамы, Тамары Павловны. Она была женщиной из тех, что говорят только приятные вещи, но после разговора с ней хотелось вымыть руки и проветрить комнату. Она никогда не критиковала Алину напрямую. Наоборот, она осыпала ее комплиментами, которые жалили, как крапива.
«Алиночка, ты такая умница, все сама, все сама. Не то что некоторые, сидят на шее у мужа. Только вот смотри, милая, мужчины не любят слишком самостоятельных. Они хотят чувствовать себя главными, защитниками», — говорила она, разливая чай по чашкам, и ее ухоженные пальцы с безупречным маникюром легко порхали над столом.
Когда Алина забеременела, Тамара Павловна расцвела. Она приносила «полезные» продукты, давала «дельные» советы и постоянно, как бы невзначай, подтачивала уверенность Алины в себе и в ее отношениях с Виктором.
«Витя так волнуется, бедный мальчик. Всю ночь не спал, думал, как же вы теперь будете. Ответственность-то какая. А ты, Алиночка, береги себя. И его береги. Мужчины, они как дети, их нужно направлять, подсказывать».
Алина тогда лишь улыбалась и благодарила. Она любила Виктора и верила, что их семья — это их крепость, куда не проникнет никакая посторонняя отрава. Но яд, оказывается, уже давно был внутри.
— Витя, пожалуйста, перестань, — голос Алины дрогнул. — Ты меня пугаешь. Это наш сын. Подойди, возьми его на руки. Ты почувствуешь.
— Что я почувствую? — он горько усмехнулся. — Я ничего не чувствую, Алина. Кроме разочарования.
Он бросил квитанцию на комод и вышел из комнаты, плотно притворив за собой дверь. Алина осталась одна в наступившей тишине, нарушаемой лишь мирным сопением Миши. Она прижала сына к себе, вдыхая его сладкий, молочный запах, и слезы, которые она так старательно сдерживала, хлынули из глаз. Это было не просто сомнение мужа. Это было предательство. Самое страшное и подлое из всех, какие она могла себе представить.
Следующие дни превратились в ад. Виктор жил с ней в одной квартире, но будто находился за невидимой стеклянной стеной. Он ночевал на диване в гостиной, уходил на работу раньше, чем она просыпалась, возвращался поздно. Он не подходил к Мише, не заглядывал в его комнату. Он делал вид, что ребенка просто не существует.
Алина пыталась говорить с ним. Сначала спокойно, потом с отчаянием, потом с гневом.
— Ты с ума сошел? Ты рушишь нашу семью из-за своих бредовых фантазий! — кричала она ему в спину, пока он, не оборачиваясь, обувался в прихожей.
— Это не фантазии. Это факты, — ровно отвечал он, даже не поднимая головы.
Однажды вечером, когда Алина, измученная и опустошенная, кормила Мишу, в дверях появилась Тамара Павловна. Как всегда, с пакетом «полезностей» и сочувствующей улыбкой.
— Алиночка, здравствуй, дорогая. Я тут мимо проходила, решила заглянуть, проведать вас. Как внучек? Ой, какой светленький стал! — она защебетала, подходя к кроватке. — Прямо ангелочек. Ни на кого из наших не похож. Наверное, в твою родню пошел, да? Есть у вас в роду такие… неземные?
Алина молча смотрела на нее. Вся сладость ее речей, вся эта фальшивая забота теперь казались ей омерзительными.
— Тамара Павловна, — медленно произнесла Алина, и ее голос был непривычно твердым. — Зачем вы это делаете?
Свекровь удивленно захлопала ресницами.
— Что делаю, милая? Я просто…
— Вы с самого начала настраивали Витю против меня. Каждое ваше слово, каждый ваш «совет» — это был яд. Это вы вложили ему в голову эти сомнения.
Лицо Тамары Павловны на мгновение утратило свое благостное выражение. Черты заострились, а в глазах мелькнуло что-то злое, торжествующее. Но она тут же взяла себя в руки.
— Девочка моя, да что ты такое говоришь! У тебя, верно, гормоны. Послеродовая депрессия. Я же только добра вам желаю. Мой сын страдает, и я страдаю вместе с ним. Он ведь так хотел ребенка, который будет его копией. А тут… ну, сама видишь. Мужское самолюбие — вещь хрупкая.
— Уходите, — тихо сказала Алина.
— Что, прости?
— Уходите. Пожалуйста. И не приходите больше.
Тамара Павловна поджала губы, окинула Алину презрительным взглядом и, развернувшись на каблуках, молча вышла.
После этого визита Виктор окончательно перестал разговаривать с Алиной. Через неделю она нашла на кухонном столе конверт. Внутри было исковое заявление о расторжении брака и взыскании алиментов. Алина смотрела на сухие строчки документа, и земля уходила у нее из-под ног. Он не просто сомневался. Он уже все решил.
Зал суда был душным и казенным. Высокие потолки с облупившейся лепниной, потертые деревянные скамьи, судья — уставшая женщина в мантии с безразличным лицом. Алина сидела рядом со своим адвокатом, молоденькой девушкой по имени Ольга, и чувствовала себя так, будто ее вывернули наизнанку и выставили на всеобщее обозрение.
Виктор сидел напротив, рядом со своим представителем — солидным мужчиной в дорогом костюме. Виктор не смотрел на Алину. Он смотрел прямо перед собой, и на его лице застыло упрямое, ожесточенное выражение.
Слушание шло нудно и монотонно. Адвокат Виктора зачитывал исковые требования. Развод, раздел имущества… Алина слушала вполуха. Главное было впереди.
— …в связи с чем мой доверитель имеет все основания сомневаться в своем отцовстве в отношении несовершеннолетнего Михаила Викторовича, — без запинки произнес адвокат.
В зале повисла тишина. Судья подняла глаза от бумаг.
— Ответчица, вам понятны требования истца?
Алина кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Истец, — судья повернулась к Виктору. — Вы настаиваете на проведении генетической экспертизы?
Виктор вскочил, будто его подбросило пружиной. Его обычная сдержанность испарилась. Лицо покраснело, а голос сорвался на крик, который эхом разнесся по гулкому залу.
— Да! Настаиваю! Я не буду платить алименты на ребенка, который на меня не похож! Делай ДНК-тест! — он ткнул пальцем в сторону Алины, и в его глазах плескалась отчаянная, слепая ярость.
Алина вздрогнула от его крика. Все взгляды в зале обратились на нее. Она почувствовала, как щеки заливает краска стыда и унижения. Ей хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, испариться. Но потом она подняла голову и встретилась взглядом с Виктором. И в этот момент вся боль, вся обида, вся любовь, что еще теплилась где-то в глубине души, сгорели дотла, оставив после себя только холодный пепел и стальную решимость.
Она встала. Ее голос прозвучал на удивление ровно и громко.
— Ваша честь. Я согласна на проведение экспертизы.
Месяц ожидания результатов был похож на затянувшийся кошмар. Виктор съехал из квартиры сразу после суда. Алина осталась одна с Мишей. Днем она была занята заботами о сыне, и это спасало. Она кормила, пеленала, гуляла с коляской по осеннему парку, и глядя на безмятежное личико спящего сына, находила в себе силы жить дальше.
Но ночи были невыносимы. Когда Миша засыпал, на Алину наваливалась тишина, полная воспоминаний и горьких мыслей. Она прокручивала в голове их с Виктором жизнь, пыталась понять, в какой момент все пошло не так. Была ли она слепа? Не замечала его слабости, его зависимости от мнения матери? Или он так искусно притворялся другим человеком?
Поддержки ждать было почти неоткуда. Ее родители жили в другом городе, и она не хотела их тревожить, рассказывая всю унизительную правду. Подруги сочувствовали, но у каждой была своя жизнь, свои заботы. Некоторые общие знакомые отвернулись, поверив в правоту Виктора. Иногда на улице она ловила на себе любопытные, а порой и осуждающие взгляды. Слухи в маленьком городе распространяются быстро.
Она научилась жить с этим. Научилась не обращать внимания, держать голову прямо и улыбаться своему сыну. Миша рос. Пушок на его голове начал темнеть, приобретая русый оттенок. А голубые глаза смотрели на мир с таким ясным и доверчивым любопытством, что сердце Алины сжималось от нежности. Какая разница, какого они цвета? Это были глаза ее сына. Самые любимые и родные на свете.
Однажды раздался звонок от Ольги, ее адвоката.
— Алина, здравствуйте. Пришли результаты.
Сердце Алины ухнуло куда-то вниз.
— И что? — выдохнула она, замирая.
— Можете забрать заключение у меня в офисе. Если коротко — отцовство подтверждено с вероятностью 99,9 процента.
Алина молча положила трубку. Она не почувствовала ни радости, ни облегчения, ни торжества. Только ледяную, всепоглощающую пустоту. Все было кончено. Не только их брак. Кончилась целая жизнь.
Следующее заседание было коротким. Адвокат Виктора выглядел растерянным. Сам Виктор был серым, осунувшимся. Когда судья зачитывала результаты экспертизы, он сидел, низко опустив голову, и, казалось, стал еще меньше.
Суд вынес решение. Брак расторгнут. Алименты на содержание ребенка взыскать в установленном законом размере.
Когда все закончилось, Алина вышла из зала суда и остановилась в пустом коридоре, вдыхая пыльный воздух. Виктор вышел следом. Он подошел к ней, и она впервые за долгое время посмотрела ему в лицо с близкого расстояния. Он выглядел постаревшим и бесконечно усталым.
— Алина… — начал он, и голос его был хриплым. — Я…
— Не надо, — перебила она. Ее голос был спокойным, почти безразличным. — Ничего не говори. Это уже не имеет никакого значения.
— Но я хотел…
— Что ты хотел? Извиниться? За то, что растоптал меня? За то, что публично унизил? За то, что отказался от собственного сына, даже не попытавшись его узнать? Твои извинения ничего не изменят, Витя. Они не склеят то, что ты разбил.
Он смотрел на нее, и в его глазах было что-то похожее на отчаяние.
— Но как же… как же мы теперь?
— Никак, — твердо сказала Алина. — «Нас» больше нет. Есть я и мой сын. А ты… ты будешь просто человеком, который платит алименты. Так ты сам решил.
Она развернулась и пошла к выходу, не оборачиваясь. Она слышала за спиной его тяжелое дыхание, но не остановилась. На улице светило холодное осеннее солнце. Алина сделала глубокий вдох. Воздух был морозным и чистым. Впереди была новая жизнь. Трудная, непонятная, но ее собственная. И в этой жизни больше не было места для сомнений, предательства и человека, который не смог полюбить собственного ребенка только потому, что тот не был его точной копией.
Шли годы. Алина вырастила Мишу одна. Она много работала, уставала, но каждый вечер, видя улыбку сына, понимала, что она самый счастливый человек. Миша рос умным, добрым и очень похожим… на деда со стороны Алины. У него были его русые волосы и его серые, с голубым отливом, глаза.
Виктор исправно платил алименты. Иногда, очень редко, он пытался увидеться с сыном. Эти встречи были короткими и неловкими. Он приносил дорогие игрушки, пытался завести разговор, но между ним и мальчиком лежала пропасть. Миша был вежлив, но отстранен. Он не чувствовал в этом чужом, неловком мужчине отца.
Однажды, когда Мише было уже лет десять, Виктор позвонил Алине.
— Я могу приехать? — спросил он. — Не к Мише. К тебе. Поговорить.
Алина на мгновение задумалась, а потом согласилась. Ей было уже не больно. Только любопытно.
Он приехал с букетом цветов, который выглядел в его руках нелепо. Он постарел, полысел, в уголках глаз залегли глубокие морщины. Они сидели на той же кухне, где когда-то были семьей.
— Я так и не смог себе простить, — сказал он, глядя в стол. — Мать тогда… она постоянно говорила, нашептывала… А я был слабаком, поверил. Всю жизнь теперь жалею. Я потерял все. Потерял тебя, потерял сына.
Алина молча слушала его. Она не чувствовала ни злости, ни жалости. Только легкую грусть о том, чего уже никогда не вернуть.
— У каждого свой путь, Витя, — сказала она наконец. — Ты свой выбрал сам.
Он поднял на нее глаза, полные тоски.
— Можно я хотя бы попытаюсь наладить отношения с Мишей? Я хочу быть ему отцом.
Алина покачала головой.
— Уже поздно. Ты можешь быть для него кем угодно — спонсором, дальним родственником, знакомым. Но отцом ты быть уже не сможешь. Это место не занимают по желанию. Его нужно заслужить с самого первого дня.
Она встала, давая понять, что разговор окончен. Он ушел, оставив на столе так и не принятый букет. Алина смотрела ему вслед из окна. Она не испытывала торжества победителя. Просто знала, что поступила правильно. Она защитила своего сына и себя. И в этом была ее тихая, выстраданная, но несомненная правда.
