— Так и что ты решила с отцовской квартирой, Алин? — голос матери, Людмилы, прозвучал неожиданно буднично, будто она спрашивала, какой хлеб купить к ужину.
Они сидели на кухне Алины и Андрея. Прошло чуть больше сорока дней с похорон отца. Воздух еще был пропитан той неловкой тишиной, которая воцаряется после ухода близкого человека, когда жизнь вроде бы должна идти дальше, но никто не знает, как сделать первый шаг. Младшая сестра, Ольга, сосредоточенно размешивала сахар в чашке, звякая ложечкой о фарфор с такой силой, будто пыталась пробить в нем дыру.
— В смысле, что решила? — Алина не поняла вопроса. — Пока ничего. Нужно прийти в себя, съездить туда, прибраться как следует. Там вещей его много…
— Ну, в смысле, сдавать когда начнешь? — Людмила отставила свою чашку. На ее губах, подведенных яркой помадой морковного оттенка, застыло нетерпеливое выражение. — Мы тут с Олей посовещались. Место там хорошее, район обжитой. Тысяч за сорок, а то и сорок пять в месяц сдашь спокойно.
Алина ошарашенно посмотрела сначала на мать, потом на сестру. Ольга наконец подняла глаза, в которых плескалась какая-то виноватая наглость.
— А мы с тобой при чем? — медленно проговорила Алина, чувствуя, как внутри зарождается холодное, неприятное предчувствие.
— Как это при чем? — вздернула идеально выщипанные брови Людмила. — Мы — семья. Квартира, конечно, на тебя записана, твой отец всегда был с причудами. Но это, можно сказать, общее достояние. Ты ее забираешь, хорошо. Но будь добра ее сдавать и деньги отдавать нам. Мне и сестре. Пополам. Я думаю, это будет справедливо.
На кухне повисла звенящая тишина. Даже ложечка в руках Ольги замерла. Андрей, до этого молча сидевший за столом, напрягся и бросил на жену быстрый, внимательный взгляд.
— Ты вообще слышала, что она сказала? — Алина ходила из угла в угол по спальне, когда за матерью и сестрой закрылась входная дверь. — Сдавать и отдавать им деньги! Им! Как будто это не квартира, а дойная корова, которую папа мне оставил, чтобы их кормить!
Андрей подошел и мягко взял ее за плечи, останавливая это мечущееся движение.
— Тише, Алин. Дыши. Я все слышал.
— У меня в голове не укладывается! — она выдернула плечи и снова заходила по комнате. — У папы сердце больное было последние годы. Кто к нему ездил через весь город с продуктами? Кто с врачами договаривался, лекарства привозил? Я! Где была мама? Она после развода двадцать лет назад ни разу ему не позвонила! Где была Оля? У нее то маникюр, то «я устала», то «у Мишеньки насморк». Один раз за полгода приехала, сфотографировалась с ним для соцсетей с подписью «навестила любимого папочку» и умчалась! А теперь — «общее достояние»?
Она остановилась у окна, глядя на темнеющий двор. В груди клокотала обида, горячая и злая. Отец никогда не был богатым человеком. Обычный инженер на заводе, всю жизнь проживший в своей двухкомнатной «панельке». После развода с Людмилой он так и не женился. Мать всегда представляла его каким-то неудачником, который не смог обеспечить ей «достойную жизнь». Она быстро выскочила замуж второй раз, родила Ольгу и всегда подчеркивала, как Алина «неудачно пошла в отца» — такая же тихая, не пробивная.
Но Алина любила его тихого, немногословного отца. Любила их редкие прогулки в парке, его неумелые попытки испечь шарлотку, когда она приезжала в гости. Когда он заболел, она просто не могла иначе. Она моталась к нему после работы в своей аптеке, готовила, слушала его бесконечные истории про заводскую молодость. Ольга в это время выкладывала фотографии из отпуска в Турции, а мать сетовала на то, что ее нынешний муж мало зарабатывает.
И вот его не стало. И единственное, что он ей оставил — свою старую, требующую ремонта квартиру, — тут же стало яблоком раздора. Завещание было четким и недвусмысленным: все имущество он оставлял старшей дочери, Алине. Тогда, у нотариуса, Людмила и Ольга промолчали. Видимо, вынашивали свой план.
— Они считают, что он им должен был, — тихо сказал Андрей, подходя сзади и обнимая ее. — Твоя мама считает, что он ей испортил лучшие годы, а Оля… Оля просто привыкла, что ей все должны.
— Но это же его воля! Его! — она ударила ладонью по подоконнику. — Он так решил. Он мне сам говорил: «Алинка, это тебе. Ты одна у меня… как человек». Он не хотел, чтобы они там хозяйничали. Он знал, что они ее тут же продадут и деньги по ветру пустят.
— Так вот и держись за это, — твердо сказал Андрей. — Это его решение. И твое право. Никто не может заставить тебя что-то с ней делать.
Но Алина знала свою мать. Людмила так просто не отступит.
Начался телефонный террор. Мать звонила каждый день. Сначала голос был вкрадчивым, полным фальшивого участия.
— Алиночка, доченька, ну ты же умная девочка. Ты же понимаешь, мне тяжело. Цены растут, квартплата растет. А у Оленьки ипотека, ребенок в первый класс пошел, его собрать — целое состояние! Мы же не чужие люди. Тебе что, жалко для родной матери и сестры?
Алина пыталась отвечать спокойно, объяснять, что она еще сама не решила, что делать с квартирой, что ей нужно время.
— Какое время? — тут же взвивалась Людмила. — Время — деньги! Каждый месяц простоя — это минус сорок тысяч из нашего семейного бюджета! Ты лишаешь племянника фруктов, а родную мать — возможности купить себе нормальное пальто!
Потом тактика сменилась. Людмила перешла к откровенным обвинениям.
— Вся в отца! Такой же эгоист! Только о себе и думаешь! Я тебя растила, ночей не спала, а ты мне так отплатила!
Алина перестала брать трубку, когда видела на экране номер матери. Тогда в атаку пошла Ольга. Ее сообщения в мессенджере были полны обиды и пассивной агрессии.
«Алин, я не ожидала от тебя такого. Я всегда думала, что мы сестры. Мама плачет целыми днями, у нее давление скачет. Ты ее в могилу сведешь. Неужели квартира стоит ее здоровья?»
«Могла бы и сама предложить помощь. У тебя муж хорошо зарабатывает, своя квартира есть. А мы в ипотечной двушке ютимся. Тебе просто повезло, что ты у отца была любимицей, вот и все. А я чем хуже?»
Алина молча читала эти сообщения и чувствовала, как внутри что-то выгорает. Часть ее, та, что отчаянно хотела иметь нормальную семью, сжималась от боли. Другая, более злая и уставшая, хотела написать в ответ что-нибудь резкое. Но она просто блокировала сестру.
Вершиной этого марафона стал звонок от тети Вали, двоюродной сестры матери из Саратова.
— Алиночка, здравствуй, — защебетала она в трубку. — Людочка мне тут звонила, вся в слезах. Рассказала про квартиру… Девочка моя, так же нельзя. Семья — это святое. Ты старшая, должна быть мудрее. Ну поделились бы, что тебе, убудет? Ольге сейчас очень тяжело, надо помочь.
— Тетя Валя, а почему вы мне не звонили, когда папе было тяжело? — не выдержав, спросила Алина. — Почему Оля с мамой ему не помогали?
Тетка на том конце провода замялась.
— Ну… ты же понимаешь, у всех своя жизнь, свои заботы… А тут такое наследство…
— Это не наследство, а квартира, в которой я провела детство и в которой умер мой отец! — отрезала Алина и нажала отбой.
Она сидела на диване, тупо глядя в стену. Андрей сел рядом, молча протянул ей стакан воды.
— Они настраивают против меня всех родственников, — глухо сказала она. — Теперь я для всех жадная тварь, которая обобрала несчастную мать и сестру.
— Для тех родственников, которые вспоминают о тебе раз в пять лет? — хмыкнул Андрей. — Алин, посмотри на меня. Чье мнение для тебя важнее? Тетушки из Саратова или твое собственное? Или мнение твоего отца, который точно знал, кому и почему оставляет свое жилье?
Он был прав. Логически она все понимала. Но этот непрекращающийся прессинг изматывал. Иногда, в самые слабые минуты, ей хотелось плюнуть на все, отдать им ключи и сказать: «Подавитесь!» Но потом она вспоминала усталые глаза отца и его тихую фразу: «Хоть ты у меня человеком растешь, Алинка». И она понимала, что не может предать его.
Через неделю Людмила нанесла новый удар. Она прислала Алине фотографию какого-то документа — досудебной претензии. В тексте, набранном юридическими терминами, говорилось, что она, Людмила, будет оспаривать завещание, так как ее бывший муж на момент его составления был не в себе из-за болезни и находился под влиянием старшей дочери, которая преследовала корыстные цели.
— Это же бред, — сказала Алина, показывая телефон мужу. — Какой бред! Он был в полном рассудке! У меня есть все справки от врачей!
— Бред. Но нервы они тебе потреплют, — спокойно констатировал Андрей. — Она не пойдет в суд. Это дорого, долго и абсолютно бесперспективно. У нее нет ни одного доказательства. Это просто еще один способ надавить на тебя. Пугают.
Несмотря на слова мужа, Алине стало по-настоящему страшно. Суды, адвокаты, разбирательства… Одна мысль об этом вызывала тошноту. Вечером она не выдержала и позвонила матери сама.
— Мам, зачем ты это делаешь? — спросила она устало, без всякого гнева.
— А что мне остается делать, если у меня дочь бессердечная? — тут же завелась Людмила. — Я буду бороться за свое! Твой отец мне всю жизнь испортил, хоть после смерти заплатит за все! И за Олю я буду бороться, она моя дочь, я не дам ее в обиду!
И в этот момент Алина все поняла. Дело было не в деньгах. Не в помощи Оле. Дело было в мести. В мести ее отцу, который давно умер. А квартира была лишь инструментом. Людмила хотела посмертно унизить его, растоптав его последнюю волю. И заодно доказать свою власть над Алиной.
— Я поняла тебя, мама, — тихо сказала Алина и положила трубку. Внутри что-то оборвалось. Окончательно и бесповоротно.
Субботним утром в их дверь позвонили. На пороге стояли Людмила и Ольга. На этот раз они были не одни. С ними был дядя Коля, муж маминой покойной сестры, грузный мужчина с красным лицом, которого Алина видела только на семейных праздниках. Его, видимо, привели в качестве тяжелой артиллерии.
— Нам нужно серьезно поговорить, — без предисловий заявила Людмила, проходя в прихожую.
Они разместились на кухне. Андрей вышел из комнаты и молча встал за спиной Алины, положив руки ей на плечи. Его присутствие придавало сил.
— Алина, — начал дядя Коля, приняв на себя роль третейского судьи. — Мы тут собрались как семья. Негоже ссориться из-за квадратных метров. Людмила и Оля — твоя кровь. Ты должна войти в их положение.
— Я входила, дядя Коля, — ровным голосом ответила Алина. — Все сорок дней и еще неделю после.
— Ты нам тут не язви! — выкрикнула Ольга. — У тебя совесть есть? Мать из-за тебя на таблетках сидит!
— Совесть? — Алина медленно обвела их всех взглядом. Мать с поджатыми губами, Ольга, пылающая праведным гневом, и дядя Коля, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. — Совесть — это когда вы с мамой звонили отцу хотя бы раз в месяц? Или когда ты, Оля, вместо очередной поездки на море привезла бы ему фруктов? Где была ваша совесть тогда?
— Не смей нас обвинять! — взвизгнула Людмила. — Твой отец сам был виноват! Он был никчемным мужем и таким же отцом! Он мне должен был! За молодость мою, которую я на него потратила! Он оставил меня почти ни с чем, а теперь его квартирка достается тебе одной? Я буду судиться! Я докажу, что ты его обманула, заморочила голову больному старику!
Она говорила, и ее красивое, ухоженное лицо исказилось злобой. Это была уже не маска обиженной матери, это была ее истинная суть — желчная, мстительная женщина, которая десятилетиями копила обиду на бывшего мужа.
Ольга смотрела на мать во все глаза. Кажется, даже для нее такой накал ненависти к человеку, которого уже нет, стал откровением. В ее взгляде на мгновение промелькнуло что-то похожее на растерянность. Она хотела денег на ипотеку и новую машину, а оказалась втянута в какую-то древнюю вендетту.
Алина почувствовала, как страх и сомнения, мучившие ее все это время, уходят. Осталась только холодная, звенящая пустота и усталость. Она посмотрела на мать так, будто видела ее впервые.
— Судись, — сказала она тихо, но отчетливо. — Нанимай адвокатов. Собирай справки. Трать свои деньги и время. Но ни копейки с этой квартиры ни ты, ни она, — Алина кивнула на сестру, — не получите. Никогда. Это было последнее желание моего отца, и я его исполню. А теперь, пожалуйста, уходите. Все.
Людмила задохнулась от возмущения. Она открыла рот, чтобы выплеснуть еще порцию проклятий, но Андрей шагнул вперед.
— Вы все слышали, — сказал он спокойно, но в его голосе была сталь. — Разговор окончен. Прошу вас покинуть нашу квартиру.
Дядя Коля, поняв, что миссия провалена, первым поднялся, неловко бормоча что-то про «надо было миром». Ольга, бросив на Алину испуганный и одновременно злой взгляд, поспешила за ним. Людмила постояла еще секунду, испепеляя дочь взглядом, а потом резко развернулась и вылетела из кухни. Хлопнула входная дверь.
В квартире стало тихо. Алина стояла не двигаясь. Андрей подошел и снова обнял ее. Она прижалась к нему, уткнувшись лицом в его плечо, но не плакала. Слез не было. Было только ощущение огромного, выжженного поля внутри.
На следующий день они с Андреем поехали в квартиру отца. Она встретила их тишиной и запахом старых книг. Все было на своих местах: стопка газет на журнальном столике, его любимая чашка на кухне, поношенный свитер, перекинутый через спинку кресла.
Алина медленно ходила по комнатам, прикасаясь к вещам. Она не чувствовала себя победительницей. Она чувствовала себя сиротой. Не только потому, что потеряла отца, но и потому, что сегодня она окончательно потеряла мать и сестру.
На письменном столе, под стопкой квитанций, она нашла старую записную книжку. На одной из последних страниц неровным отцовским почерком было написано: «Алинка, если что, не слушай их. Живи для себя. Ты заслужила».
Она показала записку Андрею. Он обнял ее за плечи.
— Ну вот видишь. Он все знал. Он все предвидел.
— Что мы будем с ней делать? — тихо спросила Алина, глядя в окно на старые тополя.
— А что ты хочешь? — ответил он. — Это твоя квартира. Твое решение.
— Я хочу сделать здесь ремонт, — после долгой паузы сказала она. — Хороший, светлый ремонт. И мы переедем сюда. Будем здесь жить.
Она не хотела, чтобы в этих стенах, где прошла часть ее детства и последние годы отца, жили чужие люди. Она хотела наполнить эту квартиру новой жизнью. Своей жизнью.
Прошло полгода. Они действительно затеяли ремонт. Сами сдирали старые обои, выбирали краску, ездили по строительным магазинам. Эта работа лечила. С каждым сорванным пластом прошлого Алина чувствовала, как отпускает старую боль.
С матерью и сестрой она больше не общалась. Ни звонков, ни сообщений. Родственники тоже замолчали. Ольга однажды прислала ей сухое «С днем рождения» в мессенджере. Алина так же сухо ответила «Спасибо». Это было все.
Однажды вечером, когда они с Андреем, уставшие, но довольные, пили чай посреди обновленной гостиной, она сказала:
— Знаешь, я, наверное, никогда их не прощу. И они меня тоже.
— Может, так и должно быть, — ответил Андрей, беря ее за руку. — Не все отношения можно починить. Главное, что ты в мире с собой.
Алина посмотрела на светлые стены, на новое окно, в котором отражалось вечернее небо. Она была в мире с собой. Она сделала правильный выбор. Это стоило ей семьи, но она сохранила нечто более важное — уважение к себе и память о своем тихом, не пробивном, но таком любящем отце.
