– Катя, открывай! Мы приехали! – Голос Зинаиды Павловны грянул над сонным майским садом, как выстрел стартового пистолета. – Шашлыков привезли! Степочка сказал, у тебя тут мангал хороший!
Катя, стоявшая по локоть в земле у грядки с рассадой томатов, так и застыла. Майское солнце припекало макушку. Утро было тихое, пахло молодой крапивой и дымком от соседей. Это были ее первые выходные в своем доме.
Она купила эту развалюху в конце сентября. Всю зиму она, как одержимая, после суточных смен изучала форумы по ремонту. Как заменить прогнившие лаги? Чем обработать дерево от короеда? Как правильно класть рубероид?
Она не сказала Степе, на что тратит бабушкины деньги. Она просто поставила его перед фактом, когда документы были подписаны.
– Я купила дачу.
– Что? – он поперхнулся дымом. – Еще одну? Нам маминой мало?
– Мне мало, – отрезала она. – Это моя дача.
Степа пожал плечами. Для него это была очередная блажь «нервной» жены. Он даже не поинтересовался, где это. Но, как выяснилось, адрес он умудрился подсмотреть в ее бумагах. И, конечно, сдал матери.
И вот они стояли у ее калитки. Зинаида Павловна, сияющая, как медный таз, в новом цветастом платье. Рядом – ее вечная спутница, сестра Галина, женщина едкая, как уксусная эссенция. А позади маячил племянник Паша с женой и двумя визжащими детьми. В руках у Паши был пакет, из которого капал маринад.
– Здрасьте, – Катя медленно выпрямилась, вытирая руки о штаны. Сердце ухнуло и забилось где-то в горле. – А я вас не ждала.
– Ой, Катюша, какие мы гордые! – рассмеялась Галина, проталкиваясь мимо нее. – Не ждала она! Родственников всегда ждать надо! Ох, а домик-то у тебя… – она смерила взглядом покосившееся крыльцо, которое Катя еще не успела починить. – Клюшка старая. Не развалится, если мы войдем?
– Мы на шашлыки! – бодро объявила Зинаида Павловна, топая прямо по грядке с укропом. – Где тут у тебя полянка? А то мы проголодались! Паша, неси мясо! Дети, бегите играть!
Двое мальчишек с гиканьем рванули к единственному достоянию Катиного сада – молодой яблоньке-трехлетке, которую она посадила месяц назад.
– Не трогать! – рявкнула Катя так, что дети замерли. – Зинаида Павловна, вы не у себя дома.
– Да ладно тебе, Кать! – свекровь уже разворачивала принесенный с собой плед. – Что мы, не свои? Мы ж по-родственному. Приехали помочь, оценить. Степочка-то твой где? Опять на диване? Ну, весь в отца…
Она села и начала командовать:
– Галя, ты скатерть доставай. Паша, мангал где? Катя, ты что стоишь? Неси посуду! И огурчиков бы соленых…
Катя поняла, что это вторжение. Наглое, бесцеремонное, как в ее операционную без бахил.
– Зинаида Павловна, – сказала она ледяным голосом. – Мангала нет. Огурцов тоже. И посуды для вас у меня нет.
– Как это нет? – изумилась Галина. – Ты что, впустую нас сюда гнала?
– Я вас не гнала, – отчеканила Катя. – Я вас не звала.
– Ох, характер! – покачала головой свекровь, но не сдвинулась с места. – Ну, нет мангала, так мы костер разведем. Вон, доски у тебя старые лежат. Паша!
Паша уже тащил доски, которые Катя приготовила для ремонта крыльца.
– Положите! – Катя схватила доску. – Это не дрова!
– Да жалко тебе, что ли? – встрял Паша. – Всё равно гнилье!
– Мое гнилье! – закричала Катя. – Уезжайте! Немедленно!
– Ишь, раскомандовалась! – обиделась Зинаида Павловна. – Мы к ней с душой, а она… Галя, ты знаешь, я всегда говорила, что Степочке не та баба досталась. Нервная, злая. А знаешь, почему?
Тут свекровь понизила голос до громкого шепота, явно предназначенного для Катиных ушей:
– У них же деток нет! Вот она и бесится. Пустоцвет!
Катя замерла. Это был удар ниже пояса. Они со Степой пробовали. Не получалось. Она обследовалась, пила гормоны, плакала ночами в подушку. Степа идти к врачу отказывался наотрез: «Я здоровый мужик, чего я там не видел?». И вот теперь – «пустоцвет».
Она посмотрела на сытое, самодовольное лицо свекрови, на ехидную ухмылку Галины, на Пашу, который уже начал ломать ее доски.
– Хорошо, – сказала она неожиданно спокойно. – Будет вам шашлык.
Она развернулась и пошла в дом.
– Во-от! – победно сказала Зинаида Павловна. – Сразу бы так! А то ломается, как…
Катя вышла из дома через минуту. В руках у нее был пятилитровый опрыскиватель для сада.
– Кать, ты чего? – не поняла Галина. – Нам не опрыскиватель, нам тарелки…
Катя подошла к куче мяса, которое Паша вывалил на принесенную клеенку, и уверенно нажала на рычаг. Густая струя «Бордоской смеси» – ядреного раствора медного купороса и извести, которым она собиралась обрабатывать яблоню от парши, – ударила прямо в шашлык. Ярко-голубая жидкость залила лук, специи и куски свинины.
– Ты! Ты что наделала, дура?! – взвыл Паша. – Это ж мясо!
– Ой! – вскочила Зинаида Павловна.
Катя молча перевела струю на плед, где Галина уже раскладывала пластиковые стаканчики.
– Ах ты… – Галина отскочила, но голубые брызги попали на ее светлую кофточку. – Стерва! Ты знаешь, сколько эта кофта стоит?!
– Теперь это лечебная кофта, – без эмоционально сообщила Катя. – От грибка. А теперь, – она направила опрыскиватель на Зинаиду Павловну, – вон с моего участка.
– Да я Степану позвоню! – визжала свекровь, пятясь к калитке. – Он тебе устроит!
– Звоните, – кивнула Катя. – Можете хоть в ООН звонить. Но если через минуту вы и ваша родня не исчезнете, я полью вас раствором от колорадского жука. Он вонючий. Гарантирую.
Родня испарилась. Их уносило ветром, как прошлогодние листья. Слышались только проклятия и визг детей.
Катя опустила опрыскиватель. Руки тряслись. Она посмотрела на испорченное мясо, на голубые лужи на траве. Потом села прямо на землю, рядом с растоптанным укропом, и засмеялась. Это был страшный, нервный смех операционной медсестры, которая только что ампутировала гангренозную конечность.
Телефон разрывался весь вечер. Степа примчался на последней электричке. Он был в ярости.
– Ты что творишь, Катя?! Это же моя мать! Моя родня! Ты их отравить хотела?!
Он ворвался в домик. Катя сидела за столом и пила чай с мятой.
– Степа, сядь.
– Я не буду садиться! – он стукнул кулаком по столу. – Ты извинишься!
– Нет.
– Что – нет?!
– Нет, не извинюсь.
– Катя, они же…
– Они, Степа, назвали меня «пустоцветом», – тихо сказала она.
Степа замолчал. Он открыл рот, закрыл. Нервно полез в карман за сигаретами.
– Кать… ну… она ж не со зла. Она старый человек.
– Она, Степа, не старый человек. Она – злой и наглый человек. Который считает, что имеет право приходить в мой дом, топтать мои грядки, ломать мои вещи и оскорблять меня.
– Но…
– И ты, Степа, – Катя подняла на него глаза, и в них была такая холодная усталость, что он поежился, – знал, что они приедут. Ты дал им адрес. Ты позволил им это сделать. Ты – соучастник.
– Да я просто хотел, чтоб вы помирились! – в отчаянии воскликнул он.
– Помирились? – Катя усмехнулась. – Степа, мирятся, когда оба виноваты. А тут… Знаешь, я всю зиму думала. О нас. О твоей маме. О твоих комплиментах кассиршам.
Она встала и подошла к окну. В сумерках ее сад казался таинственным и тихим.
– Вот это, – она обвела рукой комнату, – мой дом. Здесь не курят. Здесь не кричат. И здесь не требуют благодарности за то, что просто живут рядом.
– Ты меня… выгоняешь? – испуганно спросил он.
– Я тебе предлагаю выбор. Ты или со мной – здесь. И тогда твоя мама и ее родня забывают этот адрес. Навсегда. Ты им это объясняешь сам. Жестко.
– А если…
– А если нет, – Катя повернулась. – То вот ключи от квартиры. Она в ипотеке, помнишь? Я свою долю платить перестану. Можешь переезжать туда. С мамой. И петь с ней дуэтом «Калинку».
Она положила на стол ключи от городской квартиры.
Степа смотрел на ключи. Потом на жену. Он не был злым, он был… слабым. Воспитанным «золотцем». Он привык, что всё решают за него. Сначала мама, потом Катя. А сейчас ему впервые в жизни предлагали решить самому.
Он подошел к Кате. Попытался ее обнять.
– Катюш, ну что ты… Ну зачем так…
Она не отстранилась, но и не ответила на объятие. Стояла, как изваяние.
– Степа. Я послезавтра иду к репродуктологу. Одна. Или с тобой. Твой анализ – твое решение. И твой разговор с матерью – тоже твое решение.
Он молчал. Было слышно, как в лесу ухнула сова.
– Я… – он сглотнул. – Я… яблоню полью. Которую они затоптали.
Он вышел на крыльцо. Катя видела в окно, как он постоял, закурил по привычке, но тут же оглянулся на дверь, чертыхнулся и затушил сигарету о подошву. Взял лейку и пошел в темноту, к яблоньке.
Катя осталась у окна. Она не знала, что будет завтра. Позвонит ли он матери. Пойдет ли к врачу. Но она знала одно: опрыскиватель с «Бордоской смесью» всегда будет стоять наготове. Потому что свой сад надо защищать. И от парши, и от саранчи. Даже если эта саранча называет себя «родней».
Прошло два года.
Старый домик не узнать. Степа, кряхтя и ругаясь, но все же перекрыл крышу. Крыльцо теперь стояло ровно, покрашенное в веселый зеленый цвет. На участке не было крапивы – вместо нее цвели флоксы и пионы, которые Катя обожала за их пышность и неприхотливость.
Зинаида Павловна на даче так и не появилась. После того разговора Степа все-таки поехал к ней. Что он ей говорил, Катя не знала, но свекровь звонить перестала. Обиделась. Навсегда. Галина, правда, еще долго распускала по родне слухи, что Катька – ведьма и сектантка, обливающая людей ядом. Катя только пожимала плечами.
После долгих уговоров, скандалов и Катиного ледяного молчания Степа все-таки сдал тот анализ. Проблема оказалась в нем. Это был удар по его «золотому» мужскому самолюбию. Он долго дулся, потом пил лекарства, бросил курить (Катя сказала, что или сигареты, или лечение).
А полгода назад Катя поняла, что ее утренняя тошнота – это не отравление.
Сейчас она сидела на том самом зеленом крыльце. Сентябрьское солнце грело уже по-осеннему мягко. Рядом в коляске спал трехмесячный Мишка, точная копия Степана, только некурящий.
Сам Степан возился у мангала. Да, теперь у них был мангал. Степа с гордостью жарил кабачки, которые они вырастили сами. Он оказался неплохим огородником, когда исчезла «руководящая» рука матери.
– Кать, неси тарелки! – крикнул он.
Катя улыбнулась. Она встала, поправила одеяльце сыну. На яблоне, той самой, которую чуть не сломали незваные гости, висели первые три красных яблока.
