Шесть лет я жил с мыслью, что моя невеста Даша погибла, утонув в море после нашей ссоры. Я винил себя, женился на другой, овдовел и в одиночку растил сына. А потом однажды мой маленький Лёва привел меня к ней. Даша была жива, но стала послушницей в монастыре и не помнила ни меня, ни нашу любовь. Я решил вернуть ее, чего бы мне это ни стоило, но не знал, что, возвращая ей память, я верну и тот кошмар, от которого она сбежала.
***
— Ты снова опоздал, Антон! Вечно ты опаздываешь!
Дашин голос, звонкий и сердитый, прорезался сквозь гул голосов в ресторане. Я протиснулся к нашему столику, виновато улыбаясь. Сегодня была наша помолвка, а я застрял на совещании.
— Даш, прости. Инвестор прилетел неожиданно, пришлось…
— Пришлось выбрать его, а не меня! — она с вызовом посмотрела на меня. Ее серые глаза сверкали, как грозовое небо. — Для тебя твои чертежи и макеты всегда будут важнее, да?
— Это не так, и ты это знаешь, — я попытался взять ее за руку, но она отдернула ладонь. — Это наша жизнь, наше будущее. Я строю его для нас.
— Ты живешь в своем мире из стекла и бетона, Антон! А я хочу жить сейчас! — воскликнула она, и гости за соседними столиками обернулись. — Хочу, чтобы ты был рядом, а не твоя кредитка!
Это было несправедливо. Я работал как проклятый, чтобы мы могли позволить себе все, о чем она мечтала: большую мастерскую для ее картин, дом у моря. А она… она витала в облаках.
— А ты, Даша, живешь в мире красок и холстов! Думаешь, вдохновение оплатит счета? — я повысил голос, чувствуя, как внутри закипает раздражение. — Я устал, Даша! Устал от твоих капризов!
Она побледнела. В ее глазах блеснули слезы.
— Капризов? Значит, мое желание быть с тобой — это каприз?
Не говоря больше ни слова, она вскочила, схватила свою накидку и бросилась к выходу. Я застыл на месте, ошеломленный нашей глупой, публичной ссорой. Через секунду я опомнился и кинулся за ней.
— Даша, постой!
Но она уже выбежала на набережную. Ветер трепал ее светлые волосы и тонкую ткань платья. Начинался шторм, небо затянуло черными тучами. Она не оглянулась, просто побежала вдоль парапета, прочь от меня, растворяясь в сгущавшихся сумерках. Это был последний раз, когда я ее видел.
***
Поиски длились неделю. Спасатели, волонтеры, полиция. Я не спал, не ел, снова и снова прокручивая в голове нашу ссору. Я ходил по пляжу, выкрикивая ее имя, пока голос не превратился в хрип. Все было тщетно.
Через три дня на диком пляже, в нескольких километрах от города, нашли ее шелковый шарф, зацепившийся за корягу. Тот самый, что я подарил ей на нашу годовщину. Эксперты сказали, что ее, скорее всего, смыло волной. Тело так и не нашли. Море неохотно отдает своих жертв.
Ее признали погибшей. Я провалился в черную дыру из вины и отчаяния. Работа больше не приносила удовлетворения, только глухую боль. Каждый новый проект напоминал о том, что я строил будущее, в котором ее больше нет.
Через два года я женился на Кире. Она была моей коллегой, тихой, понимающей женщиной. Она не пыталась заменить Дашу, она просто была рядом. Кира подарила мне сына, Лёву. Я думал, что наконец-то смогу дышать.
Но судьба — злая насмешница. Когда Лёве было три года, Кира погибла в автомобильной аварии. Пьяный водитель вылетел на встречную полосу. Я снова остался один, теперь с маленьким сыном на руках. Вся моя жизнь превратилась в череду потерь.
Прошло еще три года. Лёве исполнилось шесть. Он стал центром моей вселенной. Ради него я жил, работал, заставлял себя улыбаться. Я стал одним из ведущих архитекторов в городе, но внутри была лишь выжженная пустыня. Я смирился с тем, что мое счастье утонуло в том штормовом море вместе с Дашей.
***
Моя фирма выиграла тендер на реновацию старого городского квартала. Запущенные дворики, полуразрушенные здания, а в самом центре — небольшой женский монастырь, который тоже нуждался в реставрации. В один из выходных я взял Лёву с собой, чтобы на месте оценить объем работ.
— Пап, а можно я пойду посмотрю? — Лёва указал на заросший плющом дворик монастыря.
— Только далеко не уходи, будь на виду, — бросил я, углубившись в изучение ветхого фасада.
Я так увлекся, что не заметил, как прошло минут десять. Оглянувшись, я не увидел сына. Сердце пропустило удар.
— Лёва! — позвал я, голос сорвался от паники. — Лёва!
Я бросился в тот самый дворик, заглядывая за каждый куст, за каждую полуразрушенную арку. Тишина. В голове пронеслись самые страшные картины.
— Вы кого-то ищете?
Я резко обернулся. У стены, под старой яблоней, стояла женщина в простом темном платье и с платком, покрывающим волосы. Рядом с ней, совершенно спокойный, стоял мой Лёва и с интересом разглядывал бабочку на ее рукаве.
— Лёва! Слава богу! — я подбежал и крепко обнял сына. — Я же просил не уходить!
— А я не уходил, я котенка нашел, а тетя помогла мне его достать, — пролепетал он.
Я поднял глаза на женщину, чтобы поблагодарить ее, и замер. Время остановилось. Передо мной стояла Даша. Повзрослевшая, с едва заметными морщинками у глаз, но это была она. Те же серые глаза, тот же изгиб губ.
— Даша? — выдохнул я. Имя прозвучало, как стон.
Она посмотрела на меня спокойно, без тени узнавания. В ее взгляде было лишь легкое недоумение и сочувствие, как к сумасшедшему.
— Простите, вы ошиблись, — сказала она тихим, ровным голосом. — Меня зовут сестра Анастасия.
***
— Сестра Анастасия? Что за бред? Ты Даша! Дарья Свиридова! — я шагнул к ней, желая схватить за плечи, встряхнуть, заставить вспомнить.
Она отступила на шаг, инстинктивно прикрывая собой Лёву. В ее глазах появился страх.
— Пожалуйста, не кричите. Вы напугаете ребенка, — ее голос оставался спокойным, но я видел, как побелели ее костяшки, сжимавшие маленький деревянный крестик на груди. — Я не знаю никакой Дарьи.
Лёва посмотрел на меня с укором. Я заставил себя взять себя в руки.
— Простите… — пробормотал я. — Вы очень… очень похожи на одного человека. На мою жену. Она… погибла шесть лет назад.
Сочувствие вернулось в ее взгляд.
— Мне очень жаль, — тихо сказала она. — Потерять близкого — это большое горе.
Она была так близко, и в то же время так бесконечно далеко. Я не знал, что делать. Настаивать? Она примет меня за безумца и больше не подпустит к себе. Уйти? Я не мог. Я только что нашел ее.
На следующий день я пришел снова, уже один. Я попросил о встрече с настоятельницей, пожилой женщиной с мудрыми, проницательными глазами.
— Сестра Анастасия с нами уже почти шесть лет, — рассказала она, внимательно изучая меня. — Рыбаки нашли ее на берегу после того страшного шторма. Без сознания, с сильной травмой головы. Она ничего не помнила. Ни своего имени, ни откуда она.
— Но почему вы не заявили в полицию? Ее искали! — во мне снова вскипала злость.
— Мы заявили, сын мой. Но в сводках она не значилась. А сама она не хотела мирской суеты. Она нашла здесь покой. Мы дали ей имя и приют. Она стала нашей сестрой.
Я рассказал настоятельнице все: про нашу любовь, про ссору, про то, что все эти годы считал ее мертвой.
— Я понимаю ваше потрясение, — вздохнула она. — Но подумайте, Антон. Она счастлива здесь. Ее жизнь проста и умиротворена. Имеете ли вы право разрушать этот мир ради своего прошлого?
Слова настоятельницы были как ледяной душ. Что я делаю? Пытаюсь вернуть свою Дашу или эгоистично ломаю жизнь сестры Анастасии? Я ушел из монастыря в полной растерянности.
***
Я не мог сдаться. Я стал приходить в монастырь каждый день. Иногда под предлогом обсуждения реставрации, иногда просто приносил свежие фрукты или цветы для монастырского сада. Лёва часто был со мной. Он удивительно быстро привязался к сестре Анастасии, а она, казалось, оттаяла рядом с ним.
— Твой сын — чудесный мальчик, — сказала она однажды, когда мы сидели на скамейке в саду, а Лёва гонялся за бабочками. — Очень похож на тебя.
— Спасибо, — я набрался смелости. — Я принес кое-что. Хочу вам показать.
Я достал из портфеля старый фотоальбом. Открыл на странице, где мы с Дашей дурачились на даче. Она, смеющаяся, с венком из одуванчиков на голове, и я, обнимающий ее сзади.
Она взяла альбом дрожащими руками. Долго всматривалась в фотографию, потом перевела взгляд на меня. В ее глазах была лишь боль и смятение.
— Это она? Ваша жена? — прошептала Анастасия. — Она очень красивая. И… она действительно похожа на меня. Но это не я. Я не помню этого.
Она захлопнула альбом и вернула его мне.
— Прошу вас, не делайте этого больше. Мне больно смотреть на чужое счастье и понимать, что у меня нет своего прошлого. Моя жизнь началась здесь, на этом берегу.
Я понял, что иду не тем путем. Воспоминания были заперты слишком глубоко. Нужно было что-то, что могло бы пробить эту стену. И я вспомнил. Ее картины. Ее страсть. Ее душа, выплеснутая на холст.
Я позвонил в галерею, с которой она сотрудничала. Узнал, что ее самая большая и известная работа, «Дыхание шторма», которую она закончила как раз перед помолвкой, сейчас выставлена в главном зале. Это был мой последний шанс.
***
Уговорить ее поехать в галерею было непросто. Я сказал, что мне как архитектору нужно посмотреть на организацию пространства в современных выставочных залах. Она согласилась поехать только потому, что об этом ее попросил Лёва.
Мы вошли в огромный, залитый светом зал. Посетители неспешно переходили от картины к картине. Анастасия шла рядом, тихая и немного потерянная в этой мирской суете.
— Пойдемте, я покажу вам то, ради чего мы здесь, — сказал я и повел ее в центр зала.
Там, на целой стене, висела она. Картина. «Дыхание шторма». Огромное полотно, на котором бушевало неистовое море. Темно-фиолетовые волны, свинцовое небо, пронзенное отблеском молнии, и хрупкая белая чайка, борющаяся со стихией. Это была ее душа. Яростная, свободная, неукротимая.
Анастасия замерла перед картиной. Она смотрела на нее, не отрываясь. Ее руки прижались к груди, дыхание стало прерывистым.
— Я… я знаю это, — прошептала она. — Я чувствую… этот ветер. Запах соли…
Она сделала шаг к картине и коснулась холста кончиками пальцев, там, где был росчерк подписи — «Дарья С.». И в этот момент ее глаза расширились от ужаса.
— Глеб… — прохрипела она. — Он был там. В машине…
Она пошатнулась. Я едва успел подхватить ее. Ее тело сотрясала дрожь.
— Что с тобой? Даша! Что ты вспомнила?
— Он… он не хотел отпускать… Сказал: «Ты будешь моей или ничьей!» — фразы вырывались из нее, обрывочные, бессвязные. — Машина… темнота… я вырвалась… бежала… камни, скользкие… Удар…
Она посмотрела на меня, и в ее глазах больше не было спокойствия сестры Анастасии. В них был ужас и узнавание.
— Антон… — прошептала она, и ее глаза закатились. Она обмякла в моих руках.
***
Она очнулась уже в больничной палате. Я сидел рядом, держал ее за руку и боялся пошевелиться. Она медленно открыла глаза, обвела взглядом белые стены, потом посмотрела на меня.
— Я все вспомнила, — сказала она тихо, но твердо. Голос был ее, Дашин. Немного хриплый, но родной.
И она рассказала. Глеб, ее давний поклонник, художник-неудачник, который всегда завидовал ее таланту. В вечер помолвки он подкараулил ее после нашей ссоры. Предложил подвезти, успокоить. Она, разгоряченная и обиженная на меня, села в машину.
Он увез ее за город, пытался убедить бросить меня. Когда она отказалась, он обезумел. Она вырвалась из машины, побежала к обрыву над морем. Он догнал ее. В борьбе она поскользнулась на мокрых от дождя камнях, ударилась головой и упала в бушующее море. Он просто уехал, оставив ее умирать.
— Я думал, ты утонула… — прошептал я, чувствуя, как слезы обжигают глаза.
— Вода… она спасла меня, — Даша слабо улыбнулась. — И вынесла на берег. А дальше… пустота. До вчерашнего дня.
— Глеб… Он сейчас довольно известный декоратор. Часто появляется на светских мероприятиях. Мы должны заявить в полицию! Он должен ответить за это!
— Нет, — она покачала головой. — Не сейчас, Антон. Слишком много времени прошло, у нас нет доказательств, только мои слова. Он все будет отрицать. Сейчас я хочу только одного.
— Чего, Даша? Я сделаю все, что ты скажешь.
Она сжала мою руку.
— Я хочу домой. К тебе. И… к Лёве. Расскажи мне о нем. Расскажи мне все, что было эти шесть лет.
Я рассказывал ей несколько часов. О своей вине, о Кире, о рождении сына, о пустоте, которая поселилась во мне. Она слушала молча, и по ее щекам текли слезы. Слезы не за себя, а за меня.
Когда мы вышли из больницы, на улице шел тихий летний дождь. Я раскрыл над ней зонт, и она прижалась к моему плечу. Точно так же, как делала это сотни раз в нашей прошлой жизни.
— Теперь мы дома, — сказала она, глядя, как капли стекают по черной ткани зонта.
— Да, — ответил я, обнимая ее. — Теперь мы дома. Все вместе.
Впереди было много сложностей. Ей предстояло заново узнать мир, заново узнать меня и полюбить моего сына. Нам предстояло решить, что делать с Глебом. Но в тот момент, под дождем, я знал одно: шторм закончился. И моя чайка, моя Даша, наконец-то вернулась в свою гавань.
Как вы думаете, правильно ли поступил Антон, решив вернуть Даше память? Может быть, стоило оставить ее в покое и неведении в монастыре, где она обрела свой мир, пусть и без воспоминаний о прошлом? Что бы вы сделали на его месте?
