Вера Сергеевна пришла без звонка. У неё был ключ — Дмитрий дал три года назад, «на всякий случай». Елена услышала, как открылась дверь, как каблуки цокнули по паркету, как что-то тяжёлое поставили на стол. Она не обернулась. Продолжала чертить — масштабный план нового жилого комплекса, линии, углы, расчёты. Всё точно.
— Опять работаешь?
Не вопрос. Констатация. Елена положила карандаш, выпрямилась.
— Дмитрий в кабинете. Дедлайн.
— Конечно, дедлайн, — свекровь прошла на кухню, достала из пакета бутылку. Тёмное стекло, золотая этикетка. Латвийский бальзам. — Ты хоть покормила его или он опять голодный сидит?
Пять лет. Каждый визит — инспекция. «Слишком много работаешь». «Слишком мало внимания сыну». «В доме холодно, как в офисе». А Дмитрий каждый раз находил причину сбежать: проект, код, совещание.
Прятался за монитором, оставлял её один на один с этой женщиной.
— Вера Сергеевна, у нас всё есть. Не нужно было ничего тащить.
Свекровь поставила бутылку на край стола — демонстративно, как флаг.
— Это не тебе. Дмитрию. Он последнее время измотанный какой-то. Я за него волнуюсь.
Елена молчала. Внутри поднималась тяжесть — не злость, что-то глубже. Усталость от того, что ты должна доказывать своё право быть в собственном доме.
— Знаешь, Елена, — Вера Сергеевна села, скрестила руки, — я всю жизнь директором школы проработала. Видела разные семьи. И я вижу, когда женщина атмосферу не создаёт. Ты — архитектор, это прекрасно, но дом — не офис. Здесь должно быть тепло. А у вас — стекло, бетон, эти чертежи повсюду.
Елена стояла у стены, не садилась. Не хотела делать вид, что это беседа.
— Дмитрий сам выбирал этот лофт.
— Выбирал, потому что не знает другого, — свекровь покачала головой. — Он с тобой стал замкнутый. Раньше был весёлый, открытый. А теперь всё время в работе. Ты его не поддерживаешь, Елена. Занята своими башнями, а он один.
Кулаки сжались. Не отвечать. Любое слово развернут против неё. Свекровь умела это делать — обвинить, уколоть, а потом: «Я же мать, я волнуюсь».
— Мы справляемся. Нам не нужна помощь.
— Не нужна? — усмешка. Вера Сергеевна достала телефон, полистала, протянула экран. — Тогда объясни вот это.
Фотография. Ресторан. Елена с Максимом — застройщик, с которым обсуждала тендер. Они смеются. Максим наклонился ближе. Всё выглядит слишком близко.
— Рабочая встреча, — Елена не взяла телефон. — Обсуждали контракт.
— Конечно, контракт, — свекровь убрала телефон в сумку, голос стал тверже. — Я видела, как ты на него смотрела. Не слепая я. И знаешь что? Я покажу это Дмитрию. Пусть сам решит, насколько это был просто контракт.
Тишина. Долгая, плотная. Что-то натянулось внутри, как струна. Ещё секунда — и лопнет. Но Елена не сорвалась. Подошла к столу, налила воду в две чашки. Поставила одну перед свекровью. Села напротив, сложила руки.
— Вера Сергеевна, — голос спокойный, почти мягкий. — Скажите, как там дело Солнцева? Вас не беспокоит?
Чашка дрогнула в руке свекрови. Чай плеснул на блюдце.
— Что… что ты сказала?
— Дело Солнцева. Пятнадцать лет назад. Строительная компания, где работал ваш муж. Помните партию оборудования, которая пропала? Документы с его подписью?
Лицо Веры Сергеевны побледнело мгновенно. Она поставила чашку, руки задрожали.
— Я не понимаю…
— Понимаете, — Елена наклонилась вперёд. — Вы подделали его подпись. Списали всё на болезнь, на то, что он был не в себе. Все думали — старый больной человек напутал. Но это были не его руки. Ваши. У меня есть копия файла. И я знаю экспертов, которые это подтвердят за два дня.
Вера Сергеевна попыталась встать — ноги не держали. Схватилась за стол, дыхание сбилось, лицо серое.
— Ты… не посмеешь…
— Не посмею? — Елена откинулась на спинку. — Я молчала пять лет. Терпела ваши замечания, проверки, намёки. Делала вид, что не слышу, как вы говорите Дмитрию, какая я плохая жена. Но сегодня вы пришли разрушить мой брак. Так что не говорите мне про «не посмеешь».
Свекровь потянулась к сумке, пальцы дрожали — в этот момент бутылка бальзама, стоявшая на краю, упала. Грохот. Стекло разлетелось по белому мрамору, тёмная жидкость растеклась лужей, запах травяной горечи ударил в нос.
Дверь кабинета распахнулась. Дмитрий выскочил, наушники на шее, лицо растерянное.
— Что случилось?! Мама!
Он бросился к ней, схватил за плечи.
— Ты упала? Тебе плохо?
Вера Сергеевна прижала руку к груди, дышала часто, рвано. Глаза бегали, не находили точки.
— Домой, Димочка, — она еле выговорила. — Мне плохо. Отвези меня. Сейчас.
— Но что произошло? — Дмитрий обернулся к Елене. Она стояла у стола, неподвижная, лицо спокойное. — Лена, что ты ей сказала?
Елена молчала. Смотрела на свекровь. Та отвела взгляд первой.
— Ничего, — Вера Сергеевна схватила сумку, прижала к себе. — Просто… мне нехорошо. Хочу домой.
Дмитрий метался между ними, не понимая. Помог матери встать, накинул пальто на плечи. Та торопливо натянула его, не попадая в рукав. Не смотрела на Елену.
— Я отвезу её и вернусь, — Дмитрий взял ключи. — Лена, нам надо поговорить.
— Да, — кивнула Елена. — Надо.
Дверь закрылась. Тишина вернулась — плотная, густая. Елена присела на корточки, подняла осколок бутылки. Острый край блестел в свете. Она смотрела на него и чувствовала, как внутри что-то разжимается. Не победа. Просто конец молчания.
Дмитрий вернулся через час с небольшим. Лицо осунувшееся, глаза красные. Прошёл в гостиную, сел на диван, уронил голову в ладони.
— Она всю дорогу молчала. Я спрашивал, что случилось, а она только твердила: «Больше не буду. Больше не буду вмешиваться». Лена, что за дело Солнцева?
Елена стояла у окна, спиной к нему. За стеклом горел город — тысячи огней, тысячи окон.
— Пять лет ты прячешься, — она не обернулась. — Каждый раз, когда приходит твоя мать, ты находишь дедлайн, проект, звонок. Оставляешь меня одну. А она входит сюда и говорит, что я плохая жена. Что не умею создавать тепло. Что разрушаю тебя.
— Лена, она просто волнуется…
— Нет, — резко обернулась. — Она не волнуется. Она контролирует. Делает из меня виноватую. Сегодня показала мне фото с Максимом и сказала, что покажет тебе. Чтобы ты усомнился.
Дмитрий поднял голову, лицо застыло.
— Какое фото?
— Рабочая встреча, — Елена подошла ближе. — Обычная встреча, где мы обсуждали контракт. Но она сфотографировала момент, когда мы смеялись, и решила, что это повод всё разрушить. Вот что делает твоя мать, Дмитрий. Не защищает тебя. Разрушает нас.
Молчание. Долгое. Он провёл рукой по лицу.
— И что ты ей сказала? Про дело?
— Правду, — Елена села напротив. — Твой отец не подписывал те документы. Это сделала она. Пятнадцать лет назад подделала его подпись, списала хищение на его болезнь. Я случайно узнала об этом год назад, когда помогала юристу разбирать старые документы по застройке. Ничего не говорила. Просто запомнила.
Дмитрий закрыл глаза.
— И ты ей пригрозила?
— Да.
— Лена…
— Слушай меня, — она наклонилась, заставила его посмотреть на себя. — Я устала быть виноватой в том, чего не делала. Устала защищаться в собственном доме. И устала от того, что ты не можешь встать на мою сторону. Не против матери — за свою жену. Понимаешь разницу?
Он сжал кулаки, посмотрел в сторону.
— Ты хочешь, чтобы я выбирал?
— Нет, — покачала головой. — Я хочу, чтобы ты понял: у тебя есть жена. И если ты не можешь защитить её, если каждый раз прячешься за дедлайнами, пока она унижает меня, то у нас нет будущего. Я не проживу так ещё пять лет.
Тишина легла между ними тяжёлым камнем. Дмитрий смотрел в пол, дышал медленно. Потом поднял голову.
— Я поговорю с ней, — голос хриплый. — Скажу, что больше она не приходит без приглашения. Что не имеет права вмешиваться. Я… должен был сделать это раньше.
— Да, — Елена не смягчилась. — Должен был.
Он встал, подошёл к окну, посмотрел на огни.
— Я боялся, что обидится. Что потеряю её.
— А меня не боялся потерять?
Обернулся. Глаза красные, мокрые.
— Боялся. Просто не знал, как.
Елена встала, подошла к нему. Не обняла. Просто стояла рядом.
— Теперь знаешь.
Через неделю Вера Сергеевна позвонила. Голос тихий, ровный. Попросила прощения. Сказала, что больше не будет приходить без предупреждения, что поняла. Дмитрий слушал, кивал, хотя она не видела. Когда положил трубку, произнёс только:
— Больше не будет.
Елена кивнула. Не спросила, упомянул ли он дело Солнцева. Не нужно было. Некоторые вещи не требуют слов. Они требуют границ.
Вечером они сидели на диване, Дмитрий обнял её за плечи. Впервые за долгое время он не ушёл в кабинет. Просто сидел. Молчал. И это молчание было правильным — не пустым, не тяжёлым. Их.
Елена посмотрела на чертежи, разложенные на столе. Линии, углы, масштабы. Всё выверено, всё точно. Как и должно быть в доме, где знают границы.
