Нина стояла у окна и смотрела, как в доме напротив одно за другим гаснут окна. Десятый этаж угловой. Одиннадцатый, где живёт пара с младенцем – они всегда ложатся поздно. Двенадцатый. Люди устраивались спать, а она всё стояла.
После того звонка от матери словно что-то сломалось внутри. Или, наоборот, встало на место. Нина пока не знала точно. Не понимала.
Сорок семь ей. Живёт одна в этой двушке уже три года, с тех пор как Игорь в Питер уехал учиться. Оксана ещё раньше съехала, в Москву рванула после института, в какую-то айтишную компанию устроилась с подружкой. Нина гордилась детьми. Они выросли сильными, самостоятельными. Без отца выросли, она одна их тянула.
Двенадцать лет прошло с развода. Двенадцать. А тянула на их еще дольше. Казалось бы, давно, а память цепкая. Особенно на боль.
Людмила Петровна позвонила днём, когда Нина ещё на работе была. Мамин голос, какой-то уж слишком бодрый, весёлый даже. Мать звонила крайне редко, иногда казалось, что и забыла про неё вовсе.
– Ниночка, у меня новость! Отличная новость! Слушай, мы с Таней решили, я к тебе переезжаю!
Нина тогда отложила ручку, уставилась в монитор компьютера.
– Как это?
– Ну вот так! Серёжа же женится, им деньги нужны на первый взнос для своей квартиры. Молодым отдельное жилье надо. Со стороны невесты родители дают кругленькую сумму и с нашей надо. Моя однушка как раз подойдёт, продадут, и готово! А я к тебе, конечно! У тебя двушка, дети разъехались уже, места полно. Вот и поживём вместе. Наконец наладим отношения наши, а то что-то у нас с тобой всю жизнь как-то не ладилось.
Не ладилось. Вот как она это назвала.
Нина окаменела и молчала, пыталась переварить.
– Ты чего молчишь? – мать забеспокоилась. – Алло! Ты же рада, правда? Ты мне помогать будешь, ухаживать. Всё-таки возраст уже не тот, пора о здоровье думать.
Возраст. Шестьдесят семь – это уже тот самый возраст, когда, значит, нужен уход. А в тридцать пять, когда Нина осталась одна с двумя маленькими детьми, без жилья и денег? Им тогда уход не нужен был?
– Мам, не знаю. Мне подумать надо.
– Думать? А что тут думать-то? Ладно, думай. Только быстро, у нас тут всё уже почти готово. Дам тебе два дня.
Два дня. Чтобы решить, впускать ли в свою жизнь человека, который когда-то захлопнул перед ней дверь в самый трудный период.
После работы Нина пришла домой, прошла на кухню. Поставила вариться кофе. Села у окна. И тут накрыло. Воспоминания хлынули, будто прорвало плотину.
Тот август. Двенадцать лет назад. Жара стояла невыносимая, духота такая, что дышать нечем. Нина помнила каждую деталь того дня. Муж сидел на кухне, смотрел в стол, не в глаза ей.
– Нин, ты меня прости. Но мне нужно, чтобы вы съехали отсюда. Понимаешь, там… Она сюда переедет. Ищи где-нибудь пожить вам, месяц-два. Потом что-нибудь придумаем. Денег пока нет, но я обязательно найду.
Придумаем. Легко сказать. У неё двое детей – Игорьку восемь лет, Оксане четырнадцать. Денег ноль. Работы нет. Муж зарабатывал, говорил, что сиди дома, пока дети маленькие. По секциям води. А теперь вот. Уходит к другой. И квартира его ему нужнее. Той, новой обязательно надо переехать.
Куда идти? К подругам неудобно – у всех свои семьи, дети, проблемы. В общежитие с детьми не возьмут. Съёмная – на какие деньги?
Нина тогда набрала номер матери. Пальцы тряслись. Людмиле Петровне было тогда пятьдесят шесть, она ещё работала в том же магазине продавцом, жила в своей однушке, где они выросли.
– Мам, можно мы к тебе? На время. Нам просто негде жить. Я работу быстро найду, встану на ноги, и съедем. Правда, недолго.
– Ты что, Нина, с ума сошла? – голос матери был резким, даже злым. – У меня однушка! Вы ещё втроём куда влезете? И потом, дети же… Игорёк маленький, шумный, бегает постоянно. У меня нервы уже не те совсем, мне работать надо, высыпаться. Нет, нет, это невозможно. Ты лучше у подруг поспрашивай.
– Мам, мне некуда идти. Совсем некуда.
– Как некуда? У тебя что, подруг вообще нет? Или снимите где-нибудь что-нибудь, комнату там.
– На что снимать? У меня денег нет! Вообще нет!
– Нина, не ори на меня! – мать повысила голос. – Это твои проблемы! Ты замуж вышла, а я тебе говорила, что он мне сразу не понравился! Теперь развелась – сама со всем и разбирайся! Я всю жизнь на тебя положила, теперь хоть немного в тишине пожить хочу! Всё, не звони больше с этим!
Гудки. Мать бросила трубку.
Нина тогда медленно опустилась прямо на пол в прихожей, спиной прислонилась к стене. В комнате играли дети, что-то строили из конструктора. Она зажала рот рукой, чтобы не выть от боли. Не хотела, чтобы они видели, как она рыдает.
Месяц они скитались. Целый месяц. Сначала неделю пожили у Ленки, подруги со студенчества. Потом у Светки, коллеги по старой работе. Потом у Иришки, соседки по бывшему дому. Нина просыпалась каждое утро в чужой квартире, на чужом диване или раскладушке, и не сразу понимала, где она. Игорёк с Оксаной научились быть тихими. Не бегать. Не шуметь. Не просить лишний раз поесть. Боялись, что их выгонят.
Нина помнила, как Игорёк однажды ночью тихонько ворочался на раскладушке у Светки в гостиной. Она думала, что он спит, а он вдруг прошептал в темноту:
– Мам, ты не спишь?
– Нет, сынок.
– А почему мы к бабушке не едем? Почему у чужих живем? У неё же есть где жить.
Нина тогда не знала, что ответить. Просто обняла его покрепче.
– Спи, Игорёшка. Завтра в школу пойдёшь.
Он затих, но Нина чувствовала, что он ещё долго не спал. Просто лежал, прижавшись к ней, тёплый, маленький. И ей хотелось выть. От бессилия. От боли. От того, что её собственная мать отказала ей в помощи.
Через месяц нашла работу. Бухгалтером в небольшую фирму, зарплата стабильная хоть. Сняла однушку на самой окраине города в почти заброшенном доме. Квартира была ужасная – батареи текли, на потолке плесень, обои отходили. Но это было их. Своё.
Нина работала, растила детей. Одна. Без помощи. Мать изредка звонила, на праздники поздравляла. Приезжала раз в год. На Новый привозила детям подарки – какие-нибудь дешёвые носки или шапки. Посидит час, попьёт чаю и уедет. Игорёк каждый раз после её ухода становился тихим, замыкался в себе. Оксана делала вид, что ей всё равно, но Нина видела – не всё равно.
Зато Серёжу, сына Тани, старшей сестры, к себе каждые выходные брала. Баловала его, в кино водила, игрушки покупала постоянно. Серёжа рос любимчиком. Он из полной семьи. А Оксана с Игорем – так, дети второго сорта.
Через пять лет Нина взяла ипотеку на двушку в новостройке. Платила по кредиту каждый месяц, экономила на всём. Оксана выросла, поступила в институт, потом уехала в Москву. Игорь тоже учится, в Питере, на последнем курсе.
И вот теперь. Мать звонит. Говорит, что переезжает. Потому что квартиру свою отдаёт Серёже. Не Тане, а именно Серёже. Внуку любимому.
– Почему Серёже? – спросила тогда Нина у матери по телефону. – У меня двое детей. Почему им ничего?
– Потому что Серёже сейчас квартира нужна! Он женится! А твои уже сами справятся! Они у тебя умные!
– Серёже двадцать четыре года, Оксане двадцать два. В чём разница?
– Разница в том, что Серёжа семью создаёт! Понимаешь? А твоя Оксана карьеристка, в Москве своей сидит, работает там. Серёжа хоть рядом, мне помогает!
Нина взяла телефон. Набрала номер матери.
– Мам, я подумала. Не получится.
Пауза. Длинная.
– То есть как не получится? – голос Людмилы Петровны стал настороженным.
– Так. Не получится у нас с тобой жить вместе.
– Нина, ты что такое говоришь?! – мать почти закричала. – Я уже документы подписала! Серёжа с Машей уже планы строят! У них на мою квартиру покупатели нашлись, задаток даже дали! Что ты вообще творишь?!
– Мама, вы меня не спросили. Никто не спросил, хочу ли я, чтобы ты ко мне переехала.
– А что тут спрашивать?! – голос матери повысился ещё больше. – Ты же одна! У тебя места полно! Дети съехали! А мне что, на улицу идти?! Я твоя мать!
– А мне двенадцать лет назад куда было идти?
Тишина. Такая, что Нина слышала своё дыхание.
– Это ты о чём сейчас?
– О том, мам, что когда мне с двумя детьми было некуда деваться, ты мне отказала. Сказала, что у тебя однушка тесная. Что Игорёк шумный. Что у тебя нервы не те. Что я сама должна разбираться со своими проблемами.
– Нина, это было давно! Сто лет прошло! Всё уже забыто!
– Нет, мам. Не забыто. Я месяц мыкалась с детьми по чужим углам. Мы спали на раскладушках. Дети боялись лишний раз попросить поесть. Игорёк спрашивал меня по ночам, почему мы к бабушке не едем.
– Я не могла тогда! Честное слово, не могла! Там правда было тесно!
– А сейчас я могу? Почему ты решила, что сейчас-то я могу?
– Потому что ты моя дочь! – закричала мать. – Потому что я тебя родила! Вырастила! Всё для тебя делала!
– И бросила, когда мне было хуже всего. А теперь тебе понадобилась помощь – и ты пришла. Просто решила, что я обязана.
– Ниночка, не говори так, ты же понимаешь, мне больно это слышать!
– А мне не было больно? Когда я ночами в чужих квартирах плакала на полу? Когда не знала, где завтра буду спать с детьми? Когда просила тебя о помощи, а ты отказала?
Людмила Петровна всхлипнула в трубку.
– Я исправлюсь, Ниночка. Правда. Я буду помогать тебе. Мы наладим отношения, всё наладим…
– Поздно, мам. Слишком поздно уже.
– Нина, не делай этого! Прошу тебя! Мне некуда больше!
– А почему не к Тане?
– У неё муж! Нам там втроём тесно!
– А у меня не тесно будет?
– Ну ты же одна! Тебе-то что!?
– Это моя жизнь. Которую я сама, без твоей помощи, построила.
Нина положила трубку. Руки тряслись. Внутри всё сжалось в комок, но одновременно стало как-то легче дышать.
Прошёл час. Телефон зазвонил снова. Таня.
– Ты что творишь?! – старшая сестра орала не здороваясь. – Мать на улицу выставляешь?!
– Таня, у меня никто не спросил, хочу ли я этого.
– А что тут спрашивать?! У тебя квартира пустая стоит! Дети съехали! Места полно!
– У тебя трёшка. Трёшка, Тань. Почему мама не к тебе?
– У меня муж! Гена работает дома, ему кабинет нужен!
– А мне не тесно будет, да?
– Да ты же одна! Одна вообще!
– И хочу одна оставаться. Мне так хорошо.
– Ты… Ты эгоистка! – Таня задыхалась от злости. – Мы уже всё подготовили! Серёжа с Машей ремонт планируют! Покупатели уже задаток внесли! А ты всё рушишь одним звонком!
– Это вы всё порушили, когда меня не спросили.
– Нина, опомнись! Это же мать! Ей скоро семьдесят! Ей нужна забота!
– Мне было тридцать пять, Тань. С двумя маленькими детьми на руках. И она мне отказала.
– Да это же было давно! Всё прошло уже!
– Для меня – нет. Для меня это будто вчера было.
Таня выругалась и бросила трубку. Потом звонила ещё, и ещё, и ещё. Нина не брала трубку. Просто смотрела, как имя сестры высвечивается на экране. Звонок. Ещё один. Ещё.
Вечером, когда уже стемнело, в дверь постучали.
– Ниночка, открой. Это я, мама.
Голос Людмилы Петровны звучал устало, жалобно.
Нина подошла к двери. Стояла, не отвечая.
– Нина, ну пожалуйста. Я приехала. С вещами. Мне больше некуда. Открой, родная.
Нина молчала.
– Ниночка, доченька… Ну открой дверь… Я постою тут немного, ты ещё подумай… Я знаю, я была не права тогда… Но это же не повод оставлять меня…
Нина отошла от двери. Прошла в гостиную. Села на диван. Включила телевизор, сделала звук погромче, чтобы не слышать.
Но всё равно слышала. Как через пять минут в дверь снова стучали. Потом ещё. И ещё. Мать звонила, просила, плакала.
Час прошёл. Второй. Третий.
Нина сидела в полутьме гостиной. Телевизор мерцал, какая-то передача шла, она не смотрела. Просто сидела и слушала, как за дверью в подъезде, плачет её мать.
Почему так больно? Почему внутри всё болит, словно она что-то ужасное делает?
Но потом вспомнила. Август, душный, жаркий. Ленкина квартира, где они ночевали первую неделю. Игорёк на раскладушке, маленький, испуганный. Оксанка, которая не просила есть, хотя была голодная. Она сама, ревущая в чужой ванной, чтобы дети не слышали.
И боль куда-то отступила. Осталась только решимость. Холодная, твёрдая.
В полночь телефон завибрировал. СМС от Тани:
«Она всё ещё сидит там. В подъезде. На лестнице. У тебя сердце есть вообще? Или ты совсем озверела?»
Нина написала один ответ: «Да. Есть».
И больше не смотрела в телефон.
В два часа ночи звонок в дверь. долгий, настырный. Голос Тани, истеричный, злой:
– Нина! Открой немедленно! Мать твоя сидит тут, как нищенка! Тебе не стыдно?! Ты вообще человек?!
Нина подошла к двери, но не ответила. Стояла молча.
– Я тебя прокляну! – заорала Таня. – Слышишь?! Чтоб ты одна сгинула в этой своей квартире! Чтоб никто к тебе не пришёл, когда тебе плохо будет! Никто! Так же, как ты сейчас мать бросаешь!
Нина стояла и слушала. Потом услышала, как хлопнула дверь подъезда. Голоса стихли.
Она подошла к окну. Внизу, на парковке, стояла Танина машина, тёмная, только габариты горели. Людмила Петровна медленно шла к машине, опираясь на руку Тани.
Утром, часов в десять, позвонила Оксана.
– Мам, привет. Слушай, тётя Таня мне вчера вечером какую-то дичь написала. Что-то про бабушку. Что там случилось?
Нина вздохнула. Рассказала. Коротко, по существу. Оксана слушала молча, не перебивала.
– И как ты? – спросила дочь, когда Нина закончила.
– Не знаю, – честно призналась Нина. – С одной стороны, вроде бы виновата. С другой… Вроде нет.
– Мам, ты правильно сделала, – твёрдо сказала Оксана. – Я всё помню. Я помню тот август, когда нам было некуда идти. Помню, как мы жили у твоих подруг. Как ты по ночам плакала в ванной, думала, что я не слышу. Помню, как Игорька успокаивала, когда он не мог уснуть. Ты ей ничего не должна. Совсем ничего.
– Но она же мать родная…
– И что с того? Она не помогла, когда мы нуждались. А теперь пришла требовать. Так не бывает, мам.
– Но мне же больно…
– Мам, – голос Оксаны стал мягче. – Это нормально. Больно – значит, ты человек. С сердцем и совестью. Но это ничего не значит.
После разговора с дочерью Нине полегчало. Она приняла душ, сварила себе кофе, открыла окно на кухне. В квартиру ворвался свежий воздух, пахло осенью, дождём.
Вечером позвонил Игорь.
– Привет, мам. Оксанка всё рассказала.
– Игорь, но бабушка же…
– Моя бабушка, я знаю, – перебил сын. – Которую я видел от силы раз в год. Которая дарила мне носки на день рождения, а Серёжке – приставки. Мам, ты мне ничего объяснять не должна. Я всё прекрасно помню и понимаю.
Нина заплакала. Не от боли. От облегчения. От того, что дети её понимают, поддерживают. Что она не одна.
Людмила Петровна больше не звонила. Таня тоже молчала. Прошла неделя. Другая.
Через месяц Нина случайно встретила Марию Степановну, соседку матери, в супермаркете возле дома.
– Нина, здравствуйте! Вы слышали новость? Ваша мама к Тане переехала. Всё-таки дочка пустила.
– Переехала? – Нина остановилась посреди молочного отдела.
– Ну вот так. Хоть и говорила, что муж против, но что поделать. Вот и живут теперь втроём.
– Понятно, – кивнула Нина.
– Вы не обижайтесь, я просто так, мимоходом услышала, – засуетилась Мария Степановна. – Ладно, мне бежать надо. Счастливо!
Нина пошла дальше. Взяла с полки йогурт, положила в корзину. Достала список покупок, посмотрела. Внутри было странное чувство. Не радость. Не злорадство. Просто спокойствие.
Значит, можно было.
Телефон завибрировал на столе. Сообщение от Оксаны:
«Мам, я на новогодние праздники к тебе приеду. Игорька из Питера выманила. Будем втроём. Как раньше, когда мы только в эту квартиру въехали. Помнишь?»
Нина улыбнулась. Написала ответ:
«Да. Помню. Втроём. Жду вас».
И добавила:
«Люблю вас очень».
Перед сном, когда уже лежала в постели, Нина думала: некоторые раны не залечишь никакими словами и обещаниями. Любовь – это поступки.
