Дверь хлопнула так громко, что Ирина вздрогнула и чуть не выронила чашку с чаем. Она обернулась и увидела Олега — красного, взъерошенного, с каким-то странным выражением на лице. В руках он сжимал помятую картонную коробку.
— Что случилось? — она поставила чашку на стол и встала навстречу сыну. — Где Катя?
Олег молча швырнул коробку на диван. Крышка съехала набок, и оттуда высыпались какие-то коричневые тряпки. Ирина подошла ближе и замерла. Это были остатки её старого костюма. Того самого, в котором она ходила на работу тридцать лет назад. Любимого, берёгшегося годами как память о молодости. Только теперь это была не одежда, а бесформенная куча изрезанных лоскутов.
— Она порезала, — глухо сказал Олег и рухнул в кресло. — Просто взяла ножницы и изрезала весь костюм. На куски. При мне.
Ирина чувствовала, как внутри неё поднимается волна возмущения. Она аккуратно подняла один из лоскутов — узнаваемая плотная шерсть, которую невозможно было спутать ни с чем. Она помнила каждый шов этого костюма. Помнила, как покупала его на первую зарплату. Как гордилась им. Как бережно хранила все эти годы.
— Она что, совсем обезумела? — Ирина опустилась на диван рядом с коробкой. — Зачем ты вообще ей это отнёс?
— Ты же сама просила! — вспыхнул Олег. — Ты сказала, что этот костюм будет ей к лицу. Что её платье слишком вызывающее. Что на моём юбилее она должна выглядеть прилично!
Ирина помолчала. Да, она действительно это говорила. Вчера вечером, когда Олег заехал к ней выпить чаю. Она упомянула, что видела Катю в каком-то синем платье на фотографии в соцсетях. Слишком открытое, слишком яркое. Не для семейного торжества. Она хотела, чтобы невестка выглядела скромнее, сдержаннее. По-семейному. И достала из шкафа свой старый костюм, который всегда считала образцом хорошего вкуса.
— Я думала, она обрадуется, — тихо сказала Ирина. — Это же винтажная вещь. Сейчас такое модно. Я просто хотела помочь.
— Помочь? — Олег горько усмехнулся. — Мама, она назвала тебя… она сказала… — он запнулся, не в силах повторить слова жены. — В общем, она больше не хочет со мной жить. Сказала, что я всё время выполняю твои поручения. Что ты меня контролируешь через эти просьбы.
Ирина почувствовала укол обиды. Контроль? Она просто заботилась о сыне. О его семье. Разве это плохо? Она же мать. Она имеет право беспокоиться о том, как выглядит его жена на важном семейном празднике.
— Это всё её характер, — вздохнула Ирина. — Я с самого начала говорила, что она строптивая. Ты помнишь, как она отказалась переехать к нам на первое время? Все молодые пары живут с родителями, экономят, а она сразу в съёмную квартиру захотела. Я тогда смолчала. Потом эта история с работой — я советовала ей устроиться в надёжное место, к моей знакомой в банк, а она выбрала какой-то стартап. Теперь вот костюм не понравился. Олег, она просто не умеет ценить заботу.
Олег сидел, уткнувшись взглядом в пол. Ирина видела, как напряжены его плечи, как дёргается желвак на скуле. Ей было жалко сына. Он хороший мальчик. Всегда был послушным, понимающим. Не то что эта его жена.
— Может, это и к лучшему? — осторожно сказала Ирина. — Если она такая… если ей не нравятся наши семейные традиции… может, вам действительно стоит подумать?
Олег резко поднял голову.
— О чём подумать?
— Ну… — Ирина взяла его за руку. — Ты же видишь сам. Она не вписывается в нашу семью. Постоянные конфликты, недовольство. Сын, ты ещё молодой. Ты найдёшь другую девушку. Нормальную, домашнюю, которая будет уважать твою мать.
Олег медленно высвободил руку. Встал. Подошёл к окну и долго смотрел на улицу.
— Знаешь, мам, — его голос был странно спокойным, — а ведь Катя права.
Ирина похолодела.
— Что ты сказал?
— Я всю дорогу думал. Пока ехал сюда. Вспоминал. Новый год — ты отправила через меня ту ангоровую кофту. Помнишь? Я тогда тоже уговаривал Катю надеть, а она весь вечер чесалась и выглядела несчастной. День рождения папы — ты попросила меня сказать, чтобы она не стригла волосы, потому что тебе не нравятся короткие стрижки. И я сказал. А она полгода ходила с отросшими корнями, потому что боялась меня расстроить. Мама, я действительно был твоим… почтальоном.
— Олег! — Ирина вскочила. — Ты с ума сошёл? Я твоя мать! Я имею право…
— На что? — он обернулся к ней, и в его глазах стояли слёзы. — На что ты имеешь право, мама? Одевать мою жену, как куклу? Решать, как ей стричься? Контролировать каждый её шаг через меня?
— Я не контролирую! Я забочусь!
— Нет, — Олег покачал головой. — Забота — это когда спрашивают, что человеку нужно. А ты просто говоришь, как должно быть. И я слушался. Всегда. Потому что ты моя мама. Потому что так правильно. Но сегодня Катя взяла ножницы и разрезала этот проклятый костюм, и я понял… она разрезала цепь, которой ты держала нас обоих.
Ирина смотрела на сына и не узнавала его. Этот мягкий, спокойный мальчик, который всегда её слушал, вдруг говорил такие страшные слова. Цепь. Контроль. Будто она какая-то тиранка, а не любящая мать.
— Ты выбираешь её? — прошептала Ирина. — Против меня?
— Я выбираю себя, мама, — Олег взял куртку с вешалки. — Впервые в жизни. Прости, я не приду сегодня на твой юбилей. Мне нужно поговорить с женой. Если она ещё согласится меня слушать.
Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Ирина осталась одна с коробкой изрезанного костюма. Она опустилась на диван и долго смотрела на коричневые лоскуты. Потом взяла телефон и открыла старую фотографию — Олег, ещё совсем мальчишка, стоит рядом с ней, обнимает за плечи. Оба улыбаются. Когда это было? Двадцать лет назад? Тридцать?
Телефон завибрировал. Сообщение от подруги Людмилы: «Иришка, во сколько праздник? Мы с Петровичем уже выезжаем!»
Ирина посмотрела на часы. Через два часа должны были начать приходить гости. Торт в холодильнике. Стол накрыт. Свечи приготовлены. Юбилей. Шестьдесят лет. А сына не будет.
Она набрала ответ: «Людочка, извини, праздник отменяется. Плохо себя чувствую.»
Следующие несколько часов Ирина провела в каком-то оцепенении. Она механически звонила гостям, отменяла встречу, выслушивала сочувствие и пожелания здоровья. Потом сидела на кухне и пила остывший чай, глядя в окно.
К вечеру позвонил телефон. Олег.
— Мама, — его голос звучал устало. — Можно я приеду? Нам нужно поговорить.
Через полчаса он сидел на той же кухне. Без Кати. Один.
— Она согласилась меня выслушать, — начал Олег. — Я извинился. Перед ней. За то, что не защищал. За то, что ставил твои желания выше её чувств. За то, что заставлял её быть кем-то другим.
Ирина молчала, сжимая в руках чашку.
— И я понял кое-что важное, мам. Я люблю тебя. Ты дала мне жизнь, воспитала, всегда была рядом. Но у меня есть своя семья теперь. Катя — моя жена. И мой долг — защищать её. От всех. Даже от тебя, если нужно.
— Значит, я теперь враг? — горько спросила Ирина.
— Нет, — Олег взял её за руку. — Но ты больше не главная женщина в моей жизни. Прости. Это не значит, что я разлюбил тебя. Это значит, что я вырос. Поздно, но вырос.
Ирина чувствовала, как слёзы катятся по щекам. Она не сдерживала их. Ей было больно. Страшно. Будто у неё отнимали единственное, ради чего она жила все эти годы.
— Я просто хотела лучшего для тебя, — прошептала она.
— Знаю, мам. Но лучшее для меня — это когда моя жена счастлива. Когда она носит то, что ей нравится. Когда она стрижётся так, как хочет. Когда она не боится быть собой.
— А я? Я что, вообще больше не имею права голоса?
Олег вздохнул.
— Имеешь. Но только голоса, мам. Не приказа. Ты можешь сказать своё мнение — один раз. А дальше решаем мы с Катей. Вдвоём. Без третьих лиц.
Ирина медленно кивнула. Это было трудно. Принять, что сын больше не её маленький мальчик. Что у него своя жизнь, свои правила. Что она теперь не в центре его мира.
— Она меня ненавидит? — тихо спросила Ирина.
— Нет. Она просто устала бороться. Мам, если ты правда хочешь быть частью нашей жизни, тебе придётся научиться уважать её выбор. Все её выборы. Даже если они тебе не нравятся.
Они долго сидели молча, держась за руки. Потом Олег поднялся.
— Мне пора. Катя ждёт.
У порога он обернулся.
— И ещё, мам. Мы больше не будем брать у вас денег. Никаких подарков, никаких займов. Мы справимся сами. Чтобы ты не чувствовала, что имеешь право нами управлять.
Дверь закрылась. Ирина снова осталась одна. Она вернулась на кухню, села за стол и посмотрела на свои руки. Старые руки. Когда она успела состариться? Когда перестала быть нужной?
На столе лежал её телефон. Ирина долго смотрела на него, потом взяла и нашла контакт Кати. Набрала сообщение. Стёрла. Набрала снова.
«Катя, прости меня. Я была не права. Давай начнём сначала?»
Ответ пришёл не сразу. Минут через десять. Ирина всё это время сидела не шевелясь, глядя на экран.
«Ирина Павловна, я не держу зла. Но мне нужно время. Дайте нам с Олегом пожить отдельно, без вмешательства. Может быть, через какое-то время мы сможем построить нормальные отношения. Такие, где есть уважение с обеих сторон.»
Ирина перечитала сообщение несколько раз. Потом медленно напечатала:
«Понимаю. Я постараюсь измениться.»
Больше в тот вечер они не писали. Ирина сидела на кухне, слушала тиканье часов и думала. О том, как крепко она держала сына. Так крепко, что чуть не потеряла его навсегда. О том, что материнская любовь — это не про владение. Это про умение отпускать.
На столе всё ещё лежала коробка с изрезанным костюмом. Ирина встала, взяла её и отнесла к мусорному баку. Остановилась. Достала один лоскут — маленький кусочек коричневой шерсти. Сунула в карман. На память. О том, как больно бывает расставаться с прошлым.
А потом выбросила остальное и закрыла крышку бака.
Прошло несколько месяцев. Ирина научилась жить по-новому. Она больше не звонила Олегу каждый день. Не спрашивала, что они едят на ужин. Не давала непрошеных советов. Это было невероятно трудно. Иногда она ловила себя на том, что набирает номер сына, чтобы сказать что-то важное — про погоду, про новость, про рецепт. Но останавливалась. Отпускала телефон. Отпускала контроль.
Однажды утром ей пришло сообщение от Кати:
«Ирина Павловна, мы с Олегом хотели бы пригласить вас на воскресный обед. Если вы свободны.»
Ирина долго смотрела на экран. Потом улыбнулась и ответила:
«С удовольствием приму приглашение. Спасибо.»
В воскресенье она приехала к ним с букетом цветов. Скромным, без пафоса. Катя открыла дверь — в джинсах и простой белой рубашке. Волосы короткоострижены. На ней не было ни грамма того, что Ирина когда-то считала правильным образом невестки. Но она улыбалась. Спокойно и открыто.
— Проходите, Ирина Павловна. Очень рада вас видеть.
За обедом они разговаривали осторожно. О погоде, о работе, о новостях. Ирина молчала больше, чем обычно. Слушала. Наблюдала, как Олег и Катя переглядываются, как он помогает ей накрывать на стол, как они смеются над какой-то своей шуткой.
Они были счастливы. По-настоящему. И Ирина вдруг поняла — именно этого она всегда хотела для сына. Просто раньше думала, что счастье выглядит иначе.
Когда она уходила, Катя проводила её до двери.
— Ирина Павловна, — тихо сказала она. — Спасибо, что пришли. И спасибо, что… отпустили нас.
Ирина кивнула, не доверяя своему голосу. Вышла на улицу. Села в машину. И только тогда позволила себе заплакать. Но это были другие слёзы. Не от обиды или боли. От облегчения. От понимания, что она сделала правильный выбор. Пусть и с опозданием на тридцать лет.
Дома она достала из ящика стола тот самый лоскут коричневой шерсти. Покрутила в руках. Потом встала, подошла к окну и выбросила его на улицу. Ветер подхватил лоскуток и унёс куда-то вдаль, в сторону заката.
Прошлое больше не держало её.
