— Ты мне объясни, Витя, ты с ума сошел? — голос сорвался, и я сама себя не узнала. — Мы же договорились! Машину продали — деньги идут на новую. А ты вдруг заявляешь, что их уже нет?
Он сидел, как обычно, на диване, ссутулившись, глядя в телефон. Свет от экрана бил в лицо, делая его каким-то усталым, чужим.
— Ника, я тебе сто раз говорил, мама в беде, — пробормотал он. — Ей нужны деньги, срочно.
— Какая беда, Витя? — я подошла ближе. — Ты хоть сам понял, что она тебе сказала?
Он тяжело вздохнул, будто собирался с духом, и убрал телефон в сторону.
— Она поручилась за одну женщину с работы. Та взяла кредит, потом исчезла. Банк теперь требует с мамы.
— Поручилась? — я чуть не рассмеялась. — Твоя мама? Она же боится даже коммуналку онлайн оплачивать — «вдруг мошенники». Когда это она успела поручителем стать?
— Ну вот так, — отмахнулся он. — Говорит, доверяла женщине. А теперь банк грозит судом. Надо двести пятьдесят тысяч отдать.
Я опустилась на край кресла. В голове все перемешалось. Эти деньги — за мою старую машину, которую мы с трудом продали вчера. Я уже мысленно представляла, как через пару дней едем смотреть новую — простую, но надежную. А теперь выходит, этих денег нет.
— И ты просто решил их отдать? — спросила я, стараясь не сорваться.
— А что делать? Квартиру могут забрать, — он развел руками. — Это же мама.
— А я кто тебе, не семья? — спросила тихо, почти шепотом.
Он не ответил.
В комнате повисло напряжение, как перед грозой. На улице уже темнело — ноябрь, короткий день, сырость, дождь моросит. В окне отражалось мое лицо — уставшее, злое.
— Когда отдавать собираешься? — спросила я.
— Послезавтра. Я переведу маме, она сама все решит с банком.
Я кивнула. Послезавтра. Значит, ровно сутки у меня, чтобы понять, во что он нас втянул.
Вечером я долго не могла уснуть. Лежала, слушала, как Витя дышит рядом, и думала, где грань — между любовью к матери и слепостью. Я не против помогать, если действительно нужно. Но это — не помощь, а обман. Я это чувствовала кожей.
Утром, пока он был на работе, я позвонила Алле Николаевне.
— Алла Николаевна, добрый день, — начала вежливо. — Витя рассказал про поручительство. Мы хотим разобраться, чтобы правильно помочь.
— Ой, Ника, доченька, спасибо, — запела она своим мягким, масляным голосом. — Такая беда, не дай бог никому. Я вся на нервах.
— А можно документы посмотреть? — спокойно спросила я. — Договор поручительства, письма из банка…
— Ой, ну зачем тебе? — отмахнулась она. — Там все ясно, я уже с юристами советовалась. Просто денег не хватает.
— Но если банк грозит судом, нужно знать детали. Может, можно что-то оспорить, — не отступала я.
— Не надо! — вдруг резко повысила голос. — Не лезь, пожалуйста. Это наше с банком дело.
Я застыла с телефоном у уха. Вот и все. Типичная реакция человека, которому нечего показать.
— Хорошо, — сказала я, — но мы с Витей хотим убедиться, что деньги действительно нужно переводить.
— Да нужно, Ника! — закричала она. — Завтра уже поздно будет!
После разговора я еще долго сидела на кухне, глядя в кружку с остывшим чаем. Все это было похоже на спектакль. Слишком поспешно, слишком настойчиво.
К обеду я позвонила Леше, другу Вити, который работал в банке.
— Леш, привет. Слушай, можешь проверить одну фамилию? Хочу узнать, есть ли у человека поручительства по кредитам.
— Теоретически могу, — ответил он. — Чья фамилия?
— Алла Николаевна Соловьева.
— Ого, свекровь проверяешь? — засмеялся он. — Ладно, вечером посмотрю.
Вечером пришло сообщение: «Ника, звони».
Я вышла на лестничную площадку, чтобы не слышал Витя.
— Леш, ну что?
— Ника, никаких поручительств. Чисто, как стекло. Ни активных, ни закрытых за последние годы.
— Точно?
— Абсолютно. Если бы банк что-то требовал, это было бы в базе.
Я поблагодарила и долго стояла у перил. Ноги будто ватные. Значит, никакого кредита нет.
Тогда зачем вся эта история?
Пока Витя был на работе, я листала телефон. И вдруг вспомнила, как месяц назад на дне рождения его отца сестра — Оля — рассказывала, что они с мужем хотят расширяться. Квартиру побольше, ипотеку взять. Тогда я не придала значения. А теперь — совпадение уж больно точное.
Я написала Оле:
«Привет! Как дела? Что там с квартирой?»
Она ответила почти сразу:
«Привет, Ник! Все отлично, вот как раз на днях хотим задаток вносить. Мама пообещала помочь с первым взносом, тогда точно потянем!»
Я уставилась на экран.
Вот и вся “бедственная ситуация”.
Я долго думала, стоит ли сразу сказать Вите. Но если просто выложить — он не поверит. Надо, чтобы сам услышал.
Позвонила свекрови снова:
— Алла Николаевна, юрист нашего знакомого может бесплатно посмотреть ваши документы, вдруг подскажет, как не платить эти двести пятьдесят тысяч. Пришлите фото договора поручительства, требований банка.
Она будто испугалась:
— Нет, не надо! Не хочу никого впутывать.
— Почему? — спросила я спокойно. — Если все по закону, бояться нечего.
— Потому что… документы у банка, — запнулась она. — Мне копий не дали.
Я усмехнулась.
— Алла Николаевна, банк обязан выдать копию договора поручительства. Это стандарт.
Повисла пауза. А потом она вздохнула:
— Ну ладно, Ника, не сердись. Просто деньги нужны Оле. У них ипотека, не хватает на первый взнос. Я придумала про поручительство, потому что знала — Витя не даст, если узнает правду.
— То есть вы решили обмануть нас обоих? — спросила я тихо.
— Да что обмануть-то! — завелась она. — Это же семья! Оле нужна помощь! Вы с Витей еще заработаете, а у них дети, тесно живут. Ну, Ника, что тебе — жалко?
— Мне жалко не деньги, — ответила я. — Мне жалко, что вы нас обманули.
Я отключила звонок и долго сидела в тишине. Из кухни тянуло запахом жареного лука, за окном мело мелким снегом — первый за осень. Я вдруг остро ощутила, как устала.
Вечером Витя пришел домой. Уставший, раздраженный. Я поставила ужин, мы молча поели. Потом я сказала:
— Нам нужно поговорить.
Он насторожился.
— Про маму?
— Да. Витя, она тебе соврала. Никакого поручительства нет. Я проверила.
Он уставился на меня:
— Что значит — проверила?
— Попросила Лешку глянуть по базам. И еще поговорила с Олей. Деньги нужны ей на ипотеку. Мама все выдумала.
Он молчал. Долго. Потом сжал губы:
— Докажи.
Я показала переписку с Лешей, с Олей.
Он смотрел, листал, потом откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
— Позвони ей, — сказал хрипло. — При мне.
Я набрала номер, включила громкую связь.
— Алла Николаевна, добрый вечер, — сказала я. — Витя рядом. Расскажите ему, пожалуйста, зачем вам на самом деле нужны деньги.
Пауза. Потом голос свекрови, дрожащий, но не растерянный:
— Витенька, сыночек, не сердись. Я просто хотела помочь Оле, они квартиру берут, а у них не хватает. Я знала, что ты не согласишься, вот и придумала. Все ради семьи.
Витя молчал. Потом медленно отключил звонок.
— Ну вот, — сказал он глухо. — Замечательно. Мама соврала, а я чуть не втянул нас в это.
— Лучше поздно, чем никогда, — ответила я.
Он кивнул, но видно было — ему больно. Между нами легло то самое тяжелое молчание, которое уже не мостишь привычными словами вроде «ладно» или «ничего».
На следующее утро я спешила на работу, когда кто-то постучал в дверь. Открыла — на пороге стояла свекровь. Без шапки, пальто нараспашку, глаза злые.
— Вот что, Ника, — выпалила она, не здороваясь. — Я понимаю, ты теперь хозяйка положения, но семью разрушать не тебе! Из-за тебя сын с матерью поссорился!
Я только вздохнула. Знала, что разговор будет тяжелый.
— Я никого не ссорила, — сказала спокойно. — Я просто не дала вам нас обмануть.
— Обмануть?! Да я ради вас старалась! — она всплеснула руками. — Хотела, чтобы сестре помогли, а ты все испортила.
Я уже открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент в коридоре послышались шаги — Витя вернулся за забытой флешкой. Он остановился на пороге, глядя на нас обоих.
Витя застыл в дверях, не веря глазам. Мать — в прихожей, глаза сверкают, пальто нараспашку, губы сжаты. Я стояла напротив, держа руку на дверной ручке, как будто готовилась выставить ее вон, хотя сама не знала, хватит ли духу.
— Мам, ты что здесь делаешь? — тихо спросил он.
— А то ты не видишь? — бросила она. — Пришла поговорить. Не с тобой, с ней, — ткнула пальцем в мою сторону. — Потому что она разрушает нашу семью, Витенька. Она стравила тебя со мной.
Я сглотнула.
— Алла Николаевна, никто вас ни с кем не стравливал. Просто правда всплыла. Вы сами всё устроили.
— Правда? — усмехнулась она. — Какая же это правда, если ты копаешь за спиной у мужа, в банки лезешь, людей подключаешь? Кто тебе дал право проверять меня?
— Тот факт, что вы требуете от нас двести пятьдесят тысяч, — спокойно ответила я. — А теперь оказывается, что никакого долга нет, просто вы решили помочь Оле.
Она всплеснула руками:
— Да ты же даже не понимаешь, что говоришь! Это же семья! Оля — твоя золовка, дети — твои племянники! Они же кровные! Ты что, против того, чтобы им помочь?
Я посмотрела на Витю. Он стоял, опустив глаза. И вот это молчание ранило сильнее всего.
— Мам, — наконец сказал он устало. — Почему ты мне не сказала правду сразу?
Она дернулась, будто от пощечины.
— Потому что знала, что ты не поймешь! Ты стал совсем чужим. Все из-за нее, — снова на меня. — Раньше ты был другой, а теперь — все по ее словам, все у нее решается!
— Мам, хватит, — Витя устало потер лицо. — Никто мной не командует. Просто нельзя врать.
— Значит, врать нельзя, а жене своей можно копаться в чужих делах?! — выкрикнула она. — Я ради тебя всю жизнь, а теперь мне в глаза говорят, что я обманщица!
Я сделала шаг к двери и открыла ее шире:
— Алла Николаевна, пожалуйста, уйдите. Сейчас не время.
Она замерла, губы дрожали. Потом резко развернулась, громко хлопнула дверью и ушла.
Мы с Витей долго стояли молча. На улице за окном кто-то чистил снег, звук лопаты глухо отдавался в стекле.
— Ну что, довольна? — вдруг спросил он. Голос ровный, но в нем что-то звенело, как натянутая струна.
— Нет, Витя, я не довольна, — сказала я. — Я вообще не понимаю, почему ты считаешь, что это я виновата.
— Потому что ты могла подождать. Я сам бы разобрался.
— Разобрался? — усмехнулась я. — Ты собирался перевести деньги через день. Без вопросов, без документов, без доказательств. Разобрался бы, ага.
Он отвернулся к окну.
— Ты не понимаешь, Ника. Это мама. Она всегда была рядом. Когда я болел, когда с работы вылетел, она помогала. Я не могу просто взять и сказать ей «нет».
— А мне можно сказать «нет»? — тихо спросила я. — Сколько раз я тебя поддерживала, работала по двенадцать часов, чтобы мы на ноги встали. Разве это не помощь? Разве я тебе не семья?
Он молчал. И я поняла — дошло. Только поздно.
Следующие дни прошли в тишине. Мы почти не разговаривали. Он уходил на работу рано, возвращался поздно. Я пыталась не думать, но голова все время возвращалась к одному — а что, если бы я не вмешалась? Отдали бы деньги, и никто даже не понял бы, куда они ушли.
В воскресенье он сам заговорил. Сел напротив на кухне, чашка кофе в руках, глаза покрасневшие.
— Я ездил к маме, — сказал он.
Я ничего не ответила, просто ждала.
— Она плачет. Говорит, что я стал чужим. Что я теперь тебя слушаю, а не ее. Что я не благодарный сын.
— И что ты ей сказал?
— Что я взрослый, и у меня своя семья. Что нельзя решать за меня.
Я посмотрела на него внимательно. Он говорил это спокойно, но внутри явно клокотало.
— Она обиделась, конечно, — добавил он. — Но, кажется, поняла.
— Не уверена, — вздохнула я. — Она не из тех, кто просто отпускает.
— Пусть злится, — сказал он. — Зато я теперь точно знаю, кто врет, а кто нет.
Эта фраза, казалось бы, простая, но я почувствовала, как внутри что-то отпустило.
Через пару недель жизнь вроде бы наладилась. Мы начали смотреть объявления о машинах снова, я даже улыбалась чаще. Но тень от всей этой истории осталась.
Мама Вити звонила редко. Иногда коротко, сухо — «как вы», «всё нормально». Иногда через Олю передавала, что скучает. Но при встрече держалась настороженно.
И всё равно — я знала: не прощает.
В конце ноября Витя пришел домой с опущенными плечами.
— Ника, я не знаю, как тебе сказать. Мама звонила. У Оли ипотеку не одобрили.
— Почему?
— Зарплата маленькая, да и стаж у мужа там какой-то не подходит. Теперь мама говорит, что зря всё затеяли.
— Может, это и к лучшему, — осторожно сказала я. — Они бы потом еле концы с концами сводили.
— Да, наверное, — вздохнул он. — Только мама теперь уверена, что это я виноват. Что я не помог, не спас.
Я закрыла глаза. Внутри снова вскипела знакомая горечь.
— Витя, а ты понимаешь, что если бы ты тогда перевел деньги, вы бы всё равно не спасли ситуацию? Они же не думали головой. И мама тоже. Она просто тянула из нас, не понимая последствий.
Он кивнул, но взгляд остался тяжелым.
Через пару дней вечером он позвонил мне с работы:
— Ник, я сегодня задержусь.
— Хорошо, — ответила я, не уточняя.
А через час зазвонил домофон. На экране — Алла Николаевна.
Я вздохнула, но открыла дверь. Не выгонять же.
Она вошла, как хозяйка, сняла пальто, осмотрелась.
— Где Витя?
— На работе.
— Понятно, — сказала она. — Значит, поговорим спокойно.
Я молчала, ожидая.
— Я тут подумала, Ника, может, и правда перегнула палку. Но ты ведь понимаешь, как это бывает? У матери сердце болит за всех.
— Понимаю, — кивнула я. — Но это не оправдание для лжи.
— Может, — вздохнула она. — Только знаешь, я ведь не ради себя старалась. У Оли дети, они в однушке. Мне казалось, что это правильно — попросить у вас помощи. А то, что соврала… Ну, может, и не стоило.
Я посмотрела на нее и вдруг почувствовала усталость, но без злости.
— Алла Николаевна, давайте просто больше не будем так. Если что-то нужно — говорите честно. Мы не против помогать, но по-человечески, а не под видом «банковских долгов».
Она кивнула, тихо.
— Хорошо. Я поняла.
И впервые, кажется, действительно поняла.
Через неделю Витя сказал:
— Мама просила приехать в выходные. Сказала, пироги испекла.
Я усмехнулась.
— Ты же знаешь, я не люблю, когда она делает вид, будто ничего не было.
— А может, пусть так и будет, — пожал плечами он. — Лучше уж молчаливое перемирие, чем снова скандал.
Я подумала. Может, он прав.
В субботу мы приехали к ним. Мать встретила вежливо, но уже без прежнего нажима. Оля с детьми смеялась на кухне, муж ее возился с телевизором. Запах выпечки, кофе, домашнего уюта. Всё выглядело почти как раньше — будто и не было всей этой лжи.
Но под поверхностью я ощущала, как всё зыбко.
Когда ужин подошел к концу, Алла Николаевна налила себе чай и вдруг сказала:
— Ника, я хотела тебя поблагодарить.
Я насторожилась.
— За что?
— За то, что тогда остановила нас. Если бы не ты, я бы втянула и себя, и детей, и Олю в долги. Я много думала… и поняла, что иногда надо слушать не сердце, а голову.
Она улыбнулась устало, но искренне. И в этот момент я впервые за всё время поверила, что она говорит по правде.
Декабрь подкрался незаметно. На окне — узоры инея, по вечерам — запах мандаринов и тихий гул электрических гирлянд. Мы с Витей наконец купили новую машину. Не ту, что я хотела изначально, попроще, но своя, чистая, честно заработанная.
Иногда он сам вспоминал ту историю.
— Знаешь, я тогда ведь и правда не видел ничего, кроме «мама сказала». А ты видела всё.
— Просто у женщин чутье, — ответила я.
Он усмехнулся, обнял меня.
— Ну, в следующий раз предупреждай заранее, когда планируешь устраивать частное расследование.
— А ты в следующий раз не принимай решения без меня, — сказала я.
— Договорились.
Жизнь пошла своим чередом. Снег, пробки, работа, бытовуха. Мы снова стали обычной парой — не героической, не идеальной, просто живущей. Но после той осени я поняла: доверие — не подаренная вещь, а вещь выстраданная.
А еще — что иногда, чтобы сохранить семью, нужно рискнуть ею.
