Запах чужих духов, который она обнаружила в машине, был смешением дешевой синтетики и наглой лжи. Оля выключила зажигание, и в наступившей тишине этот запах стал еще гуще, приторный, как испорченный мед. Она сидела, вцепившись в руль, и смотрела на подъезд своего дома. Обычная панельная девятиэтажка. Сквозь пластиковое окно кухни горел свет — Дима уже дома.
Обычный вечер. Черт возьми, самый обыкновенный.
Она медленно вышла из машины. Раздался глухой, короткий звук автомобильного замка. Зашла в подъезд. Лифт поднимался с легким поскрипыванием. Она смотрела на свое отражение в глянцевых дверях: женщина в пальто, с сумкой из продуктового, с лицом, на котором за день офисной рутины и вечерней пробки не осталось ни одной эмоции. Просто маска. Удобная маска.
— Привет, я дома, — голос прозвучал автоматически, привычно. Она поставила пакеты на табуретку в прихожей, повесила пальто.
Дима полулежа на диване листал ленту в телефоне. Не оторвав взгляда от экрана, бросил:
— Ужин скоро? Я голоден как волк.
— Сейчас, — ответила Оля, заходя на кухню.
Она включала воду, поставила чайник, достала курицу и овощи. Руки помнили последовательность движений. Нарезка, сковорода, шипение масла. А в голове стоял тот самый запах. Дешевый. Наглый. Он въелся в обивку сидений, впитался в ее волосы за время долгой дороги домой. Она чувствовала его до сих пор.
Дима зашел на кухню, открыл холодильник, пошарил взглядом.
— Пива нет?
— Нет, — коротко ответила Оля, не оборачиваясь.
— Надо было купить. Ты же знаешь, что по средам у меня футбол.
Знаю. Как же я это знаю.
— Купишь завтра, — сказала она ровным голосом, переворачивая кусочки курицы на сковороде.
Он что-то пробормотал про «не забитые гвозди» и плюхнулся на стул. Его телефон завибрировал. Он быстро прочел сообщение, и на его лице промелькнула улыбка. Быстрая, скользкая. Улыбка, которую Оля не видела уже много лет.
— Оль, кстати, — он откашлялся, сделав серьезное лицо. — Завтра нужно будет снять со счета. Штуку баксов.
Сковорода зашипела громче. Оля медленно повернулась к нему.
— Зачем?
— Да так, проект один. Первый взнос. Многообещающий, — он говорил, глядя куда-то мимо нее, в стену. Этот взгляд «мимо» был его фирменным знаком, когда он врал.
— Какой проект?
— Ну, ты все равно не поймешь, там IT-штуки. Артем скинулся, я скидываюсь. Окупится быстро.
Артем. Его вечный друг, спонсор всех провальных идей. От покупки крипты на пике до франшизы по продаже вейпов.
— Нет, — тихо сказала Оля.
В кухне на секунду повисла тишина. Даже чайник перестал набирать мощность.
— Чего «нет»? — Дима недовольно поморщился, как будто услышал абсурдную шутку.
— Я сказала, нет. Не дам.
Он откинулся на спинку стула, изучающе посмотрел на нее. Сверху вниз. Такой взгляд.
— Ты в порядке? У тебя что, ПМС?
— Я в полном порядке, Дмитрий. Денег не дам.
Он фыркнул, провел рукой по лицу.
— Оля, не заводись с пол-оборота. Это же не твои деньги, в каком-то смысле. Это наши общие деньги. Семейные.
— Моя зарплата, — четко, по слогам, произнесла она. — Моя. Я ее зарабатываю. Восемь часов в день, пять дней в неделю. А ты ее… просишь. На «многообещающие проекты».
Он встал. Он был выше ее на голову, шире в плечах. Раньше этот его рост вызывал у нее чувство защищенности. Сейчас — лишь желание отодвинуться.
— Ты вообще понимаешь, что говоришь? — его голос стал тише, но в нем появилась опасная металлическая нотка. — Я твой муж. Мы живем вместе. Что, «мое-твое»? Это что, детский сад?
Оля выключила плиту. Шипение стихло. Она повернулась к нему полностью, вытерла руки о полотенце. Спокойно. Невероятно спокойно.
— Нет, не детский сад. Это взрослая жизнь. Где за все платят. Где за ложь платят особенно дорого.
Он замер. Глаза сузились.
— Какая еще ложь? Ты о чем?
— О твоем «проекте». И о женщине, у которой такие дешевые духи, что их запах выветривается дольше, чем твои обещания.
Он покраснел. Сначала медленно, потом краска залила его шею, щеки.
— Ты… ты что, в моей машине шарилась? — он попытался перейти в нападение.
— Я ездила на ней за продуктами. Ключи ты сам оставил в куртке. Помнишь, в субботу? Когда «ездил к Артему смотреть матч»?
Он не нашелся, что ответить. Просто стоял и тяжело дышал, выпуская воздух носом, как разъяренный бык. Его план рушился. Не план с деньгами — он к этому был готов, он привык ее ломать нытьем или давлением. Рушился его главный план — план под названием «Оля будет молчать». Всегда. Вечно.
— Ладно, — он сдался, махнул рукой, делая вид, что это все ерунда. — Ладно, задраматизировала. Не надо денег, успокойся. У Артема возьму.
— Бери у Артема, — равнодушно сказала Оля и снова повернулась к плите. — Но у меня — больше ни копейки.
Она ждала, что он будет кричать. Устроит скандал. Начнет швырять вещи. Но он просто развернулся и ушел в зал. Через секунду она услышала включенный на полную громкость телевизор. Футбол.
Оля взяла со стола свой телефон. Разблокировала. Зашла в облачное хранилище. Открыла файл с невзрачным названием «Ремонт.xlsx».
Это был не ремонт. Это был ее личный бюджет. Ее тихая, методичная работа по спасению самой себя. Строка за строкой, цифра за цифрой. Каждая «одолженная» им тысяча рублей была здесь отмечена красным. Каждая ее сэкономленная тысяча — зеленым.
Красный столбик был оскорбительно длинным. Но зеленый — впервые за последние три года — стал длиннее.
Оля поставила телефон на стол и принялась сервировать. Достала одну тарелку. Один стакан. Одну вилку и один нож.
— А мое? — Дима стоял в дверях, глядя на стол.
— В холодильнике курица. Можешь разогреть, — она не глядя на него, села за стол и отломила кусок хлеба. — Я сегодня ем одна.
Он простоял в дверях еще с полминуты, а потом развернулся и ушел. Его шаги затихли в коридоре.
Оля поднесла ко рту кусок хлеба. Рука дрожала. Совсем чуть-чуть. Она сделала первый глоток чая. Горячий, крепкий. Он обжигал губы, но это было приятно. Это было чувство.
Она смотрела в окно, за которым темнел обычный двор, и думала о том, что завтра ей нужно будет заехать в банк. Потому что ее тихая война только что перешла в открытую фазу. И отступать она не собиралась.
Тишина после вчерашнего «ужина на одного» была густой и упругой, словно желе. Она заполнила квартиру, и дышать ею было почти невозможно. Дима вел себя так, будто ничего не произошло. Утром он громко топал по коридору, хлопал дверью ванной — пытался шумом вернуть себе отнятое пространство. Оля молча пила кофе на кухне, уткнувшись в экран ноутбука.
Он вышел, потягиваясь.
— Чай есть?
— Заварка в шкафу, — не глядя на него, ответила Оля.
Он что-то проворчал, но заварил себе чай. Потом сел напротив, попытался поймать ее взгляд. Она перевела свой взгляд на монитор.
— Слушай, насчет вчерашнего… — начал он, изображая раскаяние. — Я, может, погорячился. Но ты сама понимаешь, мужчине трудно, когда жена вот так… копейки считает.
Оля медленно подняла на него глаза. В ее взгляде не было ни злости, ни обиды. Была лишь легкая усталость, как у бухгалтера в день сдачи квартального отчета.
— Я не считаю копейки, Дмитрий. Я веду учет финансов. Твои слова только что подтвердили, что этот учет необходим.
Он фыркнул, отпил чаю.
— Ну, хорошо, царица финансов. Давай без истерик. Дай мне хотя бы пять тысяч до завтра. Артем вернет.
Оля закрыла ноутбук. Щелкнула замком. Звук был четким, финальным.
— Нет. Больше — ни копейки. Но поскольку ты поднял тему финансов, нам нужно обсудить новую модель.
Дима смотрел на нее с недоумением, словно она заговорила на санскрите.
— Какую еще «модель»?
Оля достала из папки, лежавшей рядом, два листа бумаги. Один протянула ему. Второй оставила себе.
— Это договор о раздельном ведении бюджета. Все общие расходы отныне делятся пополам. Коммунальные услуги, интернет, продукты, бензин для моих поездок за продуктами, кредит за твою машину. Я открыла отдельный счет для этих целей. Ты будешь вносить туда свою половину. До десятого числа каждого месяца.
Он взял листок, глаза его бегали по строчкам. «Ежемесячный взнос: 27 450 рублей». Его лицо постепенно багровело.
— Ты с ума сошла?! — он смял бумагу в кулаке и швырнул на стол. — Это что за цирк? Я твой муж, а не съемщик комнаты!
— Именно поэтому я не включила в счет плату за уборку твоей половины жилплощади и приготовление для тебя еды, — парировала Оля. — Пока что. Это будет считаться моей добровольной помощью.
Он вскочил, сжав кулаки.
— Да кто ты такая вообще, чтобы мне что-то выставлять?! В моей-то квартире!
— Не в твоей, — холодно возразила Оля. — В нашей. Ипотека оформлена на нас обоих. И платила по ней последние три года только я, пока ты вкладывался в «проекты». Этот график, — она ткнула пальцем во второй листок, — прилагается.
Дима схватил со стола свою чашку. Оля не отшатнулась. Она просто посмотрела на него.
— Попробуй брось. Потом из твоей половины общих денег вычтем стоимость новой чашки.
Рука его дрогнула. Он с силой поставил чашку на стол, чай расплескался. Дима тяжело дышал, глядя на Олю с ненавистью, смешанной с оторопью. Его состояние было как у боксера, которого внезапно ударили ниже пояса правильным, но абсолютно неожиданным ударом.
— Ты совсем охр.нела, — прошипел он. — Договор… Счет… Ты думаешь, я буду по твоим дурацким бумажкам платить?
— Это не вопрос «будешь или не будешь», — сказала Оля, снова открывая ноутбук. — Это вопрос финансовой дисциплины. Ты либо выполняешь условия, либо столкнешься с последствиями. Как с любым долгом.
Она несколько секунд постучала по клавиатуре, потом нажала «Enter».
— Готово.
— Что готово? — его голос снова сорвался на фальцет.
Оля повернула к нему экран. На нем было открыто окно почты.
— Я отправила тебе на почту счет. Тема: «Финансовые обязательства за октябрь». Сумма к оплате — 27 450 рублей. Реквизиты прилагаются. Рекомендую оплатить до конца недели, чтобы избежать… — она сделала микроскопическую паузу, — начисления штрафных санкций.
Он смотрел на экран, на аккуратно составленный документ с ее подписью внизу. Его лицо стало серым. Это был не гнев. Это было нечто худшее: полная дезориентация. Его реальность треснула. Его жена, Оля, которая должна была молчать, терпеть, прощать, вдруг превратилась в бездушный финансовый отдел, выставивший ему счет за их совместную жизнь.
— Ты… это серьезно? — выдавил он, и в его голосе впервые зазвучала не злоба, а что-то похожее на страх.
— Абсолютно, — Оля встала, взяла свою чашку. — Деньги — это всегда серьезно. Ты же сам меня этому научил.
Она подошла к раковине, помыла кружку, поставила ее на сушилку. Каждое движение было выверенным, спокойным. Она чувствовала его взгляд у себя за спиной. Взгляд человека, который только что упал в пропасть и еще не понимает, что падение только началось.
— Я… я не буду это платить, — пробормотал он, уже без прежней уверенности. — Это бред.
— Твое право, — пожала плечами Оля. — Тогда с первого ноября я перестаю оплачивать сервисы, оформленные на мое имя. Интернет, кабельное, подписки. И начну готовить ужин только на одну персону. На постоянной основе.
Она вышла из кухни, оставив его одного с пустой чашкой, мятой бумажкой и счетом, который висел на его почте, как гильотина, готовящаяся опуститься. В воздухе все еще висел запах вчерашних чужих духов. Но теперь он перебивался едким, невыносимым запахом распада. Распада всего, что он считал своей неотъемлемой собственностью. Включая ее молчание.
***
Он продержался две недели. Две недели игр в молчаливого страдальца, вздохов, хлопанья дверьми и попыток вызвать у нее чувство вины. Но чувство вины — это роскошь, которую Оля позволить себе больше не могла. Ее внутренний бухгалтер списал эту статью расходов как безнадежную.
Она жила по новым правилам. Готовила себе ужин, мыла свою чашку, покупала ровно столько продуктов, чтобы ей хватило до следующего похода в магазин. Дима питался полуфабрикатами, которые разогревал в микроволновке. Квартира превратилась в коммуналку для двух чужих людей.
И вот он сдался. Это случилось утром в субботу. Он вышел на кухню, где она пила кофе, и сел напротив. Лицо его было серым, невыспавшимся.
— Ладно, — хрипло сказал он. — Хватит этого цирка. Я оплачу твой дурацкий счет. Сегодня же. Успокойся, наконец.
Оля отпила кофе, поставила чашку на блюдце. Ложка тихо звякнула.
— Счет, Дмитрий, просрочен. На десять дней. Штрафные санкции составляют пять тысяч рублей. Новый счет я вышлю тебе в течение часа.
Он сжал кулаки, но не взорвался. Слишком много сил ушло на эти две недели холодной войны.
— Оля, да что тебе надо-то?! — в его голосе послышались нотки настоящего, животного отчаяния. — Деньги? На! Я дам тебе твои деньги! Давай вернем все как было!
— Как было? — она перевела на него спокойный, изучающий взгляд. — Ты имеешь в виду — как было, когда ты тратил мою зарплату на свои провальные проекты? Или как было, когда ты приезжал ко мне домой, пахнущий чужими духами? Уточни, пожалуйста, какой именно период ты хочешь реконструировать.
Он опустил голову, провел руками по лицу.
— Я больше не могу так. Это же дом, а не офис. Ты не жена, ты… бухгалтер какой-то!
— Да, — согласилась Оля. — Я твой главный бухгалтер. И вынуждена констатировать, что твой личный счет — в глубоком минусе.
Она открыла ноутбук, несколько секунд работала с файлом, потом развернула экран к нему. Это была детализированная таблица. Графики, цифры, формулы.
— Это итог наших финансовых отношений за последние три года. Сумма твоих долгов мне, с учетом инфляции и упущенной выгоды, составляет ровно шестьсот восемьдесят семь тысяч рублей.
Он смотрел на цифру, словно гипнотизируя ее. Глаза его стали пустыми.
— У меня таких денег нет, — тихо прошептал он. — Ты знаешь, что нет.
— Знаю, — кивнула Оля. — Поэтому я готова предложить тебе сделку.
Она достала из той же папки два новых, чистых листа. Это был не счет. Это был проект договора.
— Ты знаешь, что у нас с тобой в совместной собственности только эта квартира. Твоя доля, грубо говоря, — пятьдесят процентов. Я готова списать весь твой долг в обмен на то, что ты подаришь мне свою долю. Бесплатно. Безвозмездно. Оформим у нотариуса.
В кухне повисла такая тишина, что был слышен гул холодильника. Дима медленно поднял на нее глаза. В них не было ни злости, ни ненависти. Только полное, абсолютное недоумение. Как будто он смотрел на инопланетянина.
— Ты… хочешь, чтобы я… подарил тебе… свою половину квартиры? — он произносил слова с трудом, будто они были из свинца.
— В обмен на списание долга на шестьсот восемьдесят семь тысяч, — вежливо уточнила Оля. — Если мы пойдем в суд, ты все равно потеряешь эту долю, но с большими расходами.
Он вдруг засмеялся. Коротким, истеричным, безрадостным смехом.
— Да ты совсем больная! Это же грабеж?!
— Нет, Дмитрий, это не грабеж. Это — финальный расчет. Ты все брал в долг. Деньги. Мое время. Мое терпение. Мою жизнь. Настало время платить по счетам.
Она подвинула к нему листок и ручку.
— Это твой единственный выход. Либо ты подписываешь это, и мы идем к нотариусу. Либо я подаю в суд на взыскание долга с обращением взыскания на твою долю в квартире. Суд назначит экспертизу, приставы опишут имущество… Это долго, унизительно и дорого. И в итоге ты все равно потеряешь свою долю, только еще и с клеймом должника. Выбирай.
Он смотрел то на нее, то на бумагу. Дышал рвано, прерывисто. Он пытался найти в ее глазах хоть каплю неуверенности, сомнения, жалости. Напрасно. Перед ним сидела не его жена Оля. Перед ним сидел холодный, безжалостный логистик, который подвел черту под их общим проектом под названием «Брак» и выставил финальный, не подлежащий обжалованию счет.
— У меня нет выбора, — констатировал он со странным спокойствием.
— Нет, — подтвердила Оля. — Его у тебя не стало с того момента, как ты впервые решил, что моя зарплата — это твои карманные деньги.
Он взял ручку. Подержал ее в пальцах, ощущая холод металла и ее неожиданную тяжесть. Потом, не глядя на нее, быстро, почти неразборчиво, нацарапал свою подпись на обоих экземплярах.
Стук, когда он положил ручку на стол, прозвучал громче любого хлопка дверью.
Через неделю, выйдя от нотариуса, он стоял на серой осенней улице, сжимая в кармане ключи от квартиры, которая больше не была его. Оля вышла следом. Она не смотрела на него. Она смотрела вперед, на свой автомобиль, на свою жизнь.
— И что теперь? — глухо спросил он ее спину.
Оля обернулась. Ветер трепал ее волосы. На лице не было ни торжества, ни злорадства. Была лишь легкая усталость и… легкость. Невероятная легкость.
— А теперь — до свидания, Дмитрий, — тихо сказала она и развернулась, чтобы уйти.
Он смотрел, как она садится в машину, как плавно отъезжает от тротуара и растворяется в потоке машин. Он остался стоять на холодном ветру с папкой бесполезных документов в руке и с абсолютно пустым внутренним счетом.
А Оля ехала по городу и впервые за долгие годы не чувствовала тяжести. Ни на плечах, ни в сердце, ни на банковском счету. Она включила музыку. Что-то легкое, без слов. И просто ехала в свою новую, тихую, полностью оплаченную жизнь.
