Сергей не поехал на дачу к тёще выяснять отношения и отбирать свою дрель. Он не поехал к друзьям, чтобы напиться и излить душу. Он просто сел в машину и поехал куда глаза глядят. Бесцельно колесил по вечернему городу, мимо светящихся витрин, спешащих по своим делам людей, мимо чужих окон, в которых горел уютный жёлтый свет. Ему казалось, что его собственное окно погасло навсегда.
Телефон разрывался от звонков. Сначала Наташа, потом Светка, потом снова Наташа. Он сбросил вызов и выключил звук. Он не хотел ни с кем говорить. Слова жены, лёгкие, будничные, сказанные со смешком, впечатались в мозг, как клеймо. «Он мужик, его дело — деньги приносить». Не любить, не заботиться, не быть опорой. Просто приносить деньги. Как банкомат. Сунул карточку, ввёл пин-код, получил купюры. А что там внутри у этого банкомата, какие у него микросхемы и чувства — никого не волнует.
Он остановился на набережной. Вышел из машины, опёрся о холодный гранитный парапет. В тёмной воде отражались огни города. Он открыл шампанское. Пробка с хлопком улетела в темноту. Он пил прямо из горлышка, не чувствуя вкуса. Холодные пузырьки неприятно царапали горло.
Что делать дальше? Устроить скандал? Развод? Он представил себе этот процесс: крики, слёзы, взаимные обвинения. Делёж квартиры, взятой в ипотеку, которую он один и тянул. Визиты тёщи, которая будет смотреть на него с праведным гневом и рассказывать всем соседям, какого неблагодарного змея она пригрела на груди своей доченьки. От одной этой мысли стало тошно.
Он допил шампанское и выбросил пустую бутылку в урну. В голове немного прояснилось. Злость, поначалу глухая и всепоглощающая, уступила место холодной, ядовитой иронии. А что, если… что, если сыграть по их правилам? Если уж он банкомат, то пусть этот банкомат установит свои условия обслуживания.
Он вернулся домой далеко за полночь. В квартире горел свет. Наталья сидела в кресле, закутавшись в плед. Глаза красные, заплаканные. Увидев его, она вскочила.
— Серёжа! Где ты был? Я с ума сходила!
Он молча прошёл в комнату, снял куртку.
— Ты пойми, я не то имела в виду! Это я перед Светкой просто… ну, похвастаться хотела, понимаешь? Что у меня муж такой… всё в дом.
— Деньги приносит, — закончил он за неё, глядя куда-то в стену.
— Ну… и это тоже, — пролепетала она. — Серёженька, прости меня, я дура! Я не хотела тебя обидеть! А дрель… мама завтра же её привезёт! Она правда только картину повесить…
— Не надо, — прервал он её. — Пусть пользуется. Да и соседу нужнее.
Наталья удивлённо захлопала ресницами. Она ожидала криков, упрёков, чего угодно, но не этого ледяного спокойствия.
— Ты… ты не злишься?
— Нет, — он криво усмехнулся. — Я всё понял. Устал просто. Спать хочу.
Следующие несколько дней они жили, как чужие. Он уходил на работу рано, приходил поздно. Ужинал молча, смотрел телевизор и ложился спать, отвернувшись к стене. Наталья пыталась с ним заговорить, обнять, но натыкалась на невидимую стену. Она похудела, осунулась, в глазах застыла тревога. Она не понимала, что происходит. Этот новый, холодный и вежливый Сергей пугал её гораздо больше, чем если бы он устроил грандиозный скандал.
Валентина Петровна, очевидно, проинструктированная дочерью, звонила ему на работу.
— Серёженька, здравствуй! Это мама. Ты что-то на нас с Наташенькой обиделся? Мы же тебя любим! Ты не слушай мою дурёху, она языком болтает, а в сердце у неё только ты один. А дрель твою я завтра же привезу, в целости и сохранности!
— Не беспокойтесь, Валентина Петровна, — ровным голосом отвечал он. — Пользуйтесь на здоровье. Инструмент должен работать, а не лежать без дела.
Тёща на том конце провода растерянно замолчала, а потом подозрительно ласково добавила:
— Вот и я говорю! А ты ко мне на выходные не заглянешь? У меня тут розетка на кухне искрит, боюсь пожара. Ты же у нас мастер!
— Извините, не могу, — отрезал Сергей. — Много работы. Вызовите электрика из ЖЭКа или соседа попросите. Всего доброго.
И повесил трубку.
В день зарплаты ему на карту упала премия и оставшаяся часть аванса.
Сумма была приличная. Вечером за ужином Наталья, не выдержав, спросила:
— Серёж, тебе премию дали?
— Дали, — спокойно ответил он, не отрываясь от тарелки.
— А… ты не хочешь… ну, может, маме немного поможем? Ей на даче крышу надо перекрывать, шифер старый совсем.
Внутри у Сергея что-то оборвалось. Даже сейчас, после всего, что случилось, она думает не о них, не о своей семье, а о маме и её крыше. Он медленно положил вилку.
— Хочу, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Я как раз собирался ей перевести. Всю.
Наталья побледнела.
— Всю? Но… как же мы? Ипотека, коммуналка…
— А мы проживём, — усмехнулся он. — Я же банкомат. Моё дело — деньги приносить. А куда их тратить — решаете вы с мамой. Вот я и решил упростить схему. Зачем эти сложности с передачей продуктов, техники, инструментов? Проще сразу деньгами. Пусть Валентина Петровна сама купит себе всё, что нужно. И дрель новую, и мультиварку. И крышу покроет. Чтобы всё честно.
Он встал из-за стола и вышел из кухни. Наталья осталась сидеть, глядя на остывающий ужин. В её глазах стояли слёзы — но на этот раз это были слёзы не обиды, а запоздалого, горького прозрения.
Конечно, он никуда не перевёл деньги. Но этот разговор стал поворотной точкой. Наталья вдруг поняла, что может потерять мужа. Не из-за скандала или измены, а из-за этого тихого, ледяного отчуждения. Она увидела, какую глубокую рану нанесла ему своим легкомыслием и слепой преданностью матери.
На следующий день, вернувшись с работы, Сергей обнаружил на кухонном столе свою дрель. Рядом стояла новая, ещё в упаковке, мультиварка, точно такая же, как у них. И записка, написанная почерком жены: «Прости меня».
Вечером состоялся долгий, тяжёлый разговор. Впервые за много лет они говорили честно, без увёрток и недомолвок. Он рассказал ей всё, что у него накопилось на душе: про обиду, про унижение, про чувство, что его просто используют. Она плакала и просила прощения. Говорила, что любила его и любит, но привыкла во всём слушаться мать, не умея ей возразить.
— Она одна меня поднимала, всё для меня делала, — шептала Наталья. — Я чувствую себя вечно обязанной ей.
— Ты ей обязана уважением, заботой, помощью, — твёрдо сказал Сергей. — Но ты не обязана разрушать ради неё нашу семью. Ты должна научиться говорить «нет». Иначе у нас ничего не получится.
Это было только начало. Валентина Петровна не собиралась сдавать позиций. Она звонила, жаловалась на здоровье, на одиночество, на неблагодарных детей. Требовала внимания, денег, помощи. Но Наталья, скрепя сердце, училась выстраивать границы.
— Мама, мы приедем в воскресенье, поможем с огородом.
— А почему не в субботу? Мне в субботу надо!
— В субботу мы с Сергеем идём в кино.
— Мама, мы не сможем купить тебе новый телевизор в этом месяце. У нас платёж по ипотеке.
— Значит, я так и буду свой старый ящик смотреть, слепнуть?!
— Давай посмотрим недорогие модели в следующем месяце.
Это была настоящая война, тихая, изматывающая, партизанская. Тёща пускала в ход всё: слёзы, шантаж, манипуляции. Но Сергей был рядом, поддерживал жену, не давал ей сломаться. И постепенно, шаг за шагом, они отвоёвывали свою территорию. Свою семью.
Однажды весной, когда они вдвоём работали на своей крохотной даче, которую купили в прошлом году, к ним неожиданно приехала Валентина Петровна. Без звонка. Она вышла из такси, в своём неизменном боевом переднике, и оглядела их владения. Сергей напрягся, ожидая очередной порции критики и советов.
Тёща подошла к грядке, где Наталья сажала клубнику, и молча наблюдала.
— Не так сажаешь, — наконец произнесла она.
Наталья вздрогнула и выпрямилась. Сергей уже приготовился вмешаться.
— Сердцевину, — продолжила Валентина Петровна, неожиданно сев на корточки рядом с дочерью, — вот эту розеточку, её нельзя землёй засыпать, сгниёт. А корни надо расправлять, чтобы не загибались. Вот так, смотри.
И она своими привыкшими к земле, узловатыми пальцами взяла кустик рассады и показала, как правильно его сажать. В её голосе не было привычных командирских ноток. Только усталая житейская мудрость.
Она пробыла у них несколько часов. Помогла с рассадой, поделилась каким-то своим фирменным рецептом подкормки для огурцов из дрожжей и старого варенья. Пила с ними чай на веранде и впервые не жаловалась, а рассказывала смешные истории из своей молодости.
Когда она уезжала, Сергей сам вызвался её подвезти. В машине они долго молчали.
— Ты прости меня, Сергей, — вдруг тихо сказала она, глядя в окно. — Старая я стала, глупая. Всё боялась, что одна останусь, что никому не нужна буду. Вот и лезла к вам, командовала. Думала, раз командую, значит, нужна. А получилось, наоборот.
Сергей молчал, крепко сжимая руль. Он не ожидал этих слов. Никогда.
— Вы живите своей жизнью, — вздохнула она. — А я уж как-нибудь сама. Если сами захотите, то поможете…
В тот вечер Сергей впервые за долгое время по-настоящему обнял свою жену. Они стояли на пороге своего маленького дачного домика, смотрели на закат, и оба понимали, что самый главный и самый сложный фундамент в их жизни — фундамент их собственной, отдельной семьи — они наконец-то заложили. Он оказался куда крепче, чем можно было представить, просто строить его пришлось, преодолевая сопротивление самых близких людей.
