Коробочка из-под печенья стояла на полке в шкафу, за стопкой полотенец. Я достала её в среду вечером, когда Константин ещё не вернулся с работы. Внутри лежали две мои тысячи — всё, что осталось от того, что я называла «нашим будущим». Месяц назад там было больше двадцати. Я складывала понемногу, каждую неделю. А он брал. Не спрашивая.
Один раз я застала его с этой коробочкой в руках — он даже не смутился, сказал, что на бензин нужно срочно, карта не проходит. Я тогда кивнула. Сейчас стояла с почти пустой коробкой и думала: зачем я вообще завела эту штуку? Чтобы доказать себе, что мы семья?
Он пришёл поздно, пахло табаком и чем-то жареным. Повесил куртку, сбросил ботинки в угол. Я сидела за столом, коробочка лежала передо мной. Константин открыл холодильник, достал колбасу, отрезал кусок прямо на весу.
— Ты в банк сходил? — спросила я.
Он покачал головой, жуя.
— Не успел. Клиент до восьми держал.
— Банк напротив дома работает до девяти. Ты мимо него проходишь каждый день.
Он положил колбасу на стол, вытер руки об джинсы.
— Завтра схожу, окей?
— Ты это три недели говоришь.
— Ну и что? — голос стал громче. — Я пашу как проклятый, а ты мне про какой-то счёт…
Я взяла коробочку, подняла перед ним.
— Здесь было больше двадцати тысяч. Сейчас две. Где остальное?
Он посмотрел на коробку, потом на меня. В глазах ни вины, ни злости — усталое безразличие.
— Брал. Ну и что? Это же наши деньги.
— Наши — это когда оба кладут. Ты ни разу не положил.
Он махнул рукой, отвернулся.
— Мне поздно платят. Ты же знаешь.
— Ты зарабатываешь нормально. Больше меня. Но я этих денег не вижу вообще.
Константин закрыл холодильник, обернулся. Лицо спокойное, равнодушное.
— А что ты хочешь? Отчёт по расходам? Я свои деньги трачу на себя, ты свои на себя. Мы так договорились.
— Мы договорились о раздельном бюджете, а не о том, что ты будешь жить здесь как гость.
Он усмехнулся.
— Это твоя квартира. Ты мне напоминаешь об этом регулярно.
Я встала, подошла вплотную.
— Я напоминаю, потому что ты ведёшь себя так, будто здесь гостиница. Ничего общего у нас нет — ни планов, ни денег, ни даже разговоров о будущем.
Он посмотрел сверху вниз.
— Если тебе так плохо со мной, давай разведёмся.
Сказал это легко, небрежно. Как будто предложил выбросить старую вещь.
Утром он ушёл раньше обычного. Я осталась одна, сидела на диване и думала о том, что за два года брака мы ни разу не копили вместе. Ни на отпуск, ни на ремонт, ни на что-то большее. Он говорил, что откладывает, но результата я не видела. Зато видела новый телефон раз в год, дорогие кроссовки, поездки с друзьями на рыбалку.
Я открыла приложение банка. Моя зарплата — стабильная, но скромная. Я всегда платила за коммунальные услуги, интернет, продукты. Он иногда покупал что-то по дороге домой, но редко, и всегда с видом, будто оказывал одолжение.
Написала ему: «Константин, давай серьёзно поговорим вечером. Мне важно».
Ответ пришёл через час: «Окей».
Вечером я приготовила ужин — макароны с курицей. Он сел напротив, взял вилку.
— Ну, говори, — не поднимая глаз.
— Видишь ли ты нас вместе через пять лет?
Он пожал плечами.
— Не знаю. А ты?
— Я хочу видеть. Но для этого нужно что-то общее, не только штамп в паспорте.
Он наконец посмотрел на меня.
— Что ты предлагаешь?
— Давай откроем общий счёт. Положим туда хотя бы немного каждый месяц. Это будет наше.
Он помолчал, отложил вилку.
— Слушай, я не хочу этого. Мне нормально, как сейчас. У меня свои деньги, у тебя свои. Никто никому не должен.
— Но мы же семья.
— Семья — это не про деньги.
— Тогда про что?
Он встал, отодвинул стул.
— Не знаю. Но точно не про то, чтобы ты меня контролировала.
Внутри что-то оборвалось. Не от боли — от понимания.
— Я не хочу контролировать. Я хочу, чтобы ты был со мной. А ты просто живёшь здесь. Удобно, правда?
Он ничего не ответил, ушёл в комнату. Я осталась на кухне, смотрела на его недоеденную тарелку.
На следующий день я позвонила слесарю. Попросила поменять замок. Мастер пришёл через два часа, работал минут сорок. Я стояла рядом, смотрела, как старый цилиндр вытаскивают и ставят новый. Когда он ушёл, я положила старые ключи Константина в конверт вместе с запиской: «Твои вещи будут у консьержки. Забери в любое время».
Собрала его вещи спокойно, методично. Одежду сложила в сумки, технику в коробки. Ничего не выбрасывала, не рвала —просто упаковала. Отнесла всё вниз, консьержка — пожилая женщина по имени Вера Николаевна — посмотрела на меня с пониманием.
— Уезжает кто-то?
— Съезжает, — ответила я.
Она кивнула, ничего не спросила.
Константин позвонил вечером. Я не взяла трубку. Он написал: «Что за фигня? Ключи не подходят».
Я ответила: «Твои вещи у консьержки. Забери».
Через десять минут телефон разрывался от звонков. Я отключила звук, легла на диван. Внутри не было ни тревоги, ни сомнений. Только странное спокойствие.
Он приехал через полчаса. Я слышала, как он стучит в дверь, звонит, потом кричит в домофон. Потом тишина. Через окно видела, как он загружает сумки в машину друга. Лицо злое, движения резкие. Друг что-то говорил ему, похлопывал по плечу. Константин сел в машину, хлопнул дверью. Уехали.
Через три дня он написал: «Мы можем поговорить нормально?»
Я не ответила.
Ещё через день: «Я понял, что был не прав. Давай встретимся».
Я заблокировала его номер.
Прошла неделя. Я открыла счёт в банке — не общий, свой. Начала откладывать понемногу. Не на совместное будущее, а на своё. Квартира казалась больше, воздуха стало больше. Я открывала окна даже в холодную погоду, впускала ветер, и мне нравилось это ощущение — что здесь теперь только моё пространство.
Коробочку из-под печенья я выбросила в тот же день. Две оставшиеся тысячи положила в кошелёк.
Через месяц встретила его случайно — в продуктовом магазине возле дома. Он стоял у кассы с корзиной, в которой лежали пельмени, хлеб, молоко. Выглядел уставшим, осунувшимся. Увидел меня, замер. Я прошла мимо, не останавливаясь. Он окликнул:
— Постой!
Я обернулась. Он подошёл, корзину поставил на пол.
— Как ты?
— Нормально.
— Слушай, я… я правда понял, что облажался. Можем попробовать ещё раз?
Я посмотрела на него — на мятую футболку, на синяки под глазами, на руки, которые он нервно сжимал и разжимал.
— Нет.
— Почему? Я изменился, честно. Снимаю комнату, плачу сам за всё. Понял, как это — когда всё на тебе.
— Рада за тебя.
— Ну дай хоть шанс!
Я покачала головой.
— Константин, ты не изменился. Ты просто теперь живёшь так, как я жила с тобой. Один. И тебе неудобно. Но это не значит, что ты понял что-то про семью. Ты понял только то, что раздельный бюджет работает, пока у тебя есть кто-то, кто за тебя платит.
Он открыл рот, но ничего не сказал. Я развернулась и пошла к выходу. На улице было холодно, ветер трепал волосы. Я шла домой и думала о том, что семья — это не про деньги и не про штамп. Это про желание быть вместе. Не на словах, а на деле. И если один постоянно уклоняется, значит, он уже сделал выбор. Просто не признаётся.
Дома я заварила себе что-то горячее, села у окна. На счету в банке уже накопилась небольшая сумма — не огромная, но моя. Только моя. Я смотрела на цифры в приложении и улыбалась. Наверное, впервые за два года я чувствовала, что у меня есть будущее. Не общее, не совместное, а просто моё. И этого было достаточно.
Константин больше не писал. Иногда я думала о том, нашёл ли он кого-то нового. Будет ли та девушка тоже складывать деньги в коробочку, а он будет обещать завтра сходить в банк? Или он правда понял что-то?
Но это уже не моя история.
Моя история про то, как я перестала ждать, что кто-то изменится ради меня. И начала жить ради себя. Оказалось, что раздельный бюджет — это не про деньги. Это про раздельную совесть, раздельные планы и всё меньше «мы». И когда ты это понимаешь, остаётся только одно — отпустить.
Я допила из кружки, поставила её на подоконник. За окном стемнело. Где-то там Константин сидел в своей съёмной комнате и, может быть, жалел. А может, уже искал новую квартиру с новой хозяйкой. Но мне было всё равно.
Потому что я наконец была дома. Настоящим домом. Где никто не брал деньги из коробочки и не обещал измениться завтра.
