Тот вечер должен был стать обычным. Я зашла в квартиру, сбросила тяжелые туфли на каблуках и глубоко вздохнула. День выдался долгим и выматывающим, все кости ныли от усталости. Единственной моей мыслью было добраться до дивана и на пятнадцать минут превратиться в овощ.
Из гостиной доносились звуки телевизора. Артем был дома. Я прошла на кухню, чтобы налить себе воды. И тут он появился в дверном проеме. Он стоял молча, и его поза, его взгляд — все было не таким, как всегда.
— Лика, — его голос прозвучал тихо, но в этой тишине чувствовалась сталь. — Где деньги?
Я обернулась, не понимая. В руке я сжимала стакан, и пальцы сами сжались чуть крепче.
— Какие деньги? Ты о чем?
— Не притворяйся! — его голос резко вырос до крика, заставив меня вздрогнуть. — Премия! Триста тысяч! Где они?
Меня будто окатили ледяной водой. Эти деньги… я их получила только вчера. Они лежали на моей карте, моей личной карте, и были результатом шести месяцев каторжной работы, бессонных ночей и срывов всех сроков. Я мысленно уже назвала их «своим билетом на свободу» — на первый взнос за собственную машинку.
— Артем, это мои деньги, — попыталась я сказать твердо, но голос предательски дрогнул. — Моя премия. Я их копила на машину. Ты же знаешь.
Он сделал шаг ко мне. Его лицо, такое знакомое и любимое, исказила злая, чужая гримаса.
— Твои, мои… Какая разница? Мы же семья! — он говорил с такой яростью, что брызги слюны долетели до моего лица. — Маме нужны эти деньги. Срочно. На новую кухню. Я ей уже пообещал.
В голове у меня все перевернулось. Его мамаша. Тамара Ивановна. Конечно, куда же без нее. Эта женщина всегда считала, что все в этом мире, включая меня, должно крутиться вокруг ее благополучия.
— Ты… что? — прошептала я. — Ты пообещал своей матери мои деньги? Мои кровные триста тысяч? Без моего ведома?
— Я не спрашиваю, я требую! — рявкнул Артем. Он подошел вплотную, его дыхание стало горячим и тяжелым. — Отдавай карту. Сейчас же.
Я отступила назад, до упора прижавшись к столешнице. Путь к отступлению был отрезан.
— Нет, — выдохнула я. — Ни за что.
И тогда это случилось. Его рука, та самая рука, что нежно гладила меня по волосам всего неделю назад, резко взметнулась в воздухе. Он не ударил меня. Нет. Он замер, замахнувшись. Его сжатый кулак застыл в сантиметре от моего лица.
Время остановилось.
Я смотрела на его искаженное злобой лицо, на эту занесенную для удара руку, и внутри у меня что-то разорвалось. Это был не просто жест. Это был переход какой-то невидимой, но очень важной границы. Границы, за которой кончается все.
— Почему ты не даешь? — его голос стал шипящим, ядовитым. — Почему ты мне не даешь свои деньги, а? Ведь я пообещал своей мамаше! Я ОБЕЩАЛ!
Последние слова он проревел, и его крик, казалось, содрал со стен обои. Я чувствовала, как по моим щекам текут слезы, но я даже не могла их смахнуть. Я была парализована. Парализована страхом, предательством и леденящим душу осознанием: человек, которого я называла мужем, только что поднял на меня руку.
Он не опустил кулак. Он продолжал держать его на весу, словно ожидая моего следующего хода. Его глаза требовали ответа. Они требовали покорности.
Но во мне что-то щелкнуло. Сквозь страх пробилась волна чистейшего, обжигающего гнева.
Я оттолкнулась от столешницы и, не опуская взгляда с его руки, сделала шаг вперед.
— Убери руку, — сказала я тихо, но так, что каждый слог прозвучал отчетливо. — Немедленно убери.
Он опешил. Он явно не ожидал такого. Его рука дрогнула и медленно опустилась.
Не говоря больше ни слова, я прошла мимо него, схватила свою сумку и ключи со столика в прихожей и выбежала на лестничную площадку. Дверь захлопнулась за мной с оглушительным стуком.
Я бежала вниз по лестнице, не чувствуя под собой ног. Сердце колотилось где-то в горле. Я выскочила на улицу, в прохладный вечерний воздух, и остановилась, судорожно глотая слезы.
Он поднял на меня руку. Он потребовал отдать мои деньги его матери.
Что же делать теперь? Возвращаться? Сдать ему свои триста тысяч, как требовала его мамаша? Или… или с этого момента все должно было измениться навсегда?
Я бежала по темным улицам, не разбирая дороги. Слезы заливали лицо, и я беспомощно вытирала их рукавом пальто. В ушах все еще стоял его оглушительный крик: «Я ОБЕЩАЛ МАМАШЕ!». От этих слов становилось тошно.
Ноги сами понесли меня к старому другу – к скамейке в сквере неподалеку от нашего дома. Именно здесь, пять лет назад, Артем впервые признался мне в любви. Тогда все было усыпано желтыми листьями, а он был совсем другим человеком.
Я рухнула на холодное дерево, пытаясь унять дрожь в коленях. И перед глазами поплыли воспоминания, яркие и болезненные, как удар током.
Тогда он казался мне принцем. Внимательный, галантный, всегда с цветами. Он мог часами слушать мои рассказы о работе, смеяться над шутками, смотреть на меня так, словно я единственная женщина на свете.
Мы познакомились на корпоративе у общих друзей. Я тогда работала junior-менеджером и боялась собственной тени. Артем, уверенный в себе архитектор, сам подошел ко мне, улыбнулся и сказал: «Вы так сосредоточенно изучаете узор на полу, что я начал волноваться – он и правда интереснее моей компании?».
Я покраснела, а он рассмеялся. Его смех был заразительным.
Помню нашу третью встречу. Мы пили кофе в уютной кофейне, и его телефон разрывался.
— Извини, это мама, — смущенно сказал он, отводя взгляд. — Она всегда волнуется, если я задерживаюсь.
— Это мило, — ответила я тогда, искренне тронутая.
«Мило». Какое же я была дура.
Первый тревожный звоночек прозвенел через месяц наших отношений. Мы выбирали мне платье на день рождения его коллеги. Я примерила элегантное черное, и оно мне очень шло. Артем смотрел на меня с восхищением.
Вдруг зазвонил телефон.
— Да, мам… Платье? Нет, еще не купили. Черное… Да, я понимаю… Конечно… Хорошо, передам.
Он положил трубку и взглянул на меня с извиняющейся улыбкой.
— Мама говорит, что черное – цвет траура. Она советует что-то яркое, жизнерадостное. Может, посмотрим красное?
Я тогда лишь пожала плечами. Ну, посоветовала свекровь. Пустяк.
Но эти «пустяки» накапливались. Он советовался с ней по любому поводу – от выбора марки зубной пасты до того, какой фильм нам посмотреть. В его лексиконе прочно поселились фразы «мама считает», «мама сказала», «мама советует».
Помню, как мы впервые приехали к ним в гости. Тамара Ивановна встретила меня на пороге своей квартиры, оценивающим взглядом с головы до ног. Ее рукопожатие было холодным и безжизненным.
— Ну вот, — сказала она, усаживаясь в кресло, как королева на трон. — Артемушка, налей маме чаю. И сахару положи, как я люблю. Не перепутай.
Она не спускала с него глаз. А потом ее взгляд упал на меня.
— Лика, я так понимаю, вы не из очень обеспеченной семьи? — спросила она сладким голоском. — Родители скромные труженики?
Я почувствовала, как горят мои щеки.
— Мама, — попытался вмешаться Артем, но она тут же его осадила.
— Я не к тебе, сынок. Лика – взрослая девушка, сама может ответить.
Вечер прошел в ее монологах о том, каким гениальным и талантливым был ее Артемушка, как она одна его подняла, какие жертвы принесла. Я была просто фоном, немым свидетельством ее материнского подвига.
Перед отъездом, когда Артем вышел за машиной, она подошла ко мне вплотную.
— Он у меня очень добрый, — тихо прошипела она. — Мягкий. И очень доверчивый. Так что, милочка, если у тебя там какие-то свои планы… ты уж подумай хорошенько. Он тебе не пара.
Я тогда отшатнулась, не веря своим ушам. Но рассказать Артему не посмела. Он так ее обожал.
А потом была та самая история с шубой. Мы уже были женаты. На свою первую серьезную премию я купила себе хорошую, качественную дубленку. Я была на седьмом небе от счастья.
Тамара Ивановна, увидев ее, фыркнула.
— Ну и что в ней особенного? — сказала она, щупая рукав. — Мех так себе. И фасон тебя полнит. А вот мне бы подошла. У меня фигура, в отличие от тебя, модельная. Ты бы мне ее подарила. Все равно носить не умеешь.
Я онемела от наглости. Артем, стоя рядом, смотрел в пол.
— Мама, это Ликина вещь, — пробормотал он.
— Вещь как вещь! — вспыхнула свекровь. — А семейные ценности важнее! Настоящая женщина должна делиться с семьей мужа! Ведь мы в него столько вложили! Мы его вырастили, он нам должен!
Это слово «должен» повисло в воздухе. Тогда я впервые по-настоящему испугалась. Но Артем после того визита купил ей букет дорогих роз и сумел меня успокоить.
— Она просто любит меня, — говорил он. — Она боится меня потерять. Привыкнет.
Но она не привыкла. Она лишь укреплялась в своей уверенности, что имеет право на все, что принадлежало ее сыну. А ее сыном, по ее разумению, был и я.
Резкий звонок телефона выдернул меня из горьких воспоминаний. Я вздрогнула. На экране горело имя «Артем». Я отвернулась, давая звонку уйти в бесконечные гудки.
Воздух стал холодным, и я поняла, что не могу сидеть здесь всю ночь. Нужно было идти куда-то, где безопасно. Где меня поймут.
Я достала телефон и, почти не глядя, набрала номер своей подруги Кати. Она жила в двадцати минутах ходьбы.
— Лик? Что случилось? — ее голос, бодрый и встревоженный, прозвучал как спасение.
— Кать… — мой голос снова сорвался на шепот. — Можно я к тебе? Сейчас?
— Конечно, можно! Иди немедленно. Что-то случилось?
— Он… он на меня замахнулся, — выдохнула я, и снова по лицу потекли предательские слезы. — Из-за денег. Из-за денег своей мамаши.
Я шла по темным улицам, и в голове стучала одна-единственная мысль, которая раньше казалась бы мне кощунственной, а теперь была единственно возможной правдой.
Его мать всегда была между нами. И сегодня вечером она окончательно победила.
Дверь в квартиру Кати открылась, едва я дотронулась до звонка. Моя подруга стояла на пороге в растянутом домашнем свитере и с следом от подушки на щеке, но ее глаза, широко раскрытые от беспокойства, были полностью сосредоточены на мне.
— Лик, Господи, что случилось? Заходи быстрее!
Она втянула меня в прихожую, помогла снять пальто и повела на кухню, усадила на стул. Руки у меня все еще дрожали. Катя молча налила в кружку крепкого сладкого чая и поставила передо мной.
— Пей. Потом расскажешь.
Я сделала несколько глотков. Горячая жидкость обожгла горло, но помогла немного прийти в себя. И тогда, сбиваясь и замолкая, я рассказала ей все. Про занесенную руку. Про требование отдать триста тысяч. Про его мамашу.
Катя слушала, не перебивая. Ее лицо становилось все суровее. Когда я закончила, она резко встала и прошлась по кухне.
— Так, стоп. Давай по порядку. Он на тебя руку поднял. Даже если не ударил, а только замахнулся. Это уже переходит все границы. Ты это понимаешь?
Я кивнула, не в силах вымолвить слово.
— А теперь эти деньги, — Катя села напротив и пристально посмотрела на меня. — Ты говоришь, твоя премия. Та самая, за проект «Восход»?
— Да, — прошептала я. — За «Восход».
И снова память отбросила меня назад, на шесть месяцев назад. Начало этого проекта. Наш отдел был на грани провала. Ключевой клиент уходил к конкурентам. И тогда я, тогда еще ведущий менеджер, предложила отчаянный, почти безумный план. Мой руководитель, Олег Николаевич, скептически хмыкнул: «Лика, это авантюра. Но если ты готова взять на себя ответственность…»
Я была готова. Эти полгода стали для меня адом. Я засиживалась в офисе до ночи, когда уборщицы уже начинали мыть полы вокруг моего стола. Я пропускала ужины с Артемом, ссылаясь на аврал. Я просыпалась среди ночи от кошмаров, в которых все цифры и графики смешивались в один сплошной хаос.
Помню, как за неделю до сдачи проекта я слегла с температурой. Но даже лежа в постели, с ноутбуком на коленях, я продолжала править презентацию, отвечать на письма, уговаривать поставщиков. Артем тогда ворчал, что я уделяю работе больше внимания, чем ему.
— Могла бы и больничный взять, кому ты там нужна? — говорил он.
А я не могла. Потому что это был мой шанс. Шанс доказать всем, и в первую очередь себе, чего я стою.
И вот настал день подведения итогов. Большой зал заседаний, строгие лица руководства. Я вышла с докладом. Говорила, стараясь, чтобы голос не дрожал, показывала графики, цифры, результаты.
Когда я закончила, несколько секунд стояла полная тишина. А потом Олег Николаевич начал аплодировать. И к нему присоединились все остальные.
После совещания он вызвал меня в кабинет.
— Кириллова, я впечатлен. Честно. Мы сохранили клиента и вышли на новый уровень. Это твоя заслуга.
Он протянул мне конверт.
— Премия. Как и обещал. Триста тысяч. Ты их честно заслужила.
Я вышла из кабинета с таким чувством, словно у меня выросли крылья. Я зашла в пустой переговорке, достала из конверта пластиковую карту — корпоративную, с моим именем. Я держала в руках не просто деньги. Я держала свое признание, свою независимость, свой билет в новую жизнь.
Я уже давно мечтала о своей собственной машине. Не о нашей с Артемом, на которой в основном ездил он, а о своей. Чтобы не зависеть от расписания, чтобы самой решать, когда и куда ехать. Я уже присмотрела себе небольшую, но надежную иномарку, даже несколько раз сходила на тест-драйв. Это была моя тайная, выстраданная мечта.
И вот сейчас, на кухне у Кати, глядя на ее серьезное лицо, я понимала, что эта мечта оказалась под угрозой.
— Лика, — голос Кати вернул меня в реальность. — Эти деньги лежат на твоей карте? На твоей личной?
— Да, — кивнула я. — На корпоративной, которую мне выдавали на время проекта. Она оформлена на меня.
— Значит, это твое личное имущество, — Катя говорила четко и уверенно, словно читала инструкцию. — Ты их заработала сама, будучи в браке, но это твоя премия, твоя личная заслуга. По закону, муж не имеет на них никакого права. Тем более его мать!
В этот момент мой телефон снова завибрировал. Сообщение от Артема. Я медленно подняла аппарат и прочитала вслух:
— «Лика, вернись. Давай все обсудим как взрослые люди. Мама плачет, ты же понимаешь, я не могу ее так расстраивать».
Катя фыркнула с таким презрением, что казалось, воздух на кухне затрещал.
— Ага, мама плачет! А на то, что на тебя руку поднял, ему наплевать? Лика, это манипуляция. Чистой воды! Он пытается давить на жалость. Ты не должна вестись на это.
Она посмотрела на меня с внезапной тревогой.
— Карта с деньгами при тебе? Он не имеет к ней доступа?
Я похолодела. Мы с Артемом никогда не скрывали друг от друга пароли от карт. Он знал пин-код от моей основной кредитки. А вдруг он догадался, что премию мне выдали на корпоративную карту, и попытается ее как-то обналичить? Или позвонит в банк?
— Он… он может попробовать, — растерянно прошептала я. — Он знает мой паспорт, может попытаться восстановить карту через кол-центр…
— Так, все, срочно действуем! — Катя вскочила, словно получила удар током. — Немедленно переводи деньги на другой счет! Сейчас же! Пока он не додумался до этого.
Она сунула мне в руки свой ноутбук.
— Заходи в свой онлайн-банк. Быстро!
Дрожащими пальцами я начала вводить данные. Катя стояла рядом, как часовой. В голове у меня был полный хаос. Предательство Артема, злое лицо его матери, занесенная рука, и теперь вот это — срочный перевод моих же кровных денег, чтобы мой собственный муж их не украл. Это было унизительно и страшно.
Но страх был сильнее. Я зашла в приложение, нашла карту. Триста тысяч рублей. Мои триста тысяч. Я открыла счет, который завела давно, еще до замужества, и на который никогда ничего не клала. Он был только на мое имя. Перевод. Ввод кода из смс. Ожидание.
На экране появилось сообщение: «Операция успешно завершена. Сумма 300 000 рублей зачислена на счет».
Я выдохнула, будто меня выпустили из-под воды. Деньги были в безопасности.
Я опустила голову на стол и зарыдала. Но теперь это были не слезы жертвы, а слезы горького, холодного осознания. Осознания того, что мой брак закончился. Не тогда, когда он замахнулся, а именно сейчас, когда мне пришлось прятать от мужа свои же деньги.
Катя молча положила руку мне на плечо.
— Все, — сказала она тихо, но твердо. — Теперь ты под защитой. Теперь мы будем бороться.
Три дня я жила у Кати, как в тумане. Телефон молчал. Ни звонков, ни сообщений. Эта тишина была страшнее криков. Я словно ходила по краю пропасти, ожидая, когда под ногами обвалится земля.
На четвертый день тишина закончилась. Раздался звонок.
Но на экране горело не имя Артема, а то, от которого у меня похолодело внутри: «Свекровь».
Я показала экран Кате. Та сжала губы.
— Будь готова. Не дай ей себя сломать. Помни, ты ни в чем не виновата.
Я глубоко вдохнула и приняла вызов.
— Алло?
Голос Тамары Ивановны был холодным и ровным, без приветствия.
— Лика, где ты пропадаешь? Муж дома один сидит, переживает. Приезжай немедленно. Надо поговорить.
— Я не могу сейчас приехать, Тамара Ивановна.
— Не можешь? — ее голос зазвенел, как натянутая струна. — А когда сможешь? Через месяц? Через год? Я требую, чтобы ты приехала сейчас. Или я сама приеду к тебе. Где ты? У этой своей… подружки?
У меня перехватило дыхание. От ее тона, от этого «требую». Я посмотрела на Катю. Та понимающе кивнула.
— Хорошо. Я приеду.
Час спустя я стояла на пороге собственной квартиры. Сердце бешено колотилось. Я повернула ключ и вошла.
В гостиной, на диване, как на троне, восседала Тамара Ивановна. Рядом, понурившись, сидел Артем. Он не смотрел на меня. Воздух был густым и тяжелым, словно перед грозой.
— Наконец-то соизволила, — начала свекровь, не предлагая сесть. — Устраиваешь истерики, из дома сбегаешь. И все из-за каких-то денег.
Я осталась стоять посреди комнаты, чувствуя себя школьницей на ковре у директора.
— Это не истерика, Тамара Ивановна. Ваш сын поднял на меня руку.
— Руку? — она презрительно усмехнулась. — Он тебя ударил? Есть синяки? Ссадины? Нет? Значит, просто погорячился. Мужчина имеет право на эмоции, когда его провоцируют.
Я не верила своим ушам.
— Провоцируют? Чем я его провоцировала? Тем, что не хочу отдать свои деньги?
— Не свои, а семейные! — ее голос резко повысился. — Вы что, не семья? Или ты только тогда семья, когда тебе что-то от мужа нужно, а сама ничего дать не хочешь?
Артем поднял на меня умоляющий взгляд, но промолчал. Он всегда молчал, когда она начинала.
— Эти деньги я заработала сама, — попыталась я говорить спокойно, но голос дрогнул. — Кровью и потом. Я полгода не спала ночами. И я планировала потратить их на машину.
— На машину! — свекровь всплеснула руками, изображая ужас. — Слышишь, сынок? Она хочет новую машину, а твоя родная мать вынуждена жить с ужасной, старой кухней! У нас шкафчики уже рассохлись! Я готовить нормально не могу! А ей машина подавай!
Она встала и сделала ко мне несколько шагов. Ее глаза сверкали холодной яростью.
— Ты вообще понимаешь, что ты должна была вложиться в семью? Мой сын тебе не раб, чтобы ты на нем ездила! Твои деньги — это его деньги! А его деньги — это мои деньги, я его растила, я в него вкладывалась! Он мне должен!
От этой чудовищной логики у меня перехватило дыхание. Я посмотрела на Артема.
— Ты тоже так считаешь? Что ты мне должен, а я — тебе? Мы что, бухгалтерский отчет?
Он опустил глаза и прошептал:
— Мама просто хочет сделать ремонт… Она старая, ей тяжело…
— Старая! — подхватила Тамара Ивановна. — Вот именно! А у тебя, милочка, вся жизнь впереди. Настоящая женщина должна думать о семье, а не о своих прихотях. Должна делиться.
Она подошла вплотную. Ее лицо исказила гадливая ухмылка.
— Или… или у тебя эти деньги нечестные? Ну, знаешь… — она многозначительно подмигнула, — от твоего начальника… Олега, кажется? Красивая такая премия, круглая… Не иначе, на коленках, милая, на коленках заработала?
В глазах потемнело. Меня затрясло от унижения и гнева. Я посмотрела на мужа. Он сидел, уставившись в пол, и его молчание было громче любого крика. Он позволял ей говорить мне такое.
В этот момент во мне что-то окончательно сломалось. Или, наоборот, встало на место.
— Все, — сказала я тихо, но так, что они оба вздрогнули. — Хватит.
Я повернулась и пошла к выходу.
— Куда ты?! — закричала свекровь. — Разговор не закончен!
— Со мной — закончен, — не оборачиваясь, бросила я. — Артем, пока твоя мама здесь, я сюда не вернусь. Выбирай.
Я вышла в подъезд, за мной захлопнулась дверь. Из-за нее донесся истеричный крик Тамары Ивановны: «Вот видишь! Вот она какая! Выгоняет тебя из твоего же дома!».
Я спустилась по лестнице, села в такси и только тогда позволила себе заплакать. Тихими, горькими слезами. Я дала ему выбор.
Но в глубине души уже знала ответ.
Я сидела на кухне у Кати и безучастно смотрела в стену. Слез уже не было. Была только пустота и тяжелое, липкое ощущение того, что жизнь расколота надвое. Слова свекрови «на коленках заработала» звенели в ушах, причиняя физическую боль.
Катя ходила вокруг меня, как наседка, подливая чай, предлагая еду. Но ее обычная энергия куда-то испарилась, сменившись сосредоточенной озабоченностью.
— Так нельзя, Лик, — наконец сказала она, садясь напротив. — Ты не должна это просто так проглотить. Он не просто сволочь, он — преступник. Он угрожал тебе. А его мамаша… — Катя с силой стукнула кулаком по столу, — ее слова — это уже клевета. Понимаешь?
Я молча кивнула. Понимала ли? Вся моя реальность сузилась до размеров этой кухни. Все, что было за ее пределами, казалось враждебным и опасным.
— Я не могу просто так это оставить, — Катя решительно встала и схватила телефон. — Я сейчас позвоню одному человеку. Юристу. Он все объяснит.
Она вышла в гостиную, и я слышала обрывки ее разговора за стеной: «Андрей, привет… Да нет, не ко мне… Подруге… Серьезная ситуация… Да, прямо сейчас можно? Спасибо!».
Через полчаса в дверь позвонили. В квартиру вошел высокий мужчина лет тридцати пяти с серьезным, но не суровым лицом и деловым портфелем в руке. Он представился просто: «Андрей».
Мы сели за стол. Катя вкратце изложила ситуацию. Андрей слушал внимательно, не перебивая, изредка делая пометки в блокноте. Его спокойствие было заразительным. Когда Катя закончила, он повернулся ко мне.
— Лика, то, что вы рассказали — это, к сожалению, классический случай. Но это не значит, что вы беззащитны. Давайте разберемся по пунктам.
Он открыл свой блокнот.
— Первое и самое главное: деньги. Вы подтверждаете, что премия в триста тысяч рублей была выплачена вам на отдельную, корпоративную карту, оформленную на вас?
— Да, — кивнула я. — И я уже перевела их на свой личный счет, о котором Артем не знает.
— Правильно сделали, — одобрительно кивнул Андрей. — По закону, имущество, полученное одним из супругов во время брака в дар или в качестве премии за личные достижения, является его собственностью. Муж не имеет на него прав. Тем более его мать. Так что с деньгами вы все сделали верно. Они в безопасности.
От этих слов мне стало чуть-чуть легче. Катя одобрительно сжала мою руку.
— Второй момент: угрозы. Вы говорите, муж замахнулся на вас. Был ли физический контакт?
— Нет. Он только занес руку.
— Тем не менее, сам факт угрозы применения насилия, если вы его восприняли как реальную, является правонарушением. Вы можете написать заявление в полицию. Статья 119 Уголовного кодекса — угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью. Даже если дело не возбудят, сам факт обращения его сильно охладит.
Я сглотнула. Идти в полицию? Против собственного мужа? Мысль казалась чудовищной.
— И третий, очень важный момент, — Андрей посмотрел на меня прямо. — Вы должны начать собирать доказательства. Все, что происходит дальше.
— Какие доказательства? — растерянно спросила я.
— Все. Если он вам звонит — ставьте разговор на запись. Если пишет сообщения с угрозами или оскорблениями — не удаляйте их, делайте скриншоты. Если будут личные встречи, старайтесь, чтобы при этом был свидетель, в идеале — включайте диктофон на телефоне. Его слова, слова его матери — все это может пригодиться в суде, особенно при решении вопроса о разделе имущества и, если дойдет, о лишении его родительских прав в будущем.
— Каких родительских прав? — я не поняла.
— На будущее, — мягко сказал Андрей. — Если решитесь на детей. С такими историями лучше перестраховаться. Суд всегда смотрит на моральный облик родителей.
От перспективы «суда» и «лишения прав» у меня закружилась голова. Все это было слишком серьезно, слишком по-настоящему.
— Я… я не знаю, смогу ли я в полицию… — прошептала я.
— Это ваше право, а не обязанность, — Андрей мягко улыбнулся. — Но знать о нем вы должны. Главное, что вы должны понять прямо сейчас: вы не жертва. Вы — главный игрок на своем поле. Они нарушают закон. Ваша задача — использовать этот закон для своей защиты.
Вы сильнее, чем думаете.
Он закрыл блокнот и достал из портфеля визитку.
— Вот мой номер. Звоните в любое время, если будут вопросы. И помните: ваша безопасность и ваши права — прежде всего.
После его ухода в квартире воцарилась тишина. Я сидела, держа в руках визитку, и впервые за последние дни чувствовала не безысходность, а нечто другое. Хрупкую, но настоящую опору. Знание.
— Слышишь? — Катя смотрела на меня с надеждой. — Ты не одна. И ты права. Юридически права.
Я кивнула. В голове проносились обрывки фраз: «личная собственность», «угроза», «доказательства». Это был уже не хаос, а план. Страшный, трудный, но план.
И в тот вечер мой телефон снова завибрировал. Сообщение от Артема. Короткое и злое: «Где деньги? Я проверял твою карту. Они исчезли. Ты что, перевела их?».
Я не стала отвечать. Впервые за долгое время я почувствовала, что контролирую ситуацию. Я сделала первый шаг к своей защите. И это было только начало.
Следующие несколько дней прошли в странном затишье. Сообщения от Артема прекратились. Эта тишина была обманчивой, как затишье перед бурей. Я почти не выходила из квартиры Кати, работала удаленно и понемногу приходила в себя. Советы юриста Андрея давали мне ощущение опоры, но мысль о возможной встрече с мужем или его матерью все еще заставляла сердце сжиматься от страха.
В среду у меня была важная встречу в офисе. Нужно было подписать документы по проекту «Восход». Я оттягивала этот момент до последнего, но больше нельзя было тянуть.
— Поедешь? — спросила Катя, глядя на меня с беспокойством.
— Надо. На полчаса, не больше.
— Так, запомни, — она взяла меня за плечи, — телефон под рукой. Диктофон включи. Если что, звони мне сразу. И ни в какие разговоры не вступай.
Я кивнула. В кармане пальто лежал телефон с запущенным диктофоном. Я чувствовала себя шпионом в собственном городе.
Офис показался чужим и слишком громким. Коллеги бросали на меня любопытные взгляды — слухи о моем «семейном кризисе», видимо, уже поползли. Я старалась не встречаться с ними глазами, быстрее подписала бумаги у секретаря и направилась к лифту, мечтая поскорее оказаться в безопасности.
И тут мои худшие ожидания сбылись.
Когда лифт открылся на первом этаже, я замерла на пороге. В просторном холле, прямо напротив выхода, стояли они. Артем и его мать. Тамара Ивановна, увидев меня, выпрямилась, как коршун, готовящийся к атаке.
Я попыталась было пройти мимо, сделав вид, что не замечаю их, но она резко шагнула вперед, преградив мне путь.
— Наконец-то! — ее голос, громкий и визгливый, разнесся по холлу, заставив замерть пару сотрудников на ресепшене. — Устраиваешь тут концерты, из дома сбегаешь, а сама небось тут развлекаешься!
— Пропустите меня, пожалуйста, — тихо, но четко сказала я, чувствуя, как по спине бегут мурашки.
— Куда это ты? К своему любовнику? К тому самому Олегу? — она язвительно улыбнулась, оглядывая холл, собирая публику. — Деньги наши все у него просадила?
— Тамара Ивановна, прекратите, — в голосе послышалась дрожь, которую я так боялась выдать.
— Ах, прекратите? — она возмущенно всплеснула руками. — А на то, что ты семью бросила, мне не прекращать? Мой сын один, как перст, сидит! А она, видите ли, деньги прячет! Жадина несчастная! Детей своих грабит!
Из бокового зрения я видела, как застыли у лифта два моих коллеги из отдела маркетинга. Один из них достал телефон. Мне хотелось провалиться сквозь землю.
Артем стоял чуть поодаль, бледный, с опущенной головой. Он не смотрел ни на меня, ни на мать.
— Артем, забери у нее сумку! — скомандовала свекровь. — Наверняка наши деньги там! Карточки!
Он нерешительно сделал шаг ко мне. В его глазах читались растерянность и страх. Но он послушно протянул руку к моей сумке.
И тут во мне что-то щелкнуло. Страх отступил, сменившись леденящей яростью. Я вспомнила слова Андрея: «Вы не жертва. Вы — главный игрок».
Я резко отдернула сумку и, не повышая голоса, сказала так, чтобы слышали все вокруг:
— Артем, Тамара Ивановна, я вас предупреждаю. Ваши угрозы и ваша клевета записываются на диктофон. Следующий наш разговор состоится в полиции.
Вы находитесь на частной территории моего работодателя, и ваше присутствие здесь противозаконно.
Эффект был мгновенным. Рука Артема повисла в воздухе. Лицо Тамары Ивановны исказилось от бешенства и непонимания. Она явно не ожидала такого ответа.
— Ты что, угрожаешь мне? Собственной свекрови? — прошипела она.
— Нет, — мой голос набрал силу и уверенность. — Я информирую вас о последствиях. Я не отдам вам ни копейки моих денег. Никогда. Ваша жадность разрушила нашу семью. А теперь — прочь с моего места работы.
В этот момент к нам подошли два сотрудника службы безопасности, привлеченные шумом.
— Граждане, у вас есть пропуска? — строго спросил один из них, глядя на Артема и его мать.
— Мы… мы к ней, — растерянно буркнул Артем.
— Эти люди мне незнакомы, — четко сказала я охранникам. — Они создают беспорядок и угрожают мне.
— Прошу вас покинуть здание, — охранник взял Артема под локоть. Второй встал рядом с Тамарой Ивановной.
Та, отчаянно сопротивляясь и что-то крича, позволила вывести себя из холла. Артем шел, не поднимая головы, пойманный и униженный.
Я стояла, стараясь дышать ровно, и чувствовала на себе десятки глаз. Но теперь это были не только взгляды сочувствия, но и уважения. Я не расплакалась, не убежала. Я дала отпор.
Когда дверь за ними закрылась, я медленно повернулась и пошла к выходу. Тело дрожало от выброса адреналина, но на душе было непривычно спокойно.
Битва была выиграна. Но я понимала — война еще не закончена.
Тот публичный скандал стал последней каплей. На следующий день я позвонила Андрею и попросила начать готовить документы на развод. Голос у меня не дрожал. Решение созрело, закалилось и превратилось в стальную уверенность.
Андрей пригласил меня в свой офис. Небольшой, но уютный кабинет с видом на город и стопками аккуратных папок на столе наводил на мысль о порядке и профессионализме.
— Вы уверены в своем решении? — спросил он, глядя на меня прямо.
— Да, — ответила я просто. Больше не было ни злости, ни обиды. Только усталость и ясное понимание того, что назад пути нет.
— Хорошо. Тогда начнем. На основании ваших записей и свидетельских показаний коллег мы можем подать заявление о расторжении брака с указанием виновной стороны. Его поведение, угрозы и клевета его матери дают нам все основания.
Я кивнула. Мы заполнили бумаги. Моя рука не дрогнула ни разу, когда я ставила подпись.
Пока мы занимались документами, мой телефон завибрировал. Незнакомый номер. Я показала его Андрею.
— Возможно, это он с чужого номера, — предположил юрист. — Можете ответить. Включите громкую связь. Помните, все записывается.
Я приняла вызов.
— Алло?
— Лика… это я, — голос Артема звучал приглушенно и устало. — Можно поговорить?
— Я тебя слушаю.
— Лик, прости меня… Я тогда погорячился, не думал. Давай все забудем. Вернись, пожалуйста. Мы все наладим.
Я посмотрела на Андрея. Тот молча указал на диктофон на столе, который тихо жужжал, записывая наш разговор.
— Наладим что, Артем? — спросила я спокойно. — То, что ты поднял на меня руку? Или то, что твоя мать обвинила меня в том, что я сплю с начальником ради денег? Или то, что вы оба требовали мои кровные триста тысяч?
— Мама просто заботится! — в его голосе послышались знакомые нотки оправдания. — Она не хотела тебя обидеть. А деньги… ну, мы же семья! Мы могли бы их вместе потратить, а не на какую-то дурацкую машину!
Слово «дурацкая» прозвучало для меня как приговор.
— Нет, Артем. Ничего мы не наладим. Я подала на развод.
На той стороне повисла тяжелая пауза.
— Ты… что? — он прошипел. — Ты что, с ума сошла? Из-за какой-то ерунды?
— Ерунда — это твоя мамина кухня. А мое самоуважение — не ерунда. И моя жизнь — тоже.
— Да пошло оно все! — он внезапно взорвался, и снова в его голосе зазвучала та самая злоба, что была в ту роковую вечер. — Ты думаешь, ты такая вся независимая? Я из-за тебя в долги влез! Занял денег, думал, ты потом отдашь, раз уж такая жадная! А теперь я остался и без денег, и с долгами! Спасибо тебе!
Мое сердце на мгновение ушло в пятки. Он взял кредит? Ожидая, что я его отдам? Безумие. Но уже не удивляло.
— Ты разрушила мою жизнь! — кричал он в трубку. — Ты и твои дурацкие принципы!
Я глубоко вздохнула. Глядя в спокойные глаза Андрея, я обрела уверенную твердость.
— Нет, Артем. Это не я. Это ты и твоя мамаша разрушили все своими руками. Своей жадностью и своим неуважением. Прощай.
Я положила трубку. Мои пальцы были ледяными, но внутри было странно спокойно.
Андрей выключил диктофон.
— Запись пригодится в суде, — сказал он деловым тоном. — Особенно про долги. Это лишний раз подтверждает его корыстные мотивы.
Я кивнула. Все было кончено. Брак, который начинался с любви и надежд, рассыпался в прах из-за трехсот тысяч и властной свекрови. Но в этом пепелище я осталась собой. И впервые за долгое время я почувствовала, что стою на пороге своей, настоящей жизни.
С тех пор прошел ровно год. Длинный, трудный, но невероятно важный год моей жизни. Развод дался нелегко. Артем и его мать до последнего пытались оспорить все, что можно, требуя через суд «половины моих денег», но записи разговоров и свидетельские показания сделали свое дело. Суд был на моей стороне. Я получила свою свободу официально, с гербовой печатью.
На свою первую после развода зарплату, к которой я наконец-то приплюсовала те самые триста тысяч, я купила машину. Ту самую, которую когда-то присмотрела. Небольшую, юркую, с серым кузовом и удобным салоном. Когда я села за руль и вставила ключ в зажигание, по моей спине пробежали мурашки. Это была не просто покупка. Это был акт настоящей, абсолютной независимости.
Я съехала от Кати, сняла уютную однокомнатную квартиру с большим окном, залитым солнцем. Постепенно жизнь налаживалась. Работа приносила удовольствие, я получила повышение и теперь сама руководила небольшим проектом. По вечерам я училась водить машину по-настоящему, открывая для себя новые маршруты и больше не думая, кто и когда сможет меня подвезти.
Однажды субботним утром я поехала на рынок за свежими овощами. Была ранняя осень, воздух был прозрачным и прохладным. Я неспешно переходила от прилавка к прилавку, наслаждаясь свободой выбора и никуда не торопясь.
И вдруг я увидела ее.
Возле лотка с домашними соленьями, одетая в поношенное пальто, стояла Тамара Ивановна. Она выглядела постаревшей и потрепанной. В ее осанке не осталось и следа от былой королевской выправки, а в руках она сжимала потрепанную сумку на колесиках, внимательно разглядывая ценники на банках с огурцами.
Наши взгляды встретились. Ее глаза, узкие и колючие, как и прежде, на мгновение расширились от удивления, а затем в них вспыхнула знакомая смесь злобы и презрения. Она смерила меня взглядом с головы до ног, заметила мою новую сумку, мои ухоженные руки, мое спокойное выражение лица. Я видела, как в ее голове проносятся мысли, как ей хочется бросить мне в лицо какую-нибудь гадость, как раньше.
Я могла бы сделать то же самое. Могла бы пройти мимо с высоко поднятой головой, демонстративно отвернуться. Могла бы бросить колкость о том, как плохо выглядит ее новая кухня. Во мне на секунду кольнуло старое, горькое чувство.
Но оно тут же улеглось, уступив место чему-то новому — легкому, светлому и безразличному.
Я не стала ускоряться и не свернула в сторону. Я просто продолжила идти своей дорогой. И когда между нами оставалось всего пару метров, я посмотрела ей прямо в глаза и… спокойно улыбнулась. Легко, без злорадства, без вызова. Просто как человек, который случайно встретил давнего, но уже абсолютно неважного знакомого.
И прошла мимо.
Я не обернулась, чтобы посмотреть на ее реакцию. Мне это было не нужно. Я шла вперед, к своему автомобилю, к своей жизни, к своему будущему.
Сев за руль, я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Я купила себе не просто машину. Я купила себе свободу. И знаете, что самое дорогое в ней? Она вся, до последнего винтика, была моей. Только моей. И никто и никогда не имел права на нее замахнуться.
