Кухня. Утро. Кофеварка бурлит, как старая сплетница, обсуждающая соседку через стенку. Андрей сидит в той самой майке, в которой когда-то красил стены, и с тех пор уверенно считает её «удобной». Светлана — аккуратная, собранная, в выглаженной рубашке и брюках. Мажет на тост что-то зелёное, не ради красоты — просто давление шалит.
— Свет, присядь, — протянул Андрей, зевая, будто день начался не с кофе, а с тоски. — Надо обсудить важное.
— Только не про глисты у Вали и не про цены в магазине, — отрезала она, ставя чашку с кофе на стол. — Что-то посерьёзнее, да?
— Вера выходит замуж. Знаешь уже?
— Ну надо же. Быстро она нового нашла… покровителя?
— Свет… — он почесал затылок, глядя в сторону. — Надо помочь ей.
— Это она вам помогает. Хоть на день развеселит твою маму — у той вечная тоска на лице.
Андрей кашлянул, будто поперхнулся воздухом, потом встал, подошёл к окну и замер. Светлана уже знала этот жест: сейчас понесёт чушь.
— Вера мечтала о «Золотом Бумере».
— Пусть мечтает дальше. Я, между прочим, тоже мечтала — о муже с позвоночником.
Он тяжело вздохнул, как будто она предложила продать не машину, а его честь.
— Свет, у тебя ведь есть машина. Хорошая. Мы могли бы её продать. Сделать Вере подарок — от всей семьи.
— От всей семьи? — Светлана приподняла бровь. — Ты серьёзно? Мою машину — и ей? С какой стати?
Он замялся, покраснел.
— Ну… ты понимаешь. Вера младшая. Ей всегда не везло.
— У неё было всё, Андрей. Папа — твой отец, мама — твоя мама. И ты, рыцарь без страха и упрёка. Её с детства холили, будто фарфоровую. И теперь ещё одна игрушка — и психика Веры рухнет окончательно.
Он сел, нахмурился, потупился.
— Мама говорит, ты эгоистка. Никогда ни с кем не делишься.
— Мама твоя говорит много. Особенно, когда ей рот ничем не занять. Лучше бы чаем, но можно и чайником. — Светлана поднялась. — Я три года вкалывала, чтобы купить эту машину. Без твоих «одолжи до зарплаты». Машина — моя. И решение моё: нет.
Он замолчал. Лицо стало каменным, чужим.
— Тогда ты сама вынуждаешь меня выбирать.
— Выбирай, пожалуйста. — Светлана усмехнулась. — Между женой и той, что выпросила у мамы на ботокс.
Андрей резко встал, хлопнул ладонью по столу:
— Вера — семья. Настоящая. А ты — просто…
— Договори, Андрей. Очень интересно — кто я? Просто баба с машиной?
Он отвернулся. Светлана смотрела на него как врач на пациента, который снова сунул вилку в розетку — с сочувствием, но и с усталостью.
— И как ты это представляешь? Я продаю машину, чтобы сестрёнка въехала в золотом автомобиле, а потом сама трясусь в маршрутке с кульком картошки?
Он молчал, почесывая живот.
— Ты не понимаешь, Свет. Ей обидно. Никто не помогает.
— А мне не обидно? Что у меня муж без хребта? Что мама твоя зовёт меня “эта” даже после восьми лет брака?
Кофеварка прыснула остатками — будто издевательски. Светлана взяла ключи.
— Знаешь что, Андрей. Раз уж ты не муж, хоть таксистом побудь. Подвези меня до работы.
— Свет, не начинай…
— Я и не начинаю. Я заканчиваю.
Вечером Светлана вернулась поздно. Андрей сидел в зале. Тишина густая, как пыль под диваном. Было слышно, как у соседей опять грохнул шкаф.
— Ну что? — спросила она, проходя мимо. — Банкет заказали? Или ждёте, пока я продам машину?
Он молчал. Протянул листок. Письмо. Узнала почерк свекрови — круглый, уверенный, с нажимом.
— Ты обязан… Она заслуживает… Светлана тебя не понимает… — прочитала она вслух, вскипая.
Сняла магнит с холодильника — тот самый, из Кисловодска — и прикрепила письмо.
— Пусть висит. Может, Вера прочитает, когда наестся икрой в своём золотом корыте.
— Ты не оставляешь выбора, Свет. — Андрей смотрел в пол.
— И не надо. Я уже выбрала.
Она пошла в спальню, достала сумку, потом документы. Достала ПТС, помахала им перед мужем.
— Машина оформлена на меня. Всё. Тема закрыта. Хочешь сделать Вере подарок — подари себя. Целиком. Вместе с мамиными советами и твоим вечным “ну мы же семья”.
Он побледнел.
— Свет…
— Завтра я съеду. Мама твоя обрадуется. Минус одна невестка — плюс одно золотое чудо техники.
Ночью Светлана не спала. Слышала, как он в другой комнате бормочет в телефон:
— Да, мам… Нет, она совсем с ума сошла…
— Не знаю, где взять деньги…
— Если продаст — подаст на развод…
И в тот момент Светлана вдруг поняла: он не теряет жену. Он теряет единственного человека, кто когда-либо его вытаскивал — из долгов, из депрессий, из бесхребетности. Но сам этого никогда не поймёт.
Утром она написала заявление о разводе.
Утро после заявления о разводе — это не романтическое кино, не кофе с пенкой и не круассан на тарелке. Это звонок из ЖЭКа в восемь утра: «У вас задолженность по капремонту». Светлана встала не потому, что выспалась, — просто на подушке рядом остался холодный, вдавленный след. Андрей уехал. К маме. Всё предсказуемо, как реклама мази от суставов во время сериала.
В квартире вдруг стало просторней. Тише. Даже дышать легче. Воздух перестал пахнуть пивом и раздражением. Только одна вещь напоминала — на полке осталась его чашка: с трещинкой на краю, с тёмным следом от кофе и каким-то въевшимся запахом упрёка. Светлана взяла её и выкинула в ведро. Громко. Чтобы окончательно поставить точку.
В дверь позвонили.
На пороге стояла Нина Петровна — вся в чёрном, как будто на панихиду шла. Хотя, может, именно это и было — проводы остатков здравого смысла.
— Где он? — холодно спросила она, даже не поздоровавшись.
— У себя на коленках, наверное, — спокойно ответила Светлана. — Вы, как всегда, с проверкой?
— Мою квартиру я ему отдала! Помнишь об этом?
— Так забирайте его обратно, вместе с квартирой. Хоть на стену повесьте, пусть висит, радует глаз.
Свекровь зашла без приглашения, с тем видом, будто хозяйка возвращается на захваченную территорию. Окинула взглядом комнату.
— Холодно у тебя, как у собаки. Не по-женски это.
— А по-женски — это просить продать машину ради того, чтобы на свадьбе блеснуть?
— Тебя никто не заставлял! Это ты довела до развода!
Светлана засмеялась — хрипло, устало.
— Да, сама довела. Сама же тянула восемь лет, платила по ипотеке, закрывала его долги, слушала нытьё и ваши упрёки. Даже ваш кран сама чинила, когда прокладку прорвало — помните, Нина Петровна?
— Ты никогда не была нашей! — вспыхнула та. — Ты была чужой. Вроде как временной!
— Ага. Временной, но удобной. Чтобы всё работало и вовремя готовилось.
Свекровь шагнула ближе. Глаза — колючие, как булавки.
— Ты просто завидуешь. У Веры теперь всё по уму: семья, муж, праздник. А ты что? Одна. И стареешь.
Светлана посмотрела прямо в глаза, спокойно.
— А знаешь, что страшнее одиночества? Жить с человеком и каждый день чувствовать себя одной.
Нина Петровна чуть пошатнулась. Потом процедила сквозь зубы:
— Машину всё равно отсудим.
— Попробуйте, — ответила Светлана. — Документы в порядке. И голова — тоже.
Свекровь хлопнула дверью. Зацепила вазу — та упала и разбилась. Светлана даже не нагнулась. Пусть валяется. Символично.
Через три недели она сняла маленькую однокомнатную. Без маминых советов, без чужих сапог в прихожей. Переезд был шумный: коробки, грузчики, запах новой жизни. Один парень, лет тридцати, спросил:
— А бывший поможет мебель таскать?
— Бывший помогает только рушить, — улыбнулась Светлана. — А строить я научилась сама.
Первую ночь она заснула спокойно. Без тяжёлого дыхания рядом. Без раздражения. Только мысль крутилась в голове: свобода — это когда не надо никому объяснять, почему ты выбрала себя.
В выходные она поехала за продуктами. И вот — прямо у входа в торговый центр — стоит золотой BMW. С бантом, с ленточкой. Рядом — Вера, сияющая, как лампочка на ёлке, в коротком белом пальто и шпильках.
Светлана вышла из своей — старенькой, но родной машины. Прошла мимо. Но Вера заметила.
— Светка! Привет! — позвала она, будто окликнула соседскую кошку.
Светлана обернулась, подошла ближе. Вера сверкала счастьем.
— Ну как тебе? Это Андрей мне купил! Мечта!
— Он тебе машину подарил? — удивилась Светлана. — А сам на чём ездит?
— Да он пока пешком. У него… трудный период.
— Восемь лет трудного периода — это талант, — тихо сказала Светлана.
— Ты не обижайся, Свет, — Вера подняла глаза. — Ты просто ему не подходила. Ты… слишком…
— С характером? С мнением? С машиной? — усмехнулась Светлана.
— Вот-вот! — обрадовалась Вера. — Слишком с характером.
— Ну, тогда удачи. Держи руль крепко. Он любит, когда всё под его управлением.
— Он просто романтик. Хочет, чтобы всё было красиво.
— Он хочет, чтобы всё было за чужой счёт, — сказала Светлана и пошла к своей машине.
Закрыла двери. Включила музыку. Старый, глупый, весёлый хит девяностых. И впервые за долгое время улыбнулась.
Через неделю пришло письмо. От адвоката Андрея. «Имущественные претензии. Машина — спорный актив».
Светлана спокойно расписалась внизу: «Претензии не признаю. Документы на руках. Удачи в жизни и в суде».
Потом добавила от руки: «Передайте Вере — машина не спасает брак, если за рулём тряпка».
На заседание они пришли вместе: он — с мамой, она — с адвокатом.
— Ты ради машины всё это устроила? — прошептал Андрей.
— А ты ради машины всё потерял. Даже себя, — ответила Светлана.
Он опустил глаза. Вид у него был мятый, жалкий. Как рубашка после двух суток без глажки.
На выходе из суда Светлана вдохнула глубоко. Воздух был свежий, чистый, как будто мир снова стал её.
Телефон зазвонил. Незнакомый номер.
— Алло?
— Света, это Лена, помнишь, с универа? Я тоже развелась недавно. Слушай, говорят, женщина, которая смогла уйти от идиота, — непобедима. А ты как?
Светлана улыбнулась.
— А я? Я только начала побеждать.
— Это ты продала мою гитару?! — Андрей стоял на пороге, раскрасневшийся, с растрёпанными волосами, будто дрался с феном и безнадежно проиграл. В руках у него болтался пакет из супермаркета, а в глазах — обида, детская и нелепая, как будто Светлана отняла у него любимую игрушку.
— А она твоя? — спокойно, даже чуть лениво подняла бровь Светлана. — Ты на ней три раза играл за восемь лет. Два — когда был пьян, один — когда скучно стало.
— Это память! Подарок от дяди Вити! — вспыхнул он, и голос дрогнул.
— Ну, может, тогда пусть дядя Витя заедет и заберёт тебя тоже? Я теперь ничего лишнего не храню.
Он стоял в старой куртке, мятый, жалкий, с глазами, полными растерянности. Похоже, только сейчас дошло: всё кончено. И назад дороги нет.
— Я не понимаю, — сказал он глухо. — Как ты могла вот так просто всё оборвать?
— Не просто, — тихо ответила она. — Медленно. Годами. Каждый раз, когда ты спрашивал: «Ты чего опять злишься?» — и я молчала.
Андрей опустил голову, стал теребить ремень сумки. Движения суетливые, почти подростковые. Светлана вдруг ясно увидела — он ведь никогда не вырос. Только старел.
— А если бы я не попросил тогда про машину? — спросил он, будто надеялся, что где-то есть другой вариант судьбы.
— Был бы другой повод, — сказала она. — Ты всегда находил, к чему прицепиться. То Вера, то мама, то «не та атмосфера» в доме. Всё, кроме себя.
Он шагнул ближе.
— Я скучаю, — выдохнул он.
— По кому? По мне? Или по машине, которая теперь не твоя?
Она долго смотрела на него. Сколько лет она верила, что он просто «устал», «запутался», «нуждается во времени»? А теперь понимала: она просто пыталась оживить то, что давно умерло.
Андрей прошёл на кухню, как раньше, не спрашивая разрешения. Старые привычки не умирают, они просто ждут повода вернуться. Осмотрелся, увидел холодильник.
— Это тебе кто купил?
— Свобода, — ответила Светлана. — Отличная вещь. Денег больше приносит, чем ты.
Он шумно выдохнул, опёрся на стену, будто стены — последние, кто его поддерживает.
— Ты ведь не выйдешь больше замуж, да? — спросил он, не поднимая глаз.
— А что, переживаешь, что просить будет не у кого? Холодильник там, телевизор, ремонт маме…
Он посмотрел на неё так, будто она только что отняла у него не мебель, а смысл жизни.
— Свет, а вдруг ты пожалеешь?
— Жалеют те, кто не пробует, — мягко сказала она. — А я попробовала жить с тобой. Спасибо, больше не хочу.
Он вдруг усмехнулся. Улыбка вышла неприятная, мелкая.
— Всё равно ты одна останешься. Таких, как ты — с характером, с мнением — их боятся.
— Вот и славно, — ответила Светлана, беря чашку с кофе. — Значит, в следующий раз точно не ошибусь.
Он хлопнул дверью.
Она не побежала за ним, не всплакнула. Не звонила подруге, не писала в чат «женщин, переживших». Просто села на диван и допила кофе — горячий, крепкий, правильный.
Прошёл месяц. Светлана поменяла фамилию на девичью. Отрезала волосы. Сняла новую квартиру — маленькую, но чистую, светлую, без чужих теней. Устроилась на новую работу, не престижную, зато честную. И впервые за много лет чувствовала, что дышит сама, а не через чужие ожидания.
Иногда звонила Вера. Голос жалобный, натянутый.
— Света, ты хоть в суде не дави его, ладно? Он ведь совсем сдал. Пить начал.
— Вот и хорошо, — ответила Светлана. — Значит, подарок на день рождения ему подобрать легко — алкотестер и телефон психотерапевта.
Вера обиделась и повесила трубку.
А Светлана смеялась. Тихо, с облегчением.
Через пару недель пришло письмо — официальный конверт. Суд. Развод оформлен. Всё. Пункт.
Она сидела в машине, своей — старенькой, но честной, как сама жизнь. За окном — новый офис, новая работа, новая глава.
На соседнем сиденье лежал телефон. Сообщение от Андрея:
«Ты правда считаешь, что поступила правильно?»
Светлана не стала отвечать. Удалила. Зачем? Ответ она уже знала.
Сзади кто-то нетерпеливо посигналил. Она включила зажигание, тронулась с места.
И вдруг подумала: свобода — не когда уходишь от кого-то. Свобода — когда наконец возвращаешься к себе.
