Он стоял в дверях с чемоданом. Обычный серый чемодан на колёсиках, который мы вместе выбирали три года назад для поездки в Турцию. Тогда я смеялась, что он слишком большой. «Зато влезет всё!» — отшучивался Борис.
Сейчас в него влезла вся наша жизнь. Пятнадцать лет — в один чемодан.
— Ты сама виновата, любовь надо беречь — сказал он. Спокойно так. Будто озвучивал прогноз погоды.
А я стояла босиком на холодном полу и чувствовала, как внутри всё рушится. Медленно. По кирпичику.
— Беречь?!
Голос сорвался на крик. Беречь — это когда он приходил после работы, падал на диван и тыкал в телефон до полуночи? Беречь — это когда на мои вопросы «как дела» отвечал «нормально» и снова в свой экран? Беречь — это когда последний раз мы разговаривали по-настоящему… когда вообще?
— Не ори — поморщился Борис. — Соседи услышат.
Соседи. Господи. Сейчас моя жизнь разваливается, а он думает о соседях.
— А что Катя? — выдохнула я. — Как ты ей скажешь?
Дочка спала в своей комнате, обнимая плюшевого медведя. Ей восемь. Всего восемь…
Борис дёрнул плечом:
— Скажем вместе. Потом. Когда она проснётся.
— Потом?! Ты уходишь сейчас, а говорить будем потом?!
— Лена, не устраивай сцену. Мы же взрослые люди.
Взрослые. Я вдруг вспомнила, как он делал мне предложение. На крыше этого самого дома — старенькой пятиэтажки на окраине. Принёс шампанское, дешёвое кольцо. Тогда показалось, это так романтично.
А сейчас — это всё в прошлом… Когда через пятнадцать лет муж уходит к двадцатипятилетней стажёрке из его отдела.
— Она младше на пятнадцать лет — тихо сказала я. — Младше, Боря.
— При чём тут это?
— При том, что через пять лет она бросит тебя. Как старого.
Он усмехнулся. Впервые за этот разговор на его лице появилась хоть какая-то эмоция:
— Значит, проживу эти пять лет счастливым. А с тобой… с тобой я последние годы просто существовал.
Вот так вот. Сделал вывод.
— Существовал… — повторила я.
Ноги подкосились. Опустилась на стул прямо в прихожей.
— Ладно, не надо драмы — Борис неловко переступил с ноги на ногу. — Мы просто… разные стали. Такое бывает.
— Разные? Боря, мы всегда были разными! Ты любил футбол, я — книги. Ты молчал, я говорила. Но нам было хорошо!
— «Было». Ключевое слово.
Он повернулся к двери.
— Стой!
Вскочила. Схватила его за руку. Он обернулся — и я увидела в его глазах пустоту. Ту самую, которую не замечала последние месяцы. Или не хотела замечать?
— Пожалуйста… давай попробуем ещё раз.
Боже. Как жалко это звучало.
— Не надо меняться — вздохнул он. — Просто… отпусти.
И вышел.
Щёлк — замок. Топот шагов по лестнице. Хлопнула — дверь подъезда.
Тишина.
Я осталась сидеть. Сколько — не знаю. Может, минуту. Может, час. Время перестало существовать.
— Мама?
Катькин сонный голос вырвал меня из ступора.
— Мам, а почему ты здесь сидишь? И где папа?
Повернулась. Она стояла в дверях своей комнаты — маленькая, взъерошенная, с заспанными глазами.
Что сказать? Как объяснить ребёнку, что мир только что треснул пополам?
— Папа… уехал по работе.
— Опять? — надула губы Катя. — Он же обещал в воскресенье в зоопарк!
Зоопарк. Точно. Борис обещал.
Подошла к дочке, присела рядом:
— Знаешь что? Мы поедем вдвоём. Я и ты. Как настоящие путешественницы!
— Правда? — оживилась она. — А можно ещё в парк аттракционов?
— Можно. Куда хочешь.
Катя обняла меня крепко-крепко. И в этом объятии было что-то… освобождающее.
Я вдруг поняла: Борис ушёл не сегодня. Он уходил постепенно — день за днём. А я цеплялась за призрак. За воспоминание о том, кем мы были когда-то. Но воспоминания не греют холодными ночами.
Утро. Первое утро без него.
Проснулась от звонка. Телефон трезвонил настойчиво — мамин номер на экране.
— Лен, привет! Ты как? — бодрый голос мамы бил по ушам. — Слушай, я тут пирог испекла, заезжай…
— Мам, Борис ушёл.
Пауза. Долгая. Неловкая.
— Что… как ушёл?
— Так. Собрал вещи и ушёл. К другой.
Опять пауза. Потом мамин вздох — тяжёлый, полный понимания:
— Ну… может, оно и к лучшему, дочка. Он последнее время какой-то… не такой был.
Не такой. Все вокруг видели. Все, кроме меня.
— Мам, а как ты с папой прожила сорок лет? В чём секрет?
Она засмеялась. Грустно так:
— Секрет? Везение, наверное. И то, что мы оба старались. Одновременно. Понимаешь? Любовь — это не чувство, Ленка. Это работа. Каждый день. И если один пашет, а второй лежит на печи — ничего не выйдет.
Вспомнила Бориса на диване. С телефоном. Каждый вечер.
А я на кухне. Ужин готовлю. У Катьки уроки проверяю. Бельё стираю. Пахала. Одна.
— Спасибо, мам.
— За что?
— Просто… спасибо.
Повесила трубку. Встала. Подошла к зеркалу.
Посмотрела на своё отражение — лицо с красными глазами, я в старой футболке… И вдруг улыбнулась.
Потому что впервые за много лет увидела в зеркале не жену Бориса. Не маму Кати.
А просто… Лену. Которой всего тридцать семь. Впереди — целая жизнь.
И эта жизнь начинается сегодня.
Неделя прошла как в тумане
Катя задавала вопросы. Много вопросов. «Когда папа вернётся?», «Почему он не звонит?», «Это из-за меня?»
Каждый вопрос — как нож по живому.
— Солнышко, это не из-за тебя. Никогда. Слышишь? Папа любит тебя. Просто… взрослые иногда не могут жить вместе.
— А ты его любишь?
Я замерла. Открыла рот — и поняла, что не знаю ответа.
Любила ли я Бориса? Того, настоящего — с которым танцевала под дождём пятнадцать лет назад? Который читал мне стихи Бродского. Который носил меня на руках через лужи?
Да. Того я любила.
А этого? Того, кто ушёл… не оглянувшись?
— Любила — честно ответила я. — Когда-то очень любила.
Катя кивнула. Мудро так — не по годам.
— Тогда ладно. Значит, у вас просто любовь закончилась. Как батарейка.
Батарейка…
Из глаз хлынули слёзы. Я обняла дочь так крепко, будто боялась, что она тоже исчезнет.
В пятницу позвонила Наташка. Моя школьная подруга. Она пережила уже два развода и теперь считалась гуру в вопросах «как жить после».
— Лен, хватит сидеть дома! Пошли куда-нибудь. В кино. В кафе. Хоть куда — только выйди из этой квартиры!
— Не хочу никуда…
— Хочешь-не хочешь. Завтра в семь вечера жду тебя у метро. И накрась губы. Красная помада.
Повесила трубку, не дожидаясь ответа.
Я смотрела на телефон и думала: а почему бы и нет? Сидеть дома и жалеть себя — это не выход. Борис живёт своей новой жизнью, а я что — должна застыть в этой боли? Нет.
Суббота
Я стояла у зеркала и пыталась вспомнить, где у меня красная помада. Нашла на дне косметички. Накрасилась. Посмотрела на себя.
Странно. Будто другой человек смотрит из зеркала.
— Мам, ты красивая! — Катя ворвалась в комнату. — Как принцесса!
— Спасибо, солнце. Бабушка скоро приедет, ты с ней побудешь?
— Ага! Она обещала показать мне, как вязать. Иди, мам. Повеселись там.
Повеселись…
Когда я в последний раз веселилась? Не помню.
Наташка ждала у метро — яркая, шумная, в леопардовом пальто.
— О! Губы накрасила — уже прогресс! — заорала она на всю улицу. — Пошли, я знаю одно местечко.
Местечко оказалось небольшим баром на Арбате. Тихая музыка, приглушённый свет, запах кофе и корицы.
— Два глинтвейна! — скомандовала Наташка бармену. — И покрепче.
Мы сели в углу. Она смотрела на меня долго — изучающе.
— Ну что, выживаешь?
— Стараюсь — усмехнулась я. — Катя держит. Если бы не она…
— Понимаю. После первого развода я полгода ревела. Думала, жизнь кончилась. А потом поняла — она только началась.
— Да ну?
— Серьёзно! Лен, ты представить не можешь, какое это счастье — жить для себя. Не подстраиваться. Не ждать, когда он соизволит обратить внимание. Просто… жить.
Принесли глинтвейн. Горячий, пряный, обжигающий.
— За новую жизнь — подняла бокал Наташка.
— За новую жизнь — эхом откликнулась я.
Выпили. С каждым глотком тепло разливалось по телу, вытесняя холод этой бесконечной недели.
Мы болтали. О всякой ерунде — о работе, о людях, о новом сериале. Смеялись. Громко. До слёз.
И вдруг я поймала себя на мысли: я счастлива. Прямо сейчас. В этом баре. С подругой. Без Бориса.
— Наташ, спасибо.
— За что?
— За то, что вытащила. Я уже начала зарастать мхом.
Она хмыкнула:
— Ещё чего! Тебе тридцать семь, а не сто. Жизнь только начинается, детка.
Вернулась домой за полночь. Навеселе. Счастливая.
Мама сидела на кухне с чаем:
— Ну как?
— Хорошо, мам. Очень хорошо.
Она кивнула. Улыбнулась:
— Вот и правильно. Катя спит, я её уложила. Чай будешь?
— Нет. Спасибо.
— И знаешь? Не раскисай давай. Ну, ушла ваша любовь… Иногда она уходит. Но это не значит, что её не было. И не значит, что не будет новой.
Новой любви… Я ещё не готова об этом думать. Но знаете? Я и не против.
Прошёл месяц
Борис звонил дважды. Первый раз — поговорить с Катей. Второй — забрать остатки вещей.
Я встретила его спокойно. Без слёз. Без истерик.
— Как ты? — спросил он неловко.
— Хорошо. Лучше, чем думала.
Он кивнул. Смотрел на меня странно — будто впервые видел.
— Ты… изменилась.
— Да. Наверное.
Он собрал вещи молча. У двери обернулся:
— Лена, прости. Если что…
— Не надо, Боря. Всё нормально. Правда.
И это была правда. Я простила. Не его — себя. За то, что держалась за ушедшие отношения. За то, что боялась остаться одна.
Ещё через месяц я записалась на фитнес. Стала заниматься на спортивных тренажёрах.
На первом занятии познакомилась с Андреем. Высокий. Волосы уже местами с сединой. Умные глаза. Разведён. Есть сын.
После занятия он подошёл:
— Не хотите выпить кофе? Тут рядом хорошая кофейня.
Я замялась. Сердце бешено колотилось.
— Просто кофе — улыбнулся он. — Обещаю.
— Хорошо — выдохнула я. — Просто кофе.
Мы вышли на улицу. Был октябрь — холодный, ветреный. Но мне было тепло.
Потому что я шла не одна. И не с Борисом.
Вечером, укладывая Катю спать, я услышала:
— Мам, а ты знаешь, что у тебя глаза светятся?
— Правда?
— Ага. Как звёздочки.
Я поцеловала её в макушку. Выключила свет. Вышла в коридор.
И подумала: да, Боря был прав. Любовь надо беречь.
Но сначала надо беречь себя. Потому что, если ты потерял себя — беречь больше нечего.
А я себя нашла. Наконец.
И это только начало.
Прошло полгода
Борис звонил всё реже. Катя привыкла к новому укладу. Я… я стала другой.
Расстались мы с Андреем через три месяца. Тихо. По-взрослому. Просто не сложилось. Но я не плакала.
В марте поехали с Катей в Питер. Вдвоём. Гуляли по Невскому, ели пышки, кормили голубей. Катя смеялась так заразительно, что прохожие оборачивались.
— Мам, это лучшие каникулы в моей жизни! — кричала она на Дворцовой площади.
Лучшие…
Я обняла её. И подумала: вот оно. Счастье. В моменте. В этом ветре. В смехе дочери…
Год спустя после ухода Бориса я встретила его на улице. Случайно. Он был с ней. Молодая. Красивая. Беременная.
— Лена! — удивился он. — Привет. Это… это Алиса.
— Здравствуйте — кивнула я.
Алиса улыбнулась неуверенно. Я вдруг поняла — она боится. Боится, что я устрою сцену. Но мне не хотелось.
— Поздравляю — искренне сказала я. — Всего вам хорошего.
Борис растерялся:
— Спасибо… Ты… ты выглядишь отлично.
— Знаю — засмеялась я. — Живу отлично. Пока!
И пошла дальше. Легко. Свободно.
А вечером, ложась спать, я подумала: спасибо тебе, Боря. За то, что ушёл. За то, что сказал ту фразу — про то, что любовь надо беречь. Ты был прав. Любовь надо беречь.
И я теперь берегу — свою любовь к жизни. К себе. К дочери.
А всё остальное…
Это совершенно неважно.
