Марк положил телефон на стол и посмотрел на мать. Элеонора сидела напротив, ногти постукивали по столешнице — ровно, методично, как метроном.
— Ты что-то хотел сказать? — спросила она, не поднимая глаз.
Он молчал. Хотел — да. Хотел сказать, что встретил девушку. Что у неё смех такой — будто воробьи за окном. Что когда она рядом, он чувствует себя человеком, а не приложением к чужой жизни. Но вместо этого Марк потёр переносицу и пробормотал:
— Нет, мам. Ничего.
Элеонора кивнула, довольная.
Арина появилась в его жизни случайно — в очереди за кофе, когда он забыл карту, а она протянула свою. Улыбнулась, махнула рукой: мол, ерунда, бывает. Потом они разговорились. Она работала в библиотеке, любила старые книги и не боялась тишины. Марк смотрел на её лицо — на тонкий шрам у виска, на след от несчастного случая на дороге на щеке — и думал, что никогда не видел никого прекраснее.
Через четыре месяца он понял, что без неё задыхается. Ещё через неделю — что боится сказать матери.
Когда он всё-таки решился и привёл Арину домой, мать встретила их с улыбкой. Накрыла стол, расспрашивала о работе, о родителях. Арина отвечала спокойно, с достоинством, хотя Марк видел, как напряглись её плечи.
Как только дверь за Ариной закрылась, Элеонора развернулась к сыну.
— Ты с ума сошёл?
Марк попытался что-то сказать, но она не дала.
— Ты видел её лицо? Ты понимаешь, что скажут люди? Что подумают обо мне?
— Мама, при чём тут ты…
— При том, что я всю жизнь тебя растила! Чтобы ты привёл домой… это? У меня сердце, Марк! Сердце! Я столько для тебя сделала, а ты… — голос её сорвался на крик, потом на всхлип. Она схватилась за грудь, осела на стул. — Ты меня хоронишь.
Марк стоял и смотрел, как она задыхается, как хватает таблетки из сумочки. Внутри что-то сжалось, знакомое и тяжёлое.
— Прости, — выдохнул он.
Элеонора подняла на него глаза — мокрые, полные обиды.
— Если ты её выберешь, я не переживу этого.
После того вечера Марк стал другим. Арина замечала — как он отводит взгляд, когда она касается его руки. Как молчит, когда раньше смеялся. Она пыталась говорить с ним, но он отмахивался: всё нормально, просто устал.
Однажды вечером, когда они сидели в кафе, она положила руку на его ладонь и спросила прямо:
— Ты хочешь расстаться?
Марк вздрогнул.
— Нет! Нет, я… я хочу быть с тобой.
— Тогда что?
Он молчал так долго, что Арина уже готова была встать и уйти. Но потом он выдохнул:
— Выходи за меня замуж.
Она замерла. Потом расплакалась — от счастья и от страха одновременно. Потому что в его голосе не было радости. Только отчаяние.
Свадьба была небольшой — человек тридцать, ресторан на окраине, белые цветы на столах. Арина стояла у зеркала в подсобке и поправляла фату. Руки дрожали. Она знала, что Элеонора здесь. Чувствовала её присутствие, как перед грозой чувствуют озон.
Всё шло тихо, почти скучно. Гости ели, разговаривали, кто-то танцевал. Арина начала думать, что всё обойдётся.
А потом Элеонора поднялась с бокалом игристого.
Лицо у неё было торжественное, почти святое. В зале стихло.
— Дорогие гости, я хочу сказать несколько слов о нашей… невесте.
Арина замерла.
— Я долго думала, достойна ли она моего сына. Арина — хороший человек. Добрая. Работящая. Но, знаете… — Элеонора сделала паузу, оглядела гостей. — Красота — это дар. И не всем он дан. Я надеюсь, что Марк не пожалеет о своём выборе. Что он сможет… смириться.
Тишина была оглушительной. Кто-то кашлянул. Кто-то уронил вилку.
Арина медленно подняла глаза на Марка. Он сидел рядом, бледный, и смотрел в тарелку.
— Марк, — позвала она тихо.
Он не поднял головы.
— Марк, посмотри на меня.
Он сглотнул, но так и не посмотрел.
Тогда Арина встала. Сердце билось так, что, казалось, сейчас выпрыгнет. Она взяла букет со стола, повернулась к Марку и сказала — громко, чётко, так, чтобы услышал весь зал:
— Женись на своей мамочке.
И швырнула букет ему в грудь.
Потом развернулась и пошла к выходу. Не бежала — шла. Спина прямая, подбородок поднят. За спиной взорвался гул голосов, чей-то смех, чей-то визг.
Дверь за ней закрылась тихо.
Марк сидел и смотрел на букет, лежащий у его ног. Элеонора рыдала рядом — громко, демонстративно. Гости переглядывались, кто-то начал собираться. Кто-то снимал на телефон.
— Это всё она, — шептала мать сквозь слёзы. — Она всё испортила. Видишь? Я же говорила тебе.
Марк поднял голову и посмотрел на мать. По-настоящему посмотрел — впервые за много лет. Увидел её напряжённое лицо, торжествующие глаза под маской скорби. Она победила. И радовалась этому.
Внутри у него было пусто.
Прошло полгода. Марк всё так же жил с матерью, всё так же ходил на работу, всё так же возвращался домой к ужину. Элеонора была довольна. Она снова контролировала его жизнь — от выбора рубашки до графика выходных.
Однажды они шли по центру города — мать вела его в магазин, чтобы купить новый костюм. Элеонора что-то говорила про ткань, про цвет, но Марк не слушал. Смотрел по сторонам, думал о своём.
И вдруг увидел её.
Арина стояла у витрины книжного. Волосы распущены, лёгкое платье, солнечные очки на голове. Лицо… Марк замер. Шрамы, те самые, из-за которых его мать устроила ад на свадьбе — почти исчезли. Кожа ровная, свежая, будто светилась изнутри. Но дело было не только в этом. Арина улыбалась кому-то, кто стоял рядом — высокому мужчине в светлой рубашке. Улыбалась легко, открыто.
Так, как раньше улыбалась ему.
Марк не мог оторвать взгляда. Она выглядела… счастливой. Свободной. Живой.
Элеонора обернулась, проследила за его взглядом и тоже увидела Арину. Лицо матери исказилось.
— Марк, пошли отсюда, — бросила она резко.
Он не двигался.
Арина подняла голову — и встретилась с ним взглядом. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга через толпу. Марк хотел шагнуть вперёд, окликнуть её, сказать… что? Прости? Я ошибся? Вернись?
Но Арина чуть кивнула — вежливо, отстранённо, как кивают случайным знакомым — и отвернулась. Взяла мужчину под руку, и они скрылись в книжном магазине.
Марк стоял и смотрел на пустое место, где она только что была.
— Марк, я сказала — пошли! — Элеонора дёрнула его за рукав.
Он послушно пошёл за ней.
Всю дорогу домой Элеонора говорила без умолку. Что Арина, конечно, сделала себе лицо — наверное, влезла в долги, вот глупая. Что всё равно красота ненастоящая, купленная. Что хорошо, что Марк вовремя от неё избавился.
— Ты же понимаешь, что я была права? — спросила она, когда они вошли в квартиру.
Марк повесил куртку на вешалку, прошёл на кухню, налил себе воды.
— Марк, я с тобой разговариваю!
Он повернулся к ней. Посмотрел — долго, тяжело.
— Да, мам. Ты была права.
Элеонора выдохнула с облегчением, довольная.
Марк допил воду и подумал: дело было не в шрамах. Никогда не было. Элеонора считала Арину недостойной не из-за лица. Любая девушка была бы недостойной. Потому что никто не мог быть достаточно хорош для её сына. Для её собственности.
И Арина ушла не потому, что он не защитил её на свадьбе.
Она ушла, потому что поняла: он никогда не защитит.
Вечером Марк сидел на кухне один. Элеонора спала в соседней комнате — она всегда ложилась рано, говорила, что устаёт. Он смотрел на свой телефон, на старые фотографии. Вот Арина смеётся, прикрывая рот рукой. Вот они вдвоём на набережной. Вот она спит у него на плече.
Он мог бы написать ей. Извиниться. Попытаться объяснить.
Но объяснять было нечего. Он выбрал. И теперь живёт с этим выбором — каждый день, каждый час, каждую минуту.
В соседней комнате зашуршало — мать проснулась.
— Марк! Принеси мне воды!
Он встал, машинально, как делал это сотни раз. И вдруг понял: так будет всегда. До конца.
Марк взял стакан, налил воды, понёс в комнату матери.
Элеонора лежала на кровати, довольная и спокойная. Взяла стакан из его рук, отпила.
— Спасибо, сынок. Ты у меня такой заботливый.
Он кивнул и вышел.
А в другом конце города Арина сидела на диване с книгой. Рядом дремал кот, на столе остывал чай. Она вспомнила, как полгода назад вернулась домой после той свадьбы — вся в белом, с размазанной тушью. Как рыдала, пока не кончились слёзы. Как смотрела в зеркало и думала: правда ли я так страшна?
Потом записалась к хирургу. Не из-за Марка — из-за себя. Потому что хотела видеть в отражении ту, кем себя чувствовала внутри.
Шрамы ушли. Но главное — ушло другое. Страх, что она недостаточно хороша. Что её нужно заслужить. Что любовь — это когда ты терпишь и ждёшь, пока тебя выберут.
Арина закрыла книгу и посмотрела на своё отражение в тёмном окне. Лицо было красивым. Но красота была не в коже. Она была в том, что Арина больше не ждала, когда её спасут.
Она спасла себя сама.
Марк так и не написал ей. Не позвонил. Продолжал жить в квартире с матерью, ходить на работу, возвращаться к ужину. Элеонора по-прежнему контролировала каждый его шаг. Иногда она заводила разговор о женитьбе — мол, пора бы уже найти кого-то достойного.
Марк кивал и молчал.
Он знал: никого не будет. Потому что тот, кто однажды не защитил любовь, не заслуживает второго шанса.
А Арина жила дальше. Работала, встречалась с друзьями, читала, смеялась. Иногда вспоминала Марка — но не с болью. С лёгкой грустью, как вспоминают давно прошедшее.
Она была свободна.
А он остался в клетке, которую построил сам.
И ключ от этой клетки всегда держала мать.
