Воздух в отделении банка был прохладным и стерильным, пахло деньгами не в смысле богатства, а в смысле бумаги — новой, хрустящей, бездушной. Алла только что поставила последнюю подпись под договором об открытии счета. Ее счета. Не общего, не семейного, а личного, отдельного. Первого в ее жизни. Черная гелевая ручка скользнула по гладкой бумаге, оставляя за собой причудливый росчерк, который казался ей в этот момент не просто автографом, а манифестом, декларацией независимости. Консультант, молодая девушка с безразлично-вежливой улыбкой, вручила ей папку с документами и пластиковую карту, теплую от прикосновения рукограбителя. Эта маленькая карточка, легкая, почти невесомая, была тяжелее свинца. В ней заключался результат трех лет ее тайного, изнурительного труда: freelance-переводы, которые она делала ночами, пока муж смотрел телевизор; крошечные гонорары за статьи в нишевый журнал; сбережения, отложенные буквально из воздуха, от каждой некупленной чашки кофе, от каждой сэкономленной на такси суммы.
Она вышла на улицу, и осенний воздух, влажный и прозрачный после недавнего дождя, показался ей пьянящим, как шампанское. Солнце, бледное и негреющее, золотило мокрый асфальт, и каждый прохожий, каждая машина, каждый шорох опавших листьев под ногами казались частью некоего великого, сияющего замысла. У нее были свои деньги. Не «деньги семьи», которые лежали на общем счету и за которые она должна была отчитываться, как капризный ребенок. Не те деньги, что муж «давал на хозяйство», с таким видом, будто совершает великое благодеяние. Ее. Заработанные ее мозгом, ее бессонными ночами, ее уставшими от клавиатуры пальцами. Она шла домой, сжимая в кармане пальто тот самый, волшебный пластик, и ей хотелось смеяться, петь, обнимать незнакомых людей. Это была ее маленькая, никому не ведомая победа. Победа над бытом, над привычным укладом, над собственной нерешительностью.
Она вошла в подъезд, и запах лампочек-жуков и мокрой штукатурки, обычно такой давящий, сегодня показался ей родным и безопасным. Она медленно поднималась по лестнице, оттягивая момент, когда она переступит порог своей обычной жизни, но теперь — с этим сокровищем в кармане, с этой тайной, которая согревала ее изнутри, как глоток хорошего коньяка.
Ключ бесшумно вошел в замочную скважину — она всегда смазывала ее, чтобы не скрипела и не выдавала ее приход. Эта привычка, выработанная за годы жизни с человеком, не любившим неожиданностей, сейчас сыграла ей на руку. Дверь открылась беззвучно.
И тут она услышала голоса. Из гостиной. Голос мужа, Дмитрия, низкий, уверенный, и визгливый, пронзительный голос его сестры, Ларисы. Они говорили возбужденно, перебивая друг друга. Алла замерла в прихожей, как завороженная. Она еще не понимала смысла слов, но интонации были такими знакомыми, такими… хищными. Это был тот тон, каким они обычно обсуждали, на какую очередную ненужную вещь потратить «семейные» деньги — на новый дорогой гаджет Дмитрия или на путевку для Ларисы.
И тогда до нее долетели слова. Отчетливые, как удары хлыста.
— Ну, я так понимаю, тысяч сто пятьдесят — это уже точно есть, — говорила Лариса. — Ты посмотри, сколько она в этом году на те самые свои «статьи» времени убила. Значит, деньги есть. И они лежат без дела!
— Подожди, не торопись, — в голосе Дмитрия слышалась привычная снисходительность, но и азарт. — Надо все продумать. Она же может и возмутиться.
— Что?! — фыркнула Лариса. — Возмутиться? А с чего это? Это же общие деньги! По закону, что бы она там ни заработала, все пополам. Так что половина — твоя по праву. А твоя половина — это почти наши с тобой деньги. Мы же на пару вкладываемся в этот криптопроект. Перспективный же, ты сам сказал!
Алла стояла, не двигаясь, прислонившись спиной к прохладной стене прихожей. Сердце не билось, а колотилось где-то в горле, перекрывая дыхание. Она слышала, как Дмитрий солидно издает что-то вроде «хм-м» и затем говорит:
— Ну, в общем, да. Логично. Она, конечно, может повозмущаться немного, женщины они такие… сентиментальные к своим первым заработкам. Но ты права. Закон на моей стороне. Эти деньги должны работать, а не пылиться на ее глупой «заначке». Надо просто подойти и сказать прямо. Мол, Алла, я знаю про твой счет. Давай не будем делать глупостей, отдадим деньги в надежные руки, в рост. Для пользы семьи.
— Именно! — обрадовалась Лариса. — А если бухтит — напомни ей, кто все эти годы крышу над головой держал! Кто кормил, пока она по своим журнальчикам трындела!
В ушах у Аллы зазвенело. Тот самый, сияющий, праздничный мир, что окружал ее еще пять минут назад, рухнул, рассыпался в прах. Ее победа, ее независимость, ее тайна, которую она лелеяла все эти месяцы, оказались иллюзией, мыльным пузырем, который лопнул, едва успев родиться. Они уже все знали. Или догадывались. И не просто догадывались — они уже делили ее деньги. Ее кровные, выстраданные деньги, которые она копила не на шубу и не на отдых, а на чувство собственной состоятельности, на призрачную возможность когда-нибудь сказать «я сама». А они… они говорили о них, как о своей законной добыче. «Половина — твоя по праву». «Наши с тобой деньги».
Она ощутила во рту привкус меди и поняла, что до крови закусила губу. Пальцы сами собой сжали ту самую, еще теплую карту в кармане. И вдруг ярость, холодная, молчаливая, всесокрушающая, сменила первоначальный шок. Это была не истерика, не слезы обиды. Это было нечто другое. Спокойное и беспощадное.
Она сняла пальто, аккуратно повесила его на вешалку и, не производя ни звука, прошла в свою спальню. Она подошла к своему бюро, открыла потайной ящик, куда не заглядывал даже Дмитрий, и достала оттуда другую папку. Толще. С другими документами. Она не планировала показывать их ему. Не сейчас. Может быть, никогда. Но сейчас настал тот самый момент.
С папкой в руках она вышла в гостиную. Дмитрий и Лариса сидели на диване, склонившись над планшетом, на экране которого пестрели графики и цифры. Увидев ее, они вздрогнули и разом замолчали. На их лицах застыла смесь вины и привычной уверенности в своей правоте.
— Аллочка! А мы тебя не слышали! — первым опомнился Дмитрий, пытаясь придать лицу невинное выражение. — Ты где пропадала?
Алла не ответила. Она медленно подошла к журнальному столику и положила свою папку поверх их планшета. Потом подняла на них глаза. И они, увидев ее взгляд — спокойный, прямой, без тени прежней покорности, — невольно отшатнулись.
— Я вернулась из банка, — сказала она тихо, и тишина в комнате сделала ее слова звенящими. — С новым счетом.
Дмитрий попытался улыбнуться, но получилось жалко.
— Вот и прекрасно! — выдавил он. — Как раз кстати. Мы тут с Ларисой обсуждали один перспективный проект. Очень выгодное вложение. Как раз для твоих… накоплений.
— Для моих денег? — переспросила Алла, и в ее голосе зазвучала легкая, почти насмешливая нотка.
— Ну да, — вступила Лариса, оправляясь от испуга. — Дмитрий же тебе все объяснит. Это же для общего блага!
Алла медленно открыла папку. Она видела, как их взгляды жадно устремились к бумагам, выискивая цифры, сумму на счету.
— Я все слышала, — продолжала она, не глядя на них, перелистывая страницы. — Как вы делили мои деньги. Очень трогательно. Семейная идиллия.
— Алла, не надо кривить душой! — начал Дмитрий, набирая обороты. — Это не только твои деньги! По закону…
— По закону, — перебила его Алла, и наконец подняла на него глаза, — да. Ты прав. Половина того, что я заработала в браке, принадлежит тебе.
На лице Дмитрия появилось выражение торжества. Лариса самодовольно улыбнулась.
— Но, — произнесла Алла, и это «но» прозвучало тише, но весомее любого крика, — прежде чем делить мои заработки, давай разделим твои долги.
Она вынула из папки и положила на стол другую стопку бумаг. Распечатки кредитных договоров, выписки по займам, счета.
— Вот твой кредит на ту самую машину, которую ты, как выяснилось, купил не на премию, а в долг, и про которую ты мне сказал, что «компания выдала». Вот займы, которые ты брал у друзей на твои неудачные крипто-инвестиции, о которых я узнала совершенно случайно. Вот долг по твоей кредитке, который ты скрывал. И это, — она положила последний листок, — мое заявление о расторжении брака. С подробной описью всего общего имущества и… общих долгов.
Она сделала паузу, дав им вдохнуть весь ужас открывшейся перспективы.
— Так что, дорогой, — голос ее стал абсолютно ровным, почти ласковым, — прежде чем претендовать на половину моих ста тысяч, не хочешь ли обсудить, как мы поделим пополам твои два миллиона долгов? Или, может быть, твоя сестра, которая так печется о «наших» деньгах, поможет тебе с их выплатой?
Лицо Дмитрия стало восковым. Он смотрел на бумаги, не веря своим глазам. Лариса вскочила с дивана, ее лицо перекосилось.
— Это что за пакости ты собрала? Клевета!
— Нет, — покачала головой Алла. — Это бухгалтерия, милая. Та самая, скучная и беспристрастная. Тот самый закон, на который вы так любите ссылаться, когда он вам выгоден.
Она закрыла папку. Ее собственная, маленькая победа оказалась горькой. Не было радости, не было торжества. Была лишь пустота и леденящая ясность. Но это была ее ясность. Ее правда.
— Так что, — заключила она, глядя на мужа, в глазах которого бушевала настоящая паника, — теперь у нас есть что обсудить. Но уже на совершенно других условиях. Ваш «перспективный проект» откладывается. А мой — только начинается.
Она повернулась и вышла из гостиной, оставив их в ошеломленном, жалком молчании, среди развалов их собственных финансовых пирамид, которые наконец-то рухнули, похоронив под обломками их наглые, хищные планы. Она шла к себе в комнату, к своему компьютеру, к своей работе. К своей жизни, которую ей предстояло отстраивать заново. Но уже без иллюзий. И без непрошеных совладельцев.
