— Конечно, я рада, Мариночка. Как же не радоваться? Катюша наша замуж выходит! — голос Людмилы Ивановны в трубке дрогнул и поплыл, пропитанный плохо скрытым торжеством. — Такой жених, ты бы видела! Статный, серьёзный. Свой бизнес у него, не то что некоторые.
Марина прикрыла глаза, кончиками пальцев массируя виски. Вечер после смены в библиотеке и так выдался тяжёлым — годовой отчёт, недостача, шумные подростки в читальном зале. Разговор с матерью становился последней каплей.
— Я очень рада, мам. Правда. Катя заслуживает счастья.
— Вот и я говорю! Счастья! А счастье, Мариша, оно любит, когда всё красиво. Свадьба будет… ох! В лучшем загородном ресторане. Платье из Милана, Катюша уже летала на примерку. Гостей сто пятьдесят человек. Ты же понимаешь, какой уровень?
Марина понимала. Она представила свою младшую сестру, сияющую, порхающую в облаке итальянского кружева, и невольно улыбнулась. Катя всегда была такой — яркой, лёгкой, будто созданной для праздника. В отличие от неё самой, Марины, привыкшей к тишине и пыльным стеллажам.
— Паша будет в восторге, — сказала она, переводя тему на мужа. — Он Катьку обожает.
— Ой, Паша твой — золото, а не муж, — тут же подхватила Людмила Ивановна. — Всё в дом, всё для тебя. Не то что отец ваш, покойничек… царствие ему небесное. — Мать картинно вздохнула, и Марина напряглась, ожидая продолжения. — Как вспомню, так вздрогну. Хорошо, что Катюша этого всего не застала, психика у неё нежная, ранимая. А ты у меня кремень, дочка. Всегда на тебя опереться можно было.
Сердце Марины неприятно сжалось. Этот разговор, как и многие другие, шёл по давно знакомому, вытоптанному маршруту. Маршруту, в конце которого всегда маячила её, Маринина, ответственность.
Через пару дней позвонила сама Катя. Её голос звенел от восторга, перескакивая с одного на другое.
— Марин, привет! Ты не представляешь! Мы с Кириллом такое место для свадьбы нашли! Озеро, сосны, белые шатры! Как в кино! А кольца! Ты упадёшь, когда увидишь!
— Катюш, я так рада за тебя, — искренне сказала Марина, листая на рабочем компьютере каталог книжных новинок. — Ты светишься от счастья, это даже по телефону слышно.
— Я не просто свечусь, я горю! Слушай, сестрёнка, тут такое дело… — Катя на секунду понизила голос, делая его заговорщицким. — Нам с Кирюшей немного не хватает на первый взнос за квартиру. Мы такую нашли, ты обалдеешь! Пентхаус! С террасой! Ну, там буквально ерунда осталась, тысяч триста. Одолжишь до осени? У Кирилла как раз крупный контракт закроется, мы сразу всё вернём. Ты же знаешь, я отдам.
Воздух застрял в лёгких Марины. Триста тысяч. Для Кати, с её зарплатой в маркетинговом агентстве и женихом-бизнесменом, это была «ерунда». Для Марины и Паши это была колоссальная сумма, почти все их скромные сбережения, которые они откладывали на ремонт в своей хрущёвке. Но дело было даже не в этом.
— Кать… у меня нет таких денег, — тихо произнесла Марина.
В трубке повисла оглушительная тишина.
— В смысле нет? — недоверчиво переспросила Катя. — Марин, не смешно. Вы с Пашей оба работаете, живёте скромно, никуда не ездите. У вас должны быть накопления. Я же не прошу подарить, я прошу одолжить!
— У нас нет, Катя. Просто нет.
— Понятно, — голос сестры мгновенно стал ледяным. — Значит, помочь ты мне просто не хочешь. Я так и думала. Завидуешь, наверное.
Короткие гудки ударили по ушам больнее пощёчины. Марина положила трубку на рычаг старенького рабочего телефона и уставилась в стену. Завидует? Если бы Катя только знала… Если бы она только догадывалась, почему они «живут скромно» и «никуда не ездят» уже почти семь лет.
Вечером, когда Павел вернулся с работы, он сразу заметил её состояние.
— Мариш, что случилось? На тебе лица нет.
— Катя звонила. Денег просила на квартиру. Триста тысяч.
Павел присвистнул.
— Ого. Ну, у нас столько свободных нет, ты же знаешь. Ты ей объяснила?
— Попыталась. Она решила, что я завидую, и бросила трубку.
— М-да, — протянул он, обнимая жену за плечи. — Неприятно. Ну, ничего, остынет и поймёт. Она девочка умная, хоть и избалованная.
Марина кивнула, но не сказала главного. Не сказала, куда на самом деле уходили все их деньги. Куда уходила почти вся Пашина зарплата инженера и большая часть её библиотекарской ставки. Она снова промолчала, как молчала уже много лет, храня преданно, как самый страшный фамильный скелет, тайну их отца.
Тайну огромного долга, оставшегося после прогоревшего бизнеса. Долга, из-за которого их мать могла лишиться квартиры. Отец умер от инфаркта сразу после того, как всё вскрылось, а Людмила Ивановна, вместо того чтобы честно рассказать обеим дочерям о катастрофе, взяла с двадцатипятилетней Марины клятву.
«Катюше нельзя знать, — шептала она, заламывая руки. — У неё экзамены, у неё вся жизнь впереди! Это её сломает! Ты сильная, ты справишься. Мы вдвоём как-нибудь вытянем, потихоньку».
Только «вдвоём» быстро превратилось в «ты одна». Мать получала скромную пенсию, которой едва хватало на лекарства и квартплату. А весь груз лёг на Марину и ничего не подозревающего Павла, который искренне верил, что они просто «помогают тёще». Он никогда не спрашивал, почему помощь требуется в таком объёме и так регулярно. Он просто любил жену и доверял ей. А она эту веру использовала, чтобы латать дыры в тонущем корабле своей семьи.
Через день после Кати позвонила мать.
— Мариночка, я не понимаю, что происходит! Катюша звонит мне в слезах! Ты отказалась помочь родной сестре! Как ты могла? Это же её счастье!
— Мама, у меня нет трёхсот тысяч, — устало повторила Марина.
— Не выдумывай! Я знаю, что вы с Пашей не шикуете. Могли бы и занять у кого-то, ради сестры! Кирилл у неё человек слова, всё бы отдали! Ты рушишь её будущее из-за своей какой-то непонятной жадности!
Марина слушала и чувствовала, как внутри закипает глухая ярость. Жадность? Она, которая семь лет отказывала себе в новой кофточке, чтобы внести очередной платёж по отцовскому кредиту? Она, которая ни разу не была на море, потому что все отпускные уходили на погашение процентов?
— Мама, прекрати, — сказала она так твёрдо, как не говорила с матерью никогда. — Я сказала, у нас нет денег. Точка.
Людмила Ивановна ахнула и запричитала о чёрной неблагодарности, но Марина нажала отбой.
Вечером она не выдержала. Павел сидел на кухне, хмуро глядя в чашку с остывшим чаем.
— Марин, я сегодня зашёл в онлайн-банк, хотел за интернет заплатить. Я видел наши переводы твоей маме. Каждый месяц. Уже много лет. Суммы немаленькие. Это не просто «помощь», так ведь? Расскажи мне, что происходит. Я не злюсь. Я просто хочу знать правду.
И Марина сломалась. Она села напротив него и, глотая слёзы, рассказала всё. Про отцовский провал, про долг, который мог оставить их всех на улице. Про клятву, которую взяла с неё мать, чтобы «уберечь» Катю. Про семь лет постоянной экономии, страха и лжи.
Павел слушал молча, его лицо каменело с каждым её словом. Когда она закончила, он просто встал, подошёл и крепко обнял её.
— Господи, Маринка… Какая же ты у меня… Одна. Всё это тащила на себе одна. Почему ты мне не сказала?
— Мне было стыдно. И я дала слово маме…
— К чёрту её слово! — неожиданно жёстко сказал он. — Она просто сделала из тебя козла отпущения. Защитила одну дочь за счёт другой. Это не защита, это подлость.
В следующие дни ад разверзся. Катя начала партизанскую войну в социальных сетях. На её странице появились туманные посты о «родственниках, которые оказываются чужими людьми» и о том, «как больно получать удар в спину от самых близких». Начали звонить тётки и двоюродные братья.
— Марина, что у вас с Катей стряслось? Она сама не своя. Неужели тебе для сестры денег жалко?
— Марина, ты старшая, ты должна быть мудрее! Помиритесь!
Людмила Ивановна тоже не отставала, ежедневно отправляя полные патетики сообщения о разбитом материнском сердце и Катюшиных страданиях.
Марина читала всё это с холодным отстранением. Что-то внутри неё окончательно выгорело. Она больше не чувствовала ни вины, ни желания оправдываться. Только ледяное спокойствие и тихую, твёрдую решимость.
— Они приедут в субботу, — сказала она Павлу в пятницу вечером. — Катя, мама. Хотят «серьёзно поговорить».
— Хорошо, — кивнул он. — Значит, поговорим. Только на этот раз говорить будешь ты. А я просто буду рядом.
В субботу они явились втроём. Катя, её жених Кирилл — высокий, холёный, в дорогом кашемировом пальто, и Людмила Ивановна, с трагическим выражением лица. Марина с Павлом встретили их в своей скромной гостиной.
— Ну, здравствуй, сестра, — с порога язвительно бросила Катя, окидывая взглядом скромную обстановку. — Решила всё-таки удостоить нас своим общением?
— Катя, перестань, — шикнула на неё мать. — Мы приехали поговорить мирно. Мариночка, дочка…
— Давайте без «Мариночки», мама, — перебила её Марина ровным голосом. — Говорите, что хотели.
Катя фыркнула и плюхнулась на диван, закинув ногу на ногу.
— Что хотели? Мы хотели понять, почему ты так себя ведёшь. Ты нам всю подготовку к свадьбе срываешь своим поведением! Я из-за тебя на нервах, Кирилл тоже. Вместо того чтобы радоваться, мы вынуждены решать какие-то проблемы, созданные тобой на пустом месте!
— Я создала проблемы? — Марина чуть склонила голову. — Интересно. А в чём именно они заключаются? В том, что я отказалась дать тебе денег, которых у меня нет?
— Да врёшь ты всё! — вскочила Катя. — Нет у неё, посмотрите на неё! Просто ты мне завидуешь! Завидуешь, что я выхожу замуж за успешного человека, что у меня будет красивая жизнь, а ты так и просидишь всю жизнь в своей пыльной библиотеке, в этой конуре!
Павел шагнул вперёд, но Марина остановила его движением руки. Она медленно подошла к серванту, достала оттуда толстую папку и положила её на журнальный столик.
— Завидую, говоришь? — её голос был тихим, но в наступившей тишине он резал, как стекло. — Хорошо. Давай посмотрим, чему именно я должна завидовать.
Она открыла папку. Сверху лежал кредитный договор на имя их отца. На огромную сумму с шестью нулями.
— Вот это, Катя, долг нашего папы. Который он оставил после себя семь лет назад. Вместе с угрозой банка забрать у мамы квартиру, потому что она была созаёмщиком.
Катя уставилась на бумагу, ничего не понимая. Людмила Ивановна побелела как полотно.
— Марина, не надо…
— Нет, мама. Надо. Пора.
Марина начала выкладывать на стол бумаги одну за другой. Платёжные квитанции. Банковские выписки с регулярными списаниями. График погашения.
— А вот это, Катюша, причина, по которой мы с Пашей «живём скромно». Вот твоё миланское платье. Вот твои поездки в Таиланд и на Бали. Вот твоя учёба в престижном вузе, за которую, как ты думала, платил папа из своих «сбережений». Вот, смотри!
Она раскладывала квитанции, как пасьянс. На столе росла гора бумажных свидетельств её семилетней каторги.
— Все эти годы, пока ты порхала по жизни, считая, что мир вращается вокруг тебя, мы с Пашей закрывали эту дыру. Каждый месяц. Отказывая себе во всём. В отпуске. В новой машине. В ремонте, который в этой «конуре», как ты выразилась, не делался десять лет. Я ношу одни сапоги пятый год, Катя! Не потому, что мне нравится, а потому что новый платёж по папиному кредиту всегда был важнее.
Катя молча смотрела на бумаги, её лицо теряло краски. Кирилл, стоявший у двери, напряжённо наблюдал за сценой.
— Но… мама сказала… — прошептала Катя.
— А что сказала мама? — Марина повернулась к Людмиле Ивановне, которая уже беззвучно плакала, закрыв лицо руками. — Мама сказала, что у тебя «нежная психика». Что тебя нужно «беречь». И она решила уберечь тебя за мой счёт. Она не защитила тебя, мама. Ты просто принесла меня в жертву. Одну дочь бросила в топку, чтобы другая жила красиво и беззаботно.
Катя медленно подняла взгляд с бумаг на мать. В её глазах плескался ужас и неверие.
— Мама? Это правда?
Людмила Ивановна только всхлипывала.
— Я хотела как лучше… Я для вас для обеих…
— Хватит! — отрезала Марина. — Не было никаких «для обеих». Была только я. И моя зарплата. И зарплата моего мужа, который даже не знал, на что даёт деньги, потому что доверял мне.
Она повернулась обратно к сестре.
— Так что, Катя, нет. Я тебе не завидую. Я не знаю, как это — жить во лжи, построенной на чужой жертве. И не хочу знать. Денег у меня для тебя нет. Все они здесь, — она обвела рукой гору бумаг на столе. — В твоей красивой жизни. Разговор окончен.
Катя ушла молча, не глядя ни на кого. Кирилл, бросив на Марину быстрый, изучающий взгляд, в котором не было осуждения, а скорее удивление, последовал за ней. Людмила Ивановна осталась сидеть на диване, сотрясаясь от рыданий.
— Доченька, прости…
— Уходи, мама, — тихо сказала Марина, отворачиваясь. — Просто уйди.
Когда за ними закрылась дверь, Марина стояла посреди комнаты и смотрела на устроенный ею разгром из бумаг. Она не чувствовала ни злорадства, ни удовлетворения. Только огромную, всепоглощающую пустоту и… лёгкость. Будто с плеч сняли неподъёмный груз, который она таскала так долго, что уже с ним срослась.
Павел подошёл и обнял её.
— Всё. Теперь всё.
Она уткнулась ему в плечо. Слёз не было.
Через несколько дней на телефон Марины пришло короткое сообщение с незнакомого номера. «Это Катя. Можешь прислать мне копии документов? Я хочу всё проверить сама». Марина, не раздумывая, сфотографировала все бумаги и отправила ей. Ответа не последовало.
Номер матери она заблокировала. Она больше не хотела слышать ни оправданий, ни обвинений, ни манипуляций.
Прошла неделя. В один из вечеров Павел пришёл домой с двумя билетами в руках.
— Это в Питер. На следующие выходные. Мы никогда не гуляли по-настоящему по набережным, помнишь?
Марина взяла билеты. Её пальцы коснулись глянцевого картона. Она посмотрела на мужа, и впервые за много лет её улыбка была по-настоящему счастливой и свободной. Семья была разрушена. Возможно, навсегда. Отношения с сестрой висели на волоске. Но она, Марина, наконец-то вернула себе свою собственную жизнь. И это было только начало.
