— Светлана Ивановна? У вас просрочка по автокредиту на четыреста восемьдесят семь тысяч рублей..
Я смотрела в окно на мокрый ноябрьский двор. Десять тридцать утра. Вторник. За тридцать пять лет работы главным бухгалтером я научилась слышать неправду в цифрах. Сейчас в телефоне звучала правда — чужая, но касающаяся меня.
— Простите, по какому кредиту?
— Договор от пятнадцатого марта две тысячи двадцать третьего года. Автомобиль Лексус. Три платежа прошли, потом — просрочка. Мы направили уведомления на ваш адрес.
Я не дрогнула — за годы работы с документами привыкла к неожиданностям. Но это была другая категория неожиданного.
— Я не брала кредит, — сказала я. — Никакой.
Девушка на том конце провода замолчала на секунду.
— Тогда вам нужно приехать в отделение. С паспортом.
Я повесила трубку и пошла к шкафу, где лежали документы. Движения автоматические — как раньше, когда собирала папки для проверки.
Пенсионное удостоверение, медицинский полис, выписка из банка за октябрь. Никаких договоров.
Я позвонила в банк, назвала свои данные. Через минуту оператор подтвердила: договор существует, на моё имя, просрочка — двадцать три дня.
Я села за стол и открыла записную книжку. Игорь. Мой сын. Тридцать два года, менеджер в логистической компании, зарплата около ста семидесяти тысяч. Женат четыре года.
Его жена Алина работает дизайнером интерьеров, получает тысяч сто. Вместе — двести семьдесят. У них квартира в ипотеке, машина — купили два года назад, уже выплатили.
Я набрала его номер.
— Мам, привет, — голос бодрый, деловой. — Что случилось?
— Игорь, мне звонили из банка. Про кредит на автомобиль. На мой паспорт.
Пауза. Короткая, но я услышала в ней всё.
— Мам, слушай, это недоразумение, я сейчас разберусь…
— Ты оформил кредит на меня?
— Ну… технически да. Но это временно! Я плачу, просто сейчас небольшие сложности с финансами, понимаешь?
Я закрыла глаза. Тридцать два года назад я родила его одна. Муж ушёл через полгода — сказал, что не готов к ответственности.
Я работала на двух ставках, чтобы Игорь учился в хорошей школе. Оплачивала репетиторов перед институтом. Помогла с первым взносом на квартиру — отдала накопления за десять лет, триста тысяч. Никогда не просила вернуть.
— Почему на мой паспорт?
— У меня кредитная история… ну, не очень. Банк не одобрил. А тебе одобрили сразу! Пенсионерка, стабильный доход…
— Игорь, я получаю двадцать две тысячи. После коммунальных остаётся пятнадцать. Ты это знаешь.
— Мам, ну я же плачу! Просто сейчас задержка. Алине нужна была машина для работы, она по объектам ездит постоянно…
— У вас уже есть машина.
— Да, но мы же не можем вместе ездить! У меня — своё расписание, у неё — своё. Это логично, мам.
«Ты просто не понимаешь, как это работает в нашем возрасте.»
Я открыла глаза и посмотрела на свои руки. Сухая кожа, выступающие вены. Пятьдесят девять лет. Мой возраст.
— Сколько стоит машина?
— Пять с половиной миллионов. Но мы взяли в кредит только пятьсот тысяч! Честно!
Пятьсот тысяч рублей. На моё имя. Без моего ведома.
— Я еду в банк, — сказала я. — Сегодня.
— Мам, подожди! Не нужно никуда ехать, я сам всё улажу…
— До свидания, Игорь.
Я отключилась.
Отделение банка находилось в двадцати минутах ходьбы от дома. Я надела тёплые ботинки — на улице было четыре градуса, моросил дождь. Взяла паспорт, пенсионное, выписку со счёта.
В сумку положила записную книжку, куда вношу все расходы с две тысячи восьмого года. Привычка бухгалтера — фиксировать каждую цифру.
Менеджер — девушка лет двадцати пяти с аккуратным хвостом и усталым лицом — выслушала меня молча.
— Вам нужно написать заявление, — сказала она. — Кредит был оформлен онлайн. С вашего телефона.
— Можно посмотреть договор?
Она ушла, вернулась через пять минут с папкой. Я открыла. Мой паспорт — серия, номер, адрес. Моя фамилия.
— Я не оформляла кредти, — сказала я.
— Тогда это Статья сто пятьдесят девятая. Вам нужно в полицию.
Я сложила бумаги обратно.
— Адрес отделения подскажите, пожалуйста.
Она записала на листочке. Я поблагодарила и встала. У выхода обернулась:
— А если я просто начну платить? По этому кредиту?
Девушка посмотрела на меня внимательно.
— Тогда это будет ваш долг. Официально. На всю оставшуюся жизнь — пока не выплатите.
Я кивнула и вышла.
Отделение МВД — серое здание с облупившейся краской на рамах. Я прошла через турникет, поднялась на второй этаж. Дежурный — мужчина лет сорока с равнодушным лицом — выслушал, указал на кабинет в конце коридора.
Следователь оказалась женщиной. Примерно моего возраста, с короткими седыми волосами и внимательными глазами. Я рассказала всё. Она записывала, не перебивая.
— Вы понимаете, что это заявление против вашего сына?
— Понимаю.
— Это тяжелая статья. Если расследование подтвердит — возбудим дело.
— Я понимаю, — повторила я.
Она отложила ручку.
— Вы уверены? Многие потом отзывают заявления. Особенно когда речь о родственниках.
Я посмотрела в окно. За стеклом всё тот же ноябрьский дождь. Мокрые деревья, серое небо. Пятьдесят девять лет я смотрела в такие окна и думала о других. О сыне. О работе. О том, как свести концы с концами. Ни разу — о себе.
— Я уверена, — сказала я. — Впервые за пятьдесят девять лет.
Она придвинула бланк.
— Пишите.
Я взяла ручку. Заявление на сына. Пять лет назад эта мысль показалась бы мне безумием. Сейчас — единственным способом остаться человеком.
Я написала заявление. Подробно, с датами и суммами. Указала номер договора, дату когда оформлялся кредит. Подписала. Следователь взяла бумаги, поставила штамп.
— Вызовем вашего сына. Если подтвердится — возбудим дело. Вас тоже вызовут на допрос.
Я кивнула и вышла.
На улице похолодало. Я застегнула куртку повыше и пошла к остановке. Телефон завибрировал — Игорь. Я сбросила вызов. Через минуту — сообщение: «Мам, давай встретимся. Поговорим нормально». Я убрала телефон в карман.
Дома сняла мокрую обувь, поставила чайник. Села за стол с записной книжкой и открыла страницу «Игорь». Тридцать две строчки. Деньги на школу, институт, свадьбу, первый взнос на квартиру.
Подарки на дни рождения — каждый год, без пропусков. Последний — в сентябре, умные часы за восемнадцать тысяч. Он хотел такие. Я откладывала несколько месяцев.
Общая сумма за тридцать два года — один миллион двести тысяч рублей. Если пересчитать с инфляцией — больше двух миллионов. Он никогда не говорил «спасибо». Я никогда не ждала.
Телефон снова ожил. Теперь звонила Алина.
Я взяла трубку.
— Светлана Ивановна, добрый вечер! — голос напряжённый, фальшиво-бодрый. — Игорь рассказал, что произошло недоразумение…
— Никакого недоразумения, — сказала я. — Твой муж оформил кредит на моё имя без моего ведома.
— Ну… это же временная мера! Мы обязательно всё вернём…
— Алина, у вас с Игорем общий доход двести семьдесят тысяч в месяц. Вы могли взять кредит на свои имена.
Пауза.
— У нас… ипотека. Банки не одобряют второй кредит при такой нагрузке.
— Значит, вы не можете позволить себе вторую машину, — я говорила спокойно, как раньше объясняла подчинённым ошибки в отчётах. — А я не могу позволить себе ваш долг на мою пенсию.
— Но мы же семья!
«Семья не ворует у семьи»
Я произнесла это тихо. Алина замолчала.
— Светлана Ивановна, вы понимаете, что можете отправить Игоря в плохое место? До трёх лет!
— Понимаю, — сказала я. — Игорь, видимо, этого не понимал.
Она отключилась.
Через два дня они приехали. Оба. Игорь выглядел растерянным — небритый, круги под глазами. Алина держалась рядом с ним, как адвокат перед заседанием.
Я открыла дверь, пропустила их на кухню. Поставила перед ними стаканы с водой. Села напротив.
— Мама, ты с ума сошла? — Игорь говорил тихо, но зло. — Ты написала на меня заявление в полицию!
— Ты оформил кредит на моё имя, — ответила я. — Без моего согласия.
— Я собирался платить! Я плачу! Просто сейчас сложный период…
— Три месяца просрочки — это не период. Это выбор.
Алина вмешалась:
— Светлана Ивановна, мы готовы погасить задолженность. Прямо сейчас. Только заберите заявление.
Я посмотрела на неё внимательно. Тридцать лет, ухоженная, уверенная. В ушах — серьги, которые я видела в витрине ювелирного — тысяч сорок минимум. На запястье — часы. Дорогая сумка на стуле.
— Откуда деньги? — спросила я.
— Возьмём кредит, — быстро сказал Игорь.
— Ещё один?
Он покраснел.
— Или попросим у родителей Алины…
Я встала, подошла к окну. За стеклом темнело — ноябрь, пять вечера. Фонари уже горели.
— Игорь, сколько раз ты спрашивал, как у меня дела? За последний год?
Он молчал.
— Ни разу, — ответила я за него. — Ты звонил четыре раза. Три раза — попросить денег в долг. Один раз — сообщить, что купили машину. Ту, первую.
— Мам, ну при чём тут это…
— При том, что ты не знаешь, чем я живу. Сколько у меня остаётся после коммунальных платежей. Какие лекарства я покупаю. Ты не знаешь, потому что не спрашивал.
Алина попыталась снова:
— Но вы же мать! Вы не можете просто…
Я обернулась.
— Я мать тридцать два года. Каждый день. Без выходных. Может, пора попробовать быть просто Светланой Ивановной? Человеком, у которого есть право на спокойную старость без чужих долгов?
Игорь встал резко, стул скрипнул.
— Знаешь что, мама? Делай что хочешь. Но после этого не жди, что я буду приходить. Или звонить.
Я кивнула.
— Хорошо.
Он замер. Ждал, что я испугаюсь. Что попрошу остаться. Что скажу: «Не надо, давайте всё решим». Я молчала.
Они ушли, хлопнув дверью.
Я вернулась на кухню, налила воды из графина. Села за стол с записной книжкой. Достала телефон и позвонила в банк — узнать график платежей по тому кредиту, который оформлен на меня.
Девушка-оператор продиктовала: двенадцать тысяч в месяц, пятьдесят четыре месяца. Итого — шестьсот сорок восемь тысяч с процентами.
Я записала цифры в блокнот. Перечеркнула. Это не мой долг.
Следователь позвонила в пятницу утром:
— Светлана Ивановна? Всё подтвердилось. Дело возбуждено. Ваш сын будет вызван на допрос.
Я сидела на кухне с кружкой какао — после стакана воды вчера захотелось чего-то тёплого и сладкого. За окном снег. Первый в этом году.
— Спасибо, — сказала я.
— Вы всё ещё уверены в своём решении?
— Да, — ответила я. — Всё ещё.
Суд назначили через месяц. Я пришла заранее, села на деревянную скамью в коридоре. Игорь появился с адвокатом — мужчиной лет пятидесяти в строгом костюме. Алины не было. Мы не поздоровались.
В зале судья — женщина лет шестидесяти с усталыми, но внимательными глазами — зачитала обвинение. Адвокат говорил о «семейном недопонимании», о «временных трудностях», о «раскаянии». Игорь кивал. Когда судья спросила, признаёт ли он вину, он встал и сказал:
— Признаю.
Судья посмотрела на меня:
— Потерпевшая желает высказаться?
Я встала.
— Я хочу, чтобы справедливость восторжествовала. Не месть. Справедливость.
Приговор: условный два года, обязательные работы сто двадцать часов, штраф сто тысяч рублей — пятьдесят в пользу государства, пятьдесят — мне, как возмещение морального вреда.
После заседания Игорь подошёл. Стоял молча, смотрел в пол.
— Мама, ты могла не делать этого, — сказал он тихо.
Я надела пальто, застегнула пуговицы.
— Я должна была сделать это давно, — ответила я. — Научить тебя слову «нет». Лучше поздно.
Он не ответил.
Пятьдесят тысяч рублей пришли через неделю.
В декабре Игорь прислал сообщение: «С наступающим». Я ответила: «Спасибо. Тебя тоже». Не позвонила. Не купила подарок — впервые за тридцать два года.
В январе мне написала Алина. Короткое сообщение: «Мы разводимся. Он взял ещё один кредит — на мою карту. Без спроса. Я подала заявление». Я прочитала и убрала телефон. Не ответила.
В феврале сменила номер телефона. Игорю не отправила. Если захочет поговорить — знает где я живу.
Сегодня начало ноября, снова вторник. Год прошёл с того звонка из банка. Я стою на той же кухне — но не с кофе и не с водой, а с какао. За окном дождь. Телефон молчит.
Я открыла записную книжку, нашла страницу «Игорь». Перечеркнула все тридцать две строчки одной чертой. Перевернула лист. Написала сверху: «Светлана». Оставила пустым.
Справедливость — странное лекарство. Горькое. Но лечит.
А вы когда-нибудь рискнули выбрать себя вместо того, чтобы спасать взрослого ребёнка?
