Когда отец умер, я стояла у его постели и не могла поверить, что всё закончилось. Три года я каждый день приезжала к нему после работы. Кормила, поила, меняла бельё, возила по врачам. Мама ушла раньше – сердце не выдержало. А папа держался, хоть болезнь и забирала его по частям. Последние месяцы он совсем ослабел, говорил с трудом, но голову не терял. Помнил всё.
Брат приезжал редко. Раз в месяц, не чаще. Заглянет на полчаса, поговорит о работе. Отец кивал, слушал. А потом, когда Игорь уходил, смотрел на меня усталыми глазами и только вздыхал.
Завещание папа написал за год до смерти. Мне – трёхкомнатную квартиру в центре. Игорю – дачу в Подмосковье с домиком и баней. Я тогда ничего не говорила. Какая разница? Главное, чтобы папа был жив.
После похорон мы с Игорем сидели на кухне. Молчали. Потом он сказал:
– Папа всё правильно сделал. Справедливо. Ты за ним ухаживала, жизнь свою положила. А я работал, семья, дела. Не до того было.
Не до того. Три года. Не до родного отца.
Мы оформили наследство быстро. Никаких споров, никаких претензий. Игорь получил дачу, остался доволен. Я въехала в папину квартиру. Разобрала его вещи, плакала над старыми снимками.
Первые месяцы прошли тихо. Игорь звонил изредка, спрашивал, как дела. Мы никогда не были близки по-настоящему. Разница в пять лет, разные характеры.
А потом началось.
Сначала Игорь позвонил и как бы невзначай спросил:
– Слушай, а квартира-то у тебя просторная. Три комнаты. Ты одна живёшь?
– Одна.
– Не думала жильцов подселить? Комнату сдать?
– Нет, не думала.
Через неделю он приехал. Без предупреждения. Позвонил в дверь вечером с сумкой.
– Можно у тебя переночевать? Жена поругалась со мной, выгнала. Ты же не откажешь родному брату?
Что я могла сказать? Это же Игорь, брат. Семья.
Он остался на три дня. Говорил, что с женой мирится. Ходил по комнатам, рассматривал всё внимательно. Слишком внимательно.
– Хорошо папа устроился, – сказал он вечером. – Центр, ремонт свежий. Дорогая недвижимость.
– Папа здесь двадцать лет прожил, – ответила я сухо.
– Ну да. А дача моя – это, конечно, тоже ничего. Но там до города далеко, зимой не поездишь. Летом только.
Я почувствовала неладное.
Игорь уехал, но через месяц снова появился. Опять с сумкой. Задержался на неделю. Потом ещё на две. Начал обживаться. Перевёз больше вещей, поставил в холодильник свою еду.
А потом заговорил о главном.
– Знаешь, Лариса, я тут подумал. Может, нам стоит квартиру продать?
Я обернулась, не веря своим ушам.
– Что?
– Ну эту. Твою. Продать и деньги поделить. По-честному. Будет справедливо.
– Игорь, это моя квартира. Папа оставил её мне по завещанию. Дачу он оставил тебе. Мы уже всё поделили.
– Только вот квартира в центре стоит в три раза дороже дачи. Как-то несправедливо получается, не находишь?
Я молчала.
– Папа тебе больше оставил, – продолжал Игорь спокойно. – Может, он так хотел, а может, не подумал. Давай по-братски, по-справедливости.
– По завещанию всё справедливо. Папа знал, что делал.
– Знал? Да он в конце вообще плохо соображал. Болел тяжело, лекарства всякие пил. Может, и не понимал толком, что подписывает.
– Не смей так говорить! – Голос мой дрогнул. – Папа был в здравом уме.
– Ладно, ладно. Не кипятись. Я просто предлагаю. Мы продадим квартиру, разделим деньги пополам, и каждый будет при своём.
– Я не буду продавать квартиру. Это моё наследство. И точка.
Игорь нахмурился.
– Ты эгоистка, Лариса. Думаешь только о себе.
– Эгоистка?! Я три года за папой ухаживала! Каждый день! А ты где был?
– Я работал! У меня семья, дети!
– У меня тоже жизнь была! Но я нашла время для отца!
Мы кричали друг на друга. Потом Игорь схватил куртку и ушёл, хлопнув дверью.
Несколько дней прошло в тишине. Я думала, что он остыл. Но нет. Через неделю он объявился с папкой документов.
– Смотри, – сказал он деловито. – Я посчитал. Квартира стоит примерно восемнадцать миллионов. Дача – шесть. Разница – двенадцать. Значит, ты должна мне шесть миллионов компенсации. Или продаём квартиру и делим поровну.
Я смотрела на эти листы и не узнавала человека, который сидел передо мной.
– Игорь, – сказала я медленно. – Ты получил свою долю. Дачу. Папа так решил. Почему ты теперь лезешь в мою?
– Потому что это несправедливо! Ты не понимаешь? Он оставил тебе больше! Намного больше!
– Неправильно то, что ты не был рядом с отцом, когда он умирал! А теперь приходишь и требуешь деньги!
– Ты за это деньги хочешь? За то, что ухаживала? Так это твой выбор был! Никто не заставлял!
Меня словно обожгло кипятком.
– Убирайся. Убирайся отсюда и больше не приходи.
– Как скажешь. Но это ещё не конец, Лариса. Я добьюсь своего. По закону.
И ушёл.
Я рухнула на диван и разрыдалась. Как он мог? Как мой родной брат мог так поступить?
Прошло несколько месяцев. Я старалась не думать о нём. Но знала – Игорь не успокоится.
И вот мне пришла повестка в суд.
Исковое заявление. Игорь требовал признать завещание недействительным на основании того, что отец был недееспособен. Прилагались справки, выписки из медицинских карт.
Я села на пол прямо в прихожей. Он подал на меня в суд. Родной брат.
Я нашла адвоката. Она выслушала мою историю, изучила документы и сказала:
– Дело выигрышное. У вас официальное завещание, заверенное нотариусом. Есть акт о дееспособности вашего отца. Закон на вашей стороне.
Суд длился три месяца. Три бесконечных месяца, когда мы с Игорем сидели в одном зале, но не смотрели друг на друга. Он привёл свидетелей – соседей, которые говорили, что папа путался в словах. Я привела врачей, которые подтверждали, что когнитивные функции оставались сохранными. Нотариус дала показания: отец был в ясном сознании, понимал последствия своих действий.
В последний день заседания судья объявил решение.
– Суд постановляет: в удовлетворении исковых требований Морозова Игоря Сергеевича отказать. Завещание признаётся действительным.
Я закрыла глаза, почувствовав облегчение. Выиграла.
Игорь вскочил с места.
– Это несправедливо! Вы её защищаете, потому что она женщина!
– Вам полагается дача, которую вы получили согласно завещанию. Заседание окончено.
Он развернулся и вышел из зала. А я осталась стоять и чувствовала странную пустоту внутри.
Через неделю Игорь позвонил.
– Лариса. Нам надо поговорить.
– О чём? Суд всё решил.
– Мы же родные люди. Неужели из-за денег мы теперь станем врагами?
– Это ты из-за денег стал моим врагом. Не я.
– Ларка, пойми. Мне правда нужны были деньги. Я в долгах. Бизнес провалился, кредиты, ипотека.
– Попросил бы помощи, а не требовал бы моё наследство.
– Но квартира-то реально дороже!
– Знаешь какой факт? Я потеряла три года жизни на уход за отцом. Я не могла нормально работать, строить личную жизнь. А ты появлялся раз в месяц. И теперь ты хочешь компенсацию?
– Я не так хотел…
– Как ты хотел, Игорь? Ты хотел отнять у меня последнее, что осталось от отца. Ты унизил память о нём ради денег. И теперь говоришь, что мы родные люди?
Молчание.
– Значит, всё. Больше у нас нет семьи.
– Семьи у нас не было уже давно. С того момента, как ты решил, что деньги важнее.
И положила трубку.
Я села на подоконник, смотрела на город. Фонари зажигались один за другим. Я сделала выбор. Выбор не искать компромисс там, где его быть не может. Выбор не чувствовать себя виноватой за то, что отстояла своё.
Я начала новую жизнь. Без оглядки на то, что скажет брат, без чувства долга перед ним. Сделала ремонт в квартире, изменила её под себя. Повесила на стены фотографии – только те, где мы с мамой и папой. Без Игоря.
Подруги спрашивали, не жалею ли я. Говорили, что семья – это святое, что надо прощать. Я слушала и молчала. Прощать можно слабость, ошибку. Но нельзя прощать предательство. Нельзя прощать попытку отнять у тебя то, что по праву твоё.
Однажды я увидела Игоря на улице. Случайно. Он шёл навстречу, смотрел в телефон. Поднял взгляд, наши глаза встретились. Я ждала, что он подойдёт. Но он просто кивнул и прошёл мимо.
И я поняла, что мне не больно. Совсем. Я отпустила его. Отпустила обиду, злость, надежду на то, что когда-нибудь он поймёт.
Вечером я сидела на кухне с подругой. Она вдруг спросила:
– Тебе не одиноко? Без семьи?
– Семья – это не только кровное родство, – ответила я. – Семья – это те, кто рядом, когда тебе плохо. Кто не требует от тебя больше, чем ты можешь дать. У меня есть такие люди. А брат выбрал свой путь. И я выбрала свой.
Она кивнула, сжала мою руку.
– Ты правильно сделала.
– Знаю.
Впервые за долгое время я чувствовала себя свободной. Свободной от чужих ожиданий, от манипуляций, от чувства вины. Я больше не должна ему семью. И это не эгоизм. Это самоуважение.
Папа знал, что делал, когда писал завещание. Он видел, кто был рядом, кто заботился, кто любил по-настоящему. И он отблагодарил меня единственным способом, каким мог.
Каждый получил своё. Игорь – дачу. Я – квартиру, которую заслужила. Но он захотел большего. И потерял главное – семью.
Теперь, когда я смотрю на фотографию отца, я говорю ему мысленно: «Спасибо, пап. Я не подвела тебя. Я выстояла».
И это правда. Я нашла в себе силы сказать: «Ты получил свою долю, почему теперь лезешь в мою?» И не согнуться под тяжестью обвинений.
Жизнь продолжается. Без Игоря, но со спокойной совестью.
