Аромат только что заваренного чая и сладкий дух домашнего яблочного пирога наполняли уютную кухню. Алёна принесла десерт на стол, ловя себя на мысли, что эти воскресные посиделки с родителями мужа давно стали для нее ритуалом сродни медитации. Спокойным, предсказуемым, иногда немного скучным, но своим.
Свекровь, Светлана Петровна, разливала чай по фарфоровым чашкам, беззвучно двигая их по столу. Ее движения были всегда точными и выверенными, будто она не просто расставляла посуду, а расставляла фигуры на шахматной доске. Максим, муж Алёны, мирно беседовал с отцом о каких-то рабочих новостях. Казалось, ничто не предвещало бури.
— Как дела на даче? — спросила Алёна, чтобы разрядить привычное молчание.
— Комары заели, — отозвался Иван Сергеевич, не поднимая глаз от чашки. — А так, картошка пошла в рост.
Он отпил глоток и посмотрел на сына. — А вы как, не думаете о даче? Городской воздух для детей не полезен.
У Алёны и Максима детей еще не было, но свекор постоянно намекал на эту тему. Алёна лишь покачала головой, привычно отшучиваясь.
— Нам пока и с одной квартирой справляться, не до дачи.
Наступила пауза. Светлана Петровна аккуратно поставила свою чашку на блюдце. Звон, который она при этом издала, показался Алёне неестественно громким.
— Кстати, о квартире, — начала свекровь, и ее голос потерял сладковатые, «воскресные» нотки, став деловым и острым. — Мы с отцом тут обсудили и пришли к мнению.
Она сделала театральную паузу, глядя то на Алёну, то на Максима.
— Квартиру твою, Алёна, нужно продать. Без всяких выкрутасов.
Слова повисли в воздухе, тяжелые и нелепые, как кирпич, упавший на кружевную скатерть. Алёна не поняла. Вернее, поняла слова, но не вложила в них никакого смысла. Это было настолько абсурдно, что даже не вызвало сразу гнева, лишь глухое недоумение.
— Что? — только и смогла выдохнуть она.
— Продать, — повторила Светлана Петровна, как будто объясняла что-то очевидное маленькому ребенку. — Однушку в этом районе можно очень выгодно сбыть. Мы жизнь прожили — знаем, как лучше. На эти деньги, с нашей помощью, конечно, можно взять двушку в новом микрорайоне. Или даже трешку, в ипотеку, но с первоначальным взносом, который выручим с продажи.
Алёна наконец нашла голос. Он прозвучал тихо и сдавленно.
— Какую продажу? Какая трешка? Это моя квартира. Она от бабушки мне досталась. Мы здесь живем.
Она посмотрела на Максима, ища поддержки, но он уставился в стол, будто разглядывая узор на скатерти. Его молчание было оглушительным.
— Твоя, не твоя… — вступил Иван Сергеевич, размахивая рукой. — Вы же семья. Все общее. А мы, родители, должны думать о вашем будущем. В трешке и детишек будет где растить. Перспективнее.
— Какие дети? Какое будущее? — голос Алёны начал срываться, в горле встал ком. — Я не хочу никуда переезжать! Я не собираюсь продавать свое жилье! Вы вообще понимаете, что предлагаете?
— Мы предлагаем вам улучшить жилищные условия! — голос Светланы Петровны зазвенел, в нем появились стальные нотки. — А вы упрямитесь, как всегда. Неблагодарные. Мы же вам помогаем, совет даем. Рыночная цена сейчас хорошая, потом будет поздно.
— Это не совет! — крикнула Алёна, вскакивая со стула. Стул с грохотом упал на пол. — Это приговор! Вы решили за меня судьбу моей же квартиры? Без моего ведома?
Она снова посмотрела на мужа.
— Максим! Скажи что-нибудь!
Муж медленно поднял на нее глаза. В его взгляде она прочла не поддержку, а растерянность и желание, чтобы все это поскорее закончилось.
— Мама, может, не надо сейчас? — тихо и неуверенно произнес он.
— Что значит «не надо»? — вспыхнула свекровь. — Мы для вас бьемся, планы строим, а вы… А ты, дочка, не делай из себя жертву. Все для вас. Для вашего же блага.
Алёна больше не могла этого слушать. Чувство жгучей несправедливости и предательства подкатило к горлу. Предательства мужа, который молчал. Предательства этих людей, которые вломились в ее жизнь с диктатом под маской заботы.
— Мое благополучие — это чтобы меня оставили в покое в моем же доме! — прошипела она, с трудом сдерживая слезы. — И чтобы решения о нем принимала я сама.
Она развернулась и, не глядя ни на кого, выбежала из кухни, хлопнув дверью в свою же спальню. За дверью она услышала возмущенный голос свекрови:
— Вот, полюбуйся, на что похожа! А я еще хотела пирог свежий дать вам с собой…
Алёна прислонилась лбом к прохладной поверхности двери. Идиллия рухнула, оставив после себя вкус железа и горького обмана. И самое страшное было в тишине, которая последовала за скандалом. В молчании мужа, который так и не встал на ее защиту.
Дорога домой прошла в гробовом молчании. Алёна смотрела в окно на мелькающие огни, но не видела их. Она чувствовала себя так, будто ее избили. Каждое слово свекрови отдавалось внутри глухой болью, а молчание мужа жгло сильнее любого упрека.
Они вошли в квартиру, та самая, о которой шла речь. Алёна щелкнула выключателем, и мягкий свет наполнил гостиную, осветив знакомые до боли вещи — фотографии на полке, подаренную другом вазу, книгу, которую она недавно дочитывала, забросив ее на диван. Это был не просто метраж, не просто объект недвижимости. Это было ее убежище, место, где пахло ее духами и их совместной жизнью с Максимом. И это место кто-то посмел так легко, так нагло перечеркнуть.
Максим молча повесил куртку и прошел на кухню. Алёна слышала, как он наливает себе воды. Звук льющейся жидкости казался невыносимо громким в этой тишине.
Она не выдержала первой.
— И что это было, Максим? — ее голос прозвучал хрипло. — Ты вообще понимаешь, что только что произошло?
Он вышел из кухни, держа в руке стакан. Избегал смотреть ей в глаза.
— А что такого? Родители предложили вариант. Не понравилось — сказала бы спокойно.
— Спокойно? — Алёна фыркнула от невероятности таких слов. — Мне объявили, что я должна продать свою квартиру, а я должна была сказать «спокойно»? Ты слышал себя? Они не предлагали, Максим! Они вынесли приговор! И ты… ты сидел и молчал. Как будто это их законное право решать за нас.
Максим наконец поднял на нее взгляд. В его глазах она прочла раздражение и усталость.
— Они не решают. Они советуют. И знаешь, их совет не лишен смысла. Трешка в новостройке — это хорошая инвестиция в будущее. А эта однушка… она же старая, все равно когда-нибудь пришлось бы думать о переезде.
— Инвестиция? — Алёна не верила своим ушам. — Максим, это мой дом! Я здесь выросла! Бабушка оставила ее мне. Это не актив в портфеле, это моя жизнь! И почему этот разговор идет так, будто решение уже принято? Ты что, с ними это заранее обсуждал?
Он отвел взгляд, и этот жест был красноречивее любых слов. Алёне стало плохо.
— Ты обсуждал с ними продажу моей квартиры без меня?
— Я просто… они спросили мое мнение, я сказал, что в теории это неплохая идея, — пробормотал он. — Они же не со зла. Они хотят как лучше. Мама уже даже риелтора своего, какого-то, нашла, говорит, что он классно однушки продает.
Вот оно. Готовый план. Риелтор. Все решено. Алёна медленно подошла к дивану и опустилась на него, как подкошенная. Ее мир, который еще час назад казался таким прочным, дал трещину.
— И что, «как лучше» — это сделать меня бесправной в моем же доме? Решить за меня? Ты действительно не понимаешь, что это унизительно?
— Ты все драматизируешь, Алёна! — Максим повысил голос, ему явно было неприятно, и он переходил в контратаку. — Вечно ты делаешь из мухи слона! Никто тебя не унижает. Просто семья пытается найти оптимальное решение для всех. Но ты всегда должна быть особенной, должна идти против всех, должна показывать свой характер!
— Мой характер? — она вскочила с дивана, и слезы наконец вырвались наружу, горячие и горькие. — Речь идет о моей собственности, Максим! О нашем с тобой доме! Почему твои родители имеют право голоса в этом вопросе? Почему их «лучше» важнее моего «хочу»? И почему ты, мой муж, не защитил меня там и не защищаешь сейчас?
— Да что я должен был делать? — он развел руками, и в его жесте читалась беспомощность. — Кричать на мать? Устраивать скандал? Они же родители, они жизнь прожили!
— А я кто? Я твоя жена! Или твоя жизнь со мной не считается?
— Конечно, считается! Но ты не хочешь даже слушать аргументы! Ты сразу заняла оборону, как будто мы враги, а не семья!
— Потому что это не аргументы, это ультиматум! — крикнула она. — И я вижу, на чьей ты стороне. На стороне своей семьи. А я, выходит, так, временный попутчик.
Она резко повернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью. Но на этот раз она не плакала в подушку. Она стояла посреди комнаты, сжимая кулаки, и дрожала от ярости и чувства чудовищной несправедливости.
Снаружи доносились его шаги. Он не пошел за ней. Он остался в гостиной.
Алёна подошла к окну и смотрела на темные очертания спящего двора. Ей было страшно. Страшно от того, что человек, которому она доверяла, в решающий момент оказался по другую сторону баррикады. И эта баррикада проходила теперь через всю их квартиру, разделяя их жизнь на «до» и «после» того злополучного воскресного ужина.
Он назвал ее упрямой и неблагодарной. Но разве благодарность должна измеряться отказом от собственной воли? Она чувствовала себя в ловушке, которую захлопнули самые близкие люди.
Три дня в квартире царила ледяная тишина. Алёна и Максим перемещались по rooms как тени, избегая разговоров и даже случайных взглядов. Воздух был густым и тягучим, им было тяжело дышать. Максим уходил на работу раньше и возвращался позже обычного, явно стараясь минимизировать время пребывания в одном пространстве с женой. Алёна же чувствовала себя заключенной в стенах своего же дома, который постепенно превращался из убежища в клетку.
На четвертый день, в субботу, Максим, вопреки привычке валяться в постели до обеда, встал рано и, пробормотав что-то о встрече со старым другом, ушел из дома. Алёна осталась одна. Она пыталась заняться уборкой, но руки не слушались. Мысли возвращались к одному и тому же: к молчаливому согласию мужа, к наглым уверенным лицам его родителей. Эта мысленная жвачка выматывала сильнее любой физической работы.
Она зашла в ванную, чтобы умыться и хоть как-то прийти в себя. И тут ее взгляд упал на телефон Максима. Он лежал на краю раковины, забытый. Он всегда брал его с собой, даже в душ, оставляя на полочке. Видимо, сегодняшняя спешка дала о себе знать.
Алёна знала пароль. Он был днем рождения его матери. Она всегда находила это немного странным, но сейчас эта мысль вызвала у нее новую волну горечи. Она взяла в руки холодный гладкий корпус. Внутри все сжалось. Подглядывать — это низко, это недостойно. Но что делать, когда тебя в открытую предают? Когда на твоих глазах рушат твою жизнь, а единственный человек, который должен быть на твоей стороне, участвует в этом разрушении?
Оправдывая себя страхом и отчаянием, она дрожащими пальцами ввела код. Экран ожил. Она собиралась просто положить его обратно, но взгляд сам упал на значок мессенджера. Имя «МАМА» стояло первым в списке чатов. И против него горела зеленая точка — «в сети».
Сердце Алёны заколотилось где-то в горле. Не думая больше ни о чем, кроме жажды правды, она нажала на чат.
Сообщения были свежими, сегодняшними.
СВЕТЛАНА ПЕТРОВНА (1 час назад): Не опоздай, сынок. Важно все обсудить детально.
МАКСИМ: Я успею.
СВЕТЛАНА ПЕТРОВНА: И не проболтайся ей ничего. Держим позицию.
МАКСИМ: Я понял.
Алёне стало дурно. Она пролистала выше, датируясь тем самым воскресным вечером, после их скандала.
СВЕТЛАНА ПЕТРОВНА (в ночь на понедельник): Не переживай, она остынет и согласится. Главное — уговорить ее подписать договор. Как только деньги будут у нас на счету, все пойдет по нашему плану. Не подведи, сынок.
Сообщение плавало перед глазами. «Деньги будут у НАС на счету». «Наш план». «Не подведи».
Это был не просто совет. Это был заговор. Холодный, расчетливый заговор, в котором ее муж был не пассивным наблюдателем, а активным участником. Они планировали забрать деньги от продажи ЕЕ квартиры. На какой «план»? Что они собирались делать?
Паника, острая и животная, сжала ее легкие. Дышать стало нечем. Она отшатнулась от раковины, прислонилась спиной к холодной кафельной стене и стала медленно сползать на пол. Телефон выскользнул из ее рук и мягко шлепнулся на коврик.
Она сидела на холодном полу ванной, обхватив колени руками, и тихо раскачивалась. Предательство мужа, которое раньше было лишь догадкой, болью и обидой, теперь обрело четкие, безжалостные очертания текста на экране. Он не просто молча соглашался. Он был частью этого. Его мать отдавала ему приказы, а он покорно отвечал: «Я понял».
Мысли метались, пытаясь найти хоть какое-то разумное объяснение. Может, «наш счет» — это их общий с Максимом счет? Но нет, там было четко: «у нас». У них. У родителей.
Нужен был совет. Нужен был трезвый, холодный взгляд со стороны. Кому она могла доверять?
Ее пальцы сами набрали номер. Она приложила трубку к уху, слыша, как ее собственное сердце колотится в такт гудкам.
— Алён? Что случилось? — голос подруги Ольги, юриста, прозвучал бодро, но в нем тут же уловили ноту тревоги. Они дружили со школы, и Ольга знала, что Алёна не звонит просто так в выходной с утра.
— Оль… — голос Алёны сорвался в шепот. — Они… они хотят все забрать.
— Кто? Что забрать? Успокойся, дыши. Говори медленно.
Алёна, запинаясь и сбиваясь, выложила все. И про воскресный ужин, и про молчание Максима, и про найденные сообщения. Она зачитала их слово в слово, голос ее дрожал.
— «Главное — уговорить ее подписать договор»… «Деньги будут у нас на счету»… Оль, что мне делать? Они меня обкрадывают!
На другом конце провода наступила тишина, тяжелая и сосредоточенная.
— Слушай меня внимательно, Алёна, — наконец сказала Ольга, и ее голос стал собранным, профессиональным, как в суде. — Первое — успокойся. Истерика сейчас твой главный враг. Второе — ты не должна показывать, что что-то знаешь. Ни единым словом. Ни единым взглядом.
— Но как? Они же…
— Терпение, — резко оборвала ее Ольга. — Сейчас они уверены, что ты просто обиженная овечка. Это их слабое место. Они будут действовать, а мы будем готовиться. Скорее всего, речь идет о стандартном договоре купли-продажи, где ты будешь продавцом. Но в их планах явно есть какой-то подвох с деньгами. Может, расписка, может, отсрочка платежа, может, еще какая-то схема.
— Я ничего не подпишу! — с вызовом сказала Алёна.
— И не вздумай. Но твоя задача сейчас — сделать вид, что ты смирилась. Что ты обдумала их «предложение» и готова его обсуждать. Нужно вывести их на чистую воду и понять, какую именно ловушку они готовят. Запомни, юридически они бессильны. Квартира твоя, и только твоя подпись имеет значение. Но твои эмоции — их оружие. Не давай им его.
Алёна слушала, и холодный, логичный тон подруги постепенно возвращал ее к реальности. Паника отступала, уступая место другому чувству — холодной, целенаправленной ярости.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Я буду делать вид.
— Молодец, — одобрила Ольга. — А теперь убери телефон точно на то место, где он лежал. Сотри историю вызовов, если звонила с домашнего. И жди. Они сами себя проявят. А я тем временем начну кое-что выяснять.
Алёна кивнула, словно Ольга могла ее видеть.
— Хорошо. Спасибо, Оль.
— Держись, родная. Это война. Только в ней вместо пуль — документы и нервы. Но мы выиграем.
Разговор окончился. Алёна медленно поднялась с пола, подняла телефон мужа и аккуратно положила его на край раковины, точно воспроизведя его положение. Она стерла историю вызова и вышла из ванной.
Она подошла к окну в гостиной. За окном был обычный субботний день. Дети играли в песочнице, кто-то выгуливал собаку. А в ее жизни шла война. Тихая, невидимая, но от этого не менее страшная.
Она больше не была жертвой. Она была бойцом, который только что получил разведданные о планах противника. И она была готова дать бой.
Встреча с Ольгой была назначена на следующий день в тихом кафе в центре города. Алёна пришла раньше и, нервничая, выбирала столик в самом углу, подальше от посторонних глаз. Она заказала крепкий кофе, но не притрагивалась к нему, бесцельно ворочая ложечкой. В голове крутились обрывки фраз из того рокового чата: «наш план», «деньги у нас», «не подведи».
Ольга вошла стремительно, как всегда, с деловым видом и плотной папкой в руках. Увидеподругу, она смягчилась, подошла и обняла Алёну за плечи.
— Держись, — тихо сказала она, садясь напротив. — Сейчас главное — систематизировать информацию и выработать тактику. Паника — это роскошь, которую мы не можем себе позволить.
Ольга открыла папку. Алёна с удивлением увидела несколько распечатанных документов, хотя они виделись всего сутки.
— Я подготовила для тебя краткую выжимку, — Ольга отодвинула чашку с кофе и положила перед Алёной лист с тезисами. — Запоминай. Квартира находится в твоей единоличной собственности, получена по наследству. Это ключевой факт. Ни муж, ни его родители не имеют на нее никаких прав. Продать, подарить, обменять ее можно только по твоему личному заявлению, заверенному у нотариуса. Без твоей подписи — ничего.
Алёна кивнула, стараясь вникнуть в каждое слово.
— Но они не идиоты, — продолжала Ольга. — Они понимают, что силой ничего не возьмут. Значит, их цель — уговорить, обмануть или морально сломить тебя, чтобы ты эту подпись поставила. Самый простой способ — договор купли-продажи с кабальными для тебя условиями.
— Например? — голос Алёны все еще дрожал.
— Например, с отсрочкой платежа. Ты подписываешь договор, квартира переходит к покупателю, а тебе деньги переводят не сразу, а через несколько месяцев. Или частями. Или под расписку. В их переписке есть фраза «как только деньги будут у нас на счету». Это очень тревожный звоночек. Скорее всего, они планируют оформить сделку так, чтобы деньги поступили на счет твоего мужа или, что еще хуже, его родителей. А ты останешься и без квартиры, и без денег, с распиской, по которой тебе когда-нибудь что-то должны.
Алёна побледнела.
— Они могут на это пойти? Это же чистое мошенничество!
— В сфере недвижимости такие схемы, увы, не редкость, — холодно констатировала Ольга. — Особенно среди «доверчивых» родственников. Еще один вариант — они могут подсунуть тебе для подписи не договор купли-продажи, а какой-нибудь предварительный договор с огромными штрафами за отказ от сделки, или договор дарения, замаскированный под что-то другое. Вариантов много.
Ольга сделала паузу, дав Алёне переварить информацию.
— Но, повторюсь, все упирается в твою подпись. Твое оружие — это твое право собственности и твое нежелание подписывать что бы то ни было без независимого юриста. Мой совет — играй вдоль. Соглашайся, кивай, делай вид, что обдумываешь их «выгодное предложение». Пусть они себя проявят. Пусть принесут тебе этот «договор». Как только он окажется у тебя в руках, мы его изучим и поймем, с чем именно мы имеем дело.
— А Максим? — тихо спросила Алёна. — Что с ним делать?
Ольга вздохнула.
— Максим, к сожалению, пока является частью проблемы. Он находится под сильнейшим влиянием родителей. Твоя задача — не вступать с ним в открытую конфронтацию. Не давай ему повода бежать к маме и папе с отчетом, что ты «бузишь». Веди себя с ним нейтрально-спокойно. Скажи, что все обдумала и готова выслушать их аргументы. Это выведет его из равновесия. Он ждет слез и скандалов. Спокойная и рассудительная жена — это не по их сценарию.
Алёна медленно выпила глоток остывшего кофе. Горький вкус совпал с ее внутренним состоянием.
— Хорошо. Я попробую. Но я так боюсь ошибиться, сорваться…
— Ты сильнее, чем думаешь, — твердо сказала Ольга. — Просто помни: это твоя территория, твоя крепость. Они пришли на твою землю, и у тебя есть все права ее защищать. Юридически ты абсолютно чиста. Осталось укрепить моральный дух.
Ольга достала из папки еще один листок.
— Вот тебе краткий план действий. Первое: полное информационное молчание о наших с тобой контактах. Второе: никаких подписей, ни на каких бумажках. Третье: фиксируй все. Если будут разговоры, старайся включать диктофон на телефоне. Сохраняй все сообщения. Любая мелочь может стать уликой.
Алёна взяла листок, и ее пальцы больше не дрожали. Страх постепенно трансформировался в нечто иное — в холодную, сосредоточенную решимость. У нее появился план. Появился союзник. Появилось знание.
— Спасибо, Оль. Не знаю, что бы я без тебя делала.
— Выживала бы, как умеешь, — улыбнулась подруга. — Но теперь будешь выживать с умом. И помни, Алён, они рассчитывают на твою эмоциональность и мягкость. Не дай им этого. Дай им образ холодной, разумной женщины, которую голыми руками не возьмешь. Это их напугает больше всего.
Они расплатились и вышли из кафе. На улице светило солнце. Алёна вдохнула полной грудью. Да, это была война. Но теперь у нее была карта местности и понимание тактики противника. Она шла домой, где ее ждал муж-предатель, но теперь она смотрела на него не как на любимого человека, а как на ключевую фигуру в чужой игре. Игру, в которую она теперь научилась играть.
Возвращение домой после встречи с Ольгой было похоже на вход на театральные подмостки. Алёна ощущала каждую мышцу на своем лице, выстраивая его в выражение усталой покорности. Она rehearsровала в уме свою роль, пока ехала в метро: опущенный взгляд, тихий голос, отсутствие резких движений.
Максим был дома. Он сидел на кухне с ноутбуком, но по тому, как он вздрогнул, когда она вошла, было ясно, что работа не шла ему в голову. Он ждал продолжения скандала.
Алёна молча разулась, повесила куртку и прошла на кухню. Она почувствовала его напряженный взгляд на себе, но не встретилась с ним глазами. Вместо этого она подошла к раковине, налила себе стакан воды и медленно сделала несколько глотков.
— Я сходила погуляла, подумала, — тихо начала она, глядя в окно. — Может, ты и твои родители правы. Я, наверное, слишком эмоционально все восприняла.
Она услышала, как он отодвинул стул.
— Правда? — в его голосе прозвучало нескрываемое облегчение, смешанное с удивлением. — То есть ты готова обсуждать?
— Я готова слушать, — поправила его Алёна, поворачиваясь к нему. Она позволила себе слабую, уставшую улыбку. — Если это действительно так выгодно, как вы говорите… Я не хочу быть помехой для нашей семьи. Для нашего будущего.
Она видела, как его лицо просветлело. Он выглядел почти счастливым. Предатель, купленный парой правильных фраз.
— Алён, я же знал, что ты все поймешь! — он встал и попытался обнять ее, но она сделала шаг назад, якобы чтобы поставить стакан в раковину.
— Давай не будем пока, — она опустила глаза. — Мне еще нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Это же мой дом.
— Конечно, конечно, — закивал он, слишком быстро соглашаясь, лишь бы не спугнуть ее мнимое согласие. — Я все понимаю.
На следующий день раздался звонок от Светланы Петровны. Алёна, глядя на всплывающее имя на экране, сделала глубокий вдох и нажала «ответить».
— Алёнушка, дорогая! — голос свекрови звучал медово и приторно-заботливо. — Максим нам все рассказал. Как я рада, что ты, наконец, увидела разум! Мы же для вас стараемся.
— Здравствуйте, Светлана Петровна, — ровным, спокойным тоном ответила Алёна. — Да, я подумала. Готова рассмотреть варианты.
— Вот и умница! — в голосе зазвенел триумф. — Я уже кое-что присмотрела! И риелтор, один мой хороший знакомый, готов с нами работать. Он такие однушки, как ваша, влет распродает. Давай встретимся в выходные, все обсудим?
— Хорошо, — согласилась Алёна. — Давайте встретимся.
В субботу они сидели в той же самой кухне, где все и началось. На столе снова стоял пирог, но на этот раз Алёна лишь вертела кусочек на тарелке. Светлана Петровна, сияя, листала на планшете фотографии новостроек.
— Смотри, какая просторная гостиная! И кухня-столовая. Ты же любишь готовить, здесь разгуляешься.
— Да, очень светлая, — нейтрально отозвалась Алёна.
Максим активно поддерживал мать, кивал и задавал наводящие вопросы о районе. Он был совсем другим человеком — оживленным, вовлеченным. Алёна наблюдала за этой картиной, и внутри у нее все холодело.
— А как же будет проходить сама сделка? — как бы невзначая спросила Алёна, когда разговор на мгновение утих. — Я в этом совсем не разбираюсь.
Светлана Петровна тут же оживилась еще больше.
— О, не волнуйся, дочка! Мы с Иваном все возьмем на себя. У меня есть проверенный нотариус, мы с ним давно сотрудничаем. Все документы он подготовит, тебе только подписать останется. Красота!
— Проверенный нотариус? — переспросила Алёна, делая вид, что заинтересовалась. — А он не ошибется в документах? Все-таки такая серьезная сделка.
— Что ты, какие ошибки! — свекровь замахала руками. — Он профессионал высочайшего уровня! Все сделает быстро, чисто, без проволочек. Мы тебе все сами организуем, ты даже напрягаться не будешь.
Иван Сергеевич, до этого молча клевавший носом над чашкой, вдруг вставил:
— Да, не парься. Мама все уладит. Твое дело — подмахнуть бумажки и переехать в новую квартиру.
«Подмахнуть бумажки». Фраза отозвалась в Алёне ледяным эхом. Именно так они все и воспринимали. Формальность. Ее воля, ее право собственности — всего лишь досадная помеха, которую нужно «подмахнуть».
— Хорошо, — тихо сказала Алёна, опуская глаза, чтобы скрыть вспыхнувший в них на мгновение огонек ненависти. — Я вам доверяю.
Эта фраза, казалось, привела Светлану Петровну в полный восторг. Она расцвела, ее лицо расплылось в самодовольной улыбке. План работал. Овечка покорно шла на заклание.
— Вот и славно! — заключила она, победоносно глядя на сына. — Значит, в понедельник я свяжусь с нотариусом, и мы начнем подготовку. Скоро у вас будет новая, прекрасная жизнь!
Алёна кивнула, изображая на лице слабую, неуверенную улыбку. Внутри же она была холодна и сосредоточенна. Ловушка начинала захлопываться. Но не для нее. Для них. Они сами, своей жадностью и наглостью, дали ей в руки главный козырь — их «проверенного» нотариуса. Теперь оставалось только дождаться, когда они принесут ей эти злополучные документы на подпись. Игра была в самом разгаре.
Тишина в квартире после визита свекрови снова стала звенящей, но на этот раз иного свойства. Максим пребывал в приподнятом настроении, наивно веря, что конфликт исчерпан. Он пытался завести легкие разговоры, даже предложил сходить в кино. Алёна отвечала односложно, ссылалась на усталость, и он, не настаивая, отступал, погружаясь в свой комфортный мир, где все шло по плану его матери.
На следующий день, когда Максим был на работе, телефон Алёны снова завибрировал. На этот раз звонок был от Ивана Сергеевича. Это было необычно. Свекор редко звонил сам, предпочитая оставаться в тени своей активной супруги.
Алёна сжала телефон в руке, чувствуя, как учащается пульс. Она была начеку.
— Алёна, здравствуй, — его голос звучал устало, даже немного виновато. — Не занята? Можно пару слов?
— Здравствуйте, Иван Сергеевич. Я слушаю.
— Вот что, дочка… Мне бы хотелось встретиться. Поговорить по душам. Без Светы, без Максима. Мужчина с мужчиной, то есть… один на один.
Алёна на мгновение задумалась. Это была новая тактика. Что он задумал? Давить на жалость? Искать обходные пути?
— Хорошо, — согласилась она, решив, что из любой информации можно извлечь пользу. — Где и когда?
Они встретились в небольшом, неприметном кафе неподалеку от его работы. Иван Сергеевич сидел за столиком в углу, медленно помешивая ложкой остывающий кофе. Он выглядел постаревшим и помятым.
— Спасибо, что пришла, — начал он, когда Алёна села напротив. — Я знаю, что вся эта история… давит на тебя. Нелегко это.
— Да, — сухо ответила Алёна, не раскрывая своих карт. — Решение о продаже чужой квартиры обычно давит на ее владельца.
Он поморщился, но не стал спорить.
— Понимаешь… Света у меня человек резкий. Напористый. Но она не со зла. Просто… — он вздохнул и отпил глоток кофе. — Просто у нас сейчас сложный период. Со здоровьем.
Алёна насторожилась. Вот он — новый ход.
— Что случилось?
— У Светы… — он опустил глаза, — проблемы. Серьезные. Нужна операция. Дорогостоящая. А пенсия, ты сама понимаешь… Мы не тянем.
Он помолчал, давая ей осознать сказанное.
— Мы не хотели тебя пугать, грузить своими проблемами. Поэтому и говорили просто про инвестицию, про улучшение условий. Но на самом деле… эти деньги очень нужны. На лечение. Света, она же гордая, она ни за что не признается. А я… я смотрю на нее, и сердце кровью обливается.
Алёна слушала, и внутри нее все переворачивалось. Это была правда? Или тонко рассчитанная манипуляция? Она вспомнила холодные, деловые сообщения свекрови: «Главное — уговорить ее подписать договор». Не очень-то похоже на отчаянную просьбу тяжело больного человека.
— Иван Сергеевич, — осторожно начала она, — если нужна помощь, почему вы сразу не сказали честно? Почему все должно было быть так… подло? Сначала диктат, потом давление, а теперь вот это?
— Боялись, что откажешь! — он посмотрел на нее умоляюще. — Чужая квартира, чужие проблемы… Мы думали, только так, под видом выгоды для вас, сможем решить вопрос. Семья — это самое важное, дочка. Мы все должны держаться вместе, особенно в трудную минуту. Помочь друг другу.
Он говорил искренне, в его глазах стояла неподдельная боль. И в этот момент Алёна почувствовала страшную неуверенность. А что, если это правда? Что, если свекровь и впрямь тяжело больна, а ее напор — это просто отчаяние? Могла ли она, Алёна, оказаться такой черствой, чтобы отказать в помощи, пусть даже и вымоганной таким мерзким способом?
— Какая именно операция? — спросила она, стараясь сохранить нейтральный тон. — Что за диагноз?
Иван Сергеевич заерзал.
— Ну… это по-женской части. Сложно все. Врачи в частной клинике говорят, что нужно срочно оперировать, а там такие деньги… А в государственной очереди на полгода вперед. Ждать нельзя.
Его ответ был уклончивым, размытым. Тревожный звонок прозвучал снова.
— Вы не против, если я сама поговорю со Светланой Петровной о диагнозе? — мягко спросила Алёна. — Может, я смогу помочь найти другого врача, или как-то иначе…
— Нет! — он резко дернулся, и это было гораздо красноречивее любых слов. — То есть… она не хочет, чтобы кто-то знал. Она очень переживает. Лучше и не заговаривай с ней об этом, расстроится только.
Алёна медленно кивнула. Теперь она все поняла. Это была ложь. Грубая, топорная и циничная манипуляция, рассчитанная на ее жалость и чувство долга. Они готовы были разыграть карту смертельной болезни, лишь бы добиться своего.
— Хорошо, Иван Сергеевич, — сказала она, поднимаясь. — Я все услышала. Я подумаю.
— Только, пожалуйста, ни слова Максиму, — попросил он, в его глазах мелькнул испуг. — Света не велела ему говорить. Он и так волнуется за нас.
— Не скажу, — пообещала Алёна.
Она вышла из кафе с тяжелым сердцем, но с ясной головой. Их методы опускались все ниже. Сначала шантаж и давление, теперь — ложь о болезни. Они не гнушались ничем.
Она достала телефон и отправила Ольге короткое сообщение: «Была встреча со свекром. Отмазка — срочная операция свекрови. Очень неубедительно. Жду следующий ход».
Ответ пришел почти мгновенно: «Классика. Готовься, сейчас начнется самая грязная игра. Держись. И записывай ВСЕ».
Алёна шла по улице, и последние сомнения улетучивались. Ее жалость к этому постаревшему мужчине, который пришел лгать ей в глаза, сменилась холодным презрением. Они все — одна команда. И игра была не на жизнь, а на смерть. Только смертью в их случае была ее квартира.
Ольга сдержала слово. Через два дня она прислала не только сканы договора, но и краткий, емкий юридический анализ, где все подозрительные моменты были выделены красным и снабжены пояснениями. Алёна распечатала все и сидела за кухонным столом, вглядываясь в каждую строчку. Холодный ужас медленно сменялся горячей, праведной яростью.
Пункт о рассрочке платежа был еще цветочками. Ольга нашла главную ловушку. В разделе «Реквизиты для получения денежных средств» был указан счет, принадлежащий не Алёне, а Максиму. А в дополнительном соглашении, написанном мелким, почти нечитаемым шрифтом, имелась пункт о том, что «Сторона Продавца (Алёна) уполномочивает Сторону Покупателя произвести расчет путем перевода денежных средств на счет своего супруга, Максима, с последующим их распределением по усмотрению семьи».
«Распределением по усмотрению семьи». Это была их схема. Деньги уходят Максиму, а дальше — на «лечение» свекрови, на их «план». Она оставалась бы с носом и распиской, что деньги ей должен муж.
В этот вечер они снова должны были собраться у них. Алёна положила стопку распечаток на самый видный край стола. Она была спокойна. Спокойствие человека, у которого за пазухой не камень, а целый арсенал.
Когда звонок в дверь прозвенел, она открыла ее с нейтральным выражением лица. Светлана Петровна вошла первой, сияющая, с папкой в руках — видимо, принесла долгожданные документы для подписи. Иван Сергеевич и Максим следовали за ней.
— Ну, вот и мы! — весело объявила свекровь. — Принесла тебе, дочка, бумажки на ознакомление. Все красиво, грамотно составлено.
Она протянула папку Алёне. Та взяла ее, не глядя, и положила рядом со своими распечатками.
— Садитесь, — ровным тоном сказала Алёна. — Прежде чем что-то подписывать, я хочу кое-что прояснить.
Повисла короткая пауза. Максим нервно переступил с ноги на ногу.
— Что прояснять? Там все ясно, — фыркнула Светлана Петровна, но ее уверенность уже была не такой безраздельной.
— У меня к вам вопрос, Светлана Петровна, — Алёна посмотрела на нее прямо. — Как ваше здоровье? Как результаты обследования?
Лицо свекрови вытянулось. Иван Сергеевич закашлял и отвернулся.
— Какое… какое здоровье? — попыталась она отшутиться. — Да нормально все. Не обо мне речь.
— Странно, — сказала Алёна, поднимая со стола свои распечатки. — А мне Иван Сергеевич недавно рассказывал, что вам срочно нужна дорогостоящая операция. Что деньги от продажи моей квартиры — на ваше лечение. Он даже диагноз пытался описать, правда, очень неуверенно.
Максим остолбенел. Он смотрел то на мать, то на отца.
— Мама? Папа? Что это значит?
— Она все врет! — вспыхнула Светлана Петровна, вскакивая. — Никакой операции нет! Она просто хочет нас поссорить!
— Вру? — голос Алёны зазвенел, но она держала себя в руках. Она медленно подняла распечатку их с Максимом чата. — А это? «Главное — уговорить ее подписать договор. Как только деньги будут у нас на счету, все пойдет по нашему плану». Это я тоже вру? Это я подделала?
Максим побледнел как полотно. Он смотрел на экран своего телефона, который Алёна показывала, и, казалось, готов был провалиться сквозь землю.
— Или, может, этот «проверенный» договор я выдумала? — она взяла папку свекрови и с силой шлепнула ее на стол рядом со своим экземпляром от Ольги. — Где деньги по этому договору идут не мне, а Максиму? А я, по сути, дарю свою квартиру с последующей рассрочкой платежа на неопределенный срок? Это ваш «план»? Обобрать меня как липку под видом заботы о семье?
Светлана Петровна тяжело дышала, ее грудь ходила ходуном. Маска благополучной и любящей свекрови треснула, обнажив оскал хищницы.
— А ты думала, мы позволим тебе, пришлой, развалить нашу семью и сидеть на нашей шее на халяву? — ее голос превратился в визгливый крик. — Эта квартира должна была быть нашей! Нашей семье! А ты втерлась в доверие, забрала нашего сына и теперь еще и тычешься своим правом собственности! Да кому ты нужна со своей бабкиной конурой?
— Мама, замолчи! — крикнул Максим, но было поздно. Правда, уродливая и неприкрытая, вырвалась на свободу.
— Я не втиралась в доверие, — тихо, но четко сказала Алёна, и ее тихий голос перекрыл истерику свекрови. — Я любила вашего сына. И я думала, мы создаем свою семью. А вы… вы хотели просто прибрать к рукам мое имущество. Используя его, — она кивнула на Максима, — как приманку и соучастника.
— Он наш сын! Он должен быть на нашей стороне! — не унималась Светлана Петровна.
— Он мой муж! — впервые за весь вечер голос Алёны сорвался, в нем послышались слезы и боль. — Или уже нет? Он так и не сделал свой выбор. Он молчал, пока вы готовили мне капкан.
Она обвела взглядом всех троих: разъяренную свекровь, испуганно молчавшего свекра и мужа, который стоял, опустив голову, в немом стыде.
— Вам не нужна была новая квартира для нашей семьи. Вам нужны были деньги. Мои деньги. И вы готовы были ради этого лгать, манипулировать и унижать. Вон отсюда. Вон из моего дома.
Светлана Петровна что-то еще хотела выкрикнуть, но Иван Сергеевич, на удивление, резко взял ее за локоть и потянул к выходу. Он не смотрел ни на кого.
Максим не двигался. Он стоял посреди гостиной, как столб, когда дверь за его родителями закрылась.
В квартире воцарилась оглушительная тишина, густая и тяжелая, как смог. Скандал закончился. Правда вышла наружу. Но пахла она не победой, а пеплом.
Тишина после хлопнувшей двери была оглушительной. Максим стоял посреди гостиной, не в силах поднять глаз. Воздух был густым от высказанных горьких слов и обнаженной правды. Алёна, вся дрожа от перенесенного нервного напряжения, медленно опустилась на диван. Силы, которые держали ее все эти недели, покидали ее, оставляя пустоту и щемящую усталость.
Она смотрела на спину мужа, на его ссутуленные плечи, и ждала. Ждала, что он скажет. Сделает ли выбор сейчас, в эту секунду, когда мамина юбка уже не могла его укрыть.
Он повернулся. Лицо его было искажено гримасой стыда и боли. В его глазах не было былой уверенности, только растерянность и осознание собственного падения.
— Прости меня, — его голос сорвался, прозвучав хрипло и несвязно. — Я… я не знаю, что на меня нашло. Я просто…
— Ты просто не нашел в себе сил им противостоять, — тихо закончила за него Алёна. В ее голосе не было упрека, лишь констатация факта, от которой стало еще горче. — Ты видел, что они делают, и молчал. Ты читал эти сообщения и делал вид, что все в порядке. Ты принес мне этот договор, зная, что он — ловушка.
— Они говорили, что это для нас! Для нашего будущего! — попытался он оправдаться, но в его словах уже не было веры.
— Не надо, Максим, — она прервала его, устало закрыв глаза. — Они говорили это для своего будущего. А ты поверил, потому что это было проще. Проще, чем защищать меня. Проще, чем быть мужем.
Он молчал, и его молчание было красноречивее любых слов. Он подошел ближе, но не сел, оставаясь стоять, как провинившийся школьник.
— Я все исправлю, — пробормотал он. — Я поговорю с ними. Я все объясню.
— Объяснишь что? — Алёна открыла глаза и посмотрела на него прямо. — Что они были не правы? Они и так это знают. Им просто наплевать. Твой разговор ничего не изменит. Единственное, что может что-то изменить, — это твои действия. Твой выбор. Прямо сейчас.
Он наконец поднял на нее взгляд, и в его глазах она увидела проблеск того самого человека, за которого она когда-то вышла замуж. Испуганного, но готового бороться.
— Я выбираю тебя, — тихо, но четко сказал он. — Я понимаю, что доверия почти не осталось. Но я буду его заслуживать. Я обещаю.
— Слова ничего не стоят, Максим, — покачала головой Алёна. — Нужны поступки. И первое, что нужно сделать, — это оградить нашу семью от твоих родителей. Полностью. Надолго. Возможно, навсегда. Ты готов к этому? Готов ли ты сказать своей матери, что ее манипуляциям и давлению конец, и что отныне дверь в нашу жизнь для нее закрыта?
Он замер, и она увидела, как по его лицу пробежала тень старого страха. Борьба внутри него была видна невооруженным глазом. Но через несколько секунд он медленно кивнул.
— Да. Я готов. Больше я не позволю им разрушать то, что у нас есть.
На следующее утро Максим ушел на работу рано. Алёна осталась одна. Она ходила по пустой квартире, прикасаясь к знакомым вещам — к корешкам книг на полке, к рамке с их совместной фотографией. Это было ее пространство. Ее крепость. Она ее отстояла.
Но победа не была триумфальной. Слишком много горечи и боли осталось behind. Доверие, которое когда-то было таким прочным, теперь напоминало разбитую вазу, склеенную из осколков. Она будет держаться, но трещины всегда будут видны.
Вечером Максим вернулся домой. Он был молчалив и сосредоточен. За ужином он сказал:
— Я звонил им. Сказал, что мы знаем всю правду о договоре и их планах. И что мы не хотим их видеть. Какое-то время. Мама кричала, конечно. Говорила, что я предатель. Но я положил трубку.
Он сказал это просто, без пафоса. И в этой простоте была настоящая сила.
— Спасибо, — тихо сказала Алёна.
Они помыли посду в тишине, каждый погруженный в свои мысли. Потом сели в гостиной. Между ними на диване лежала невидимая полоса отчуждения, но она уже не казалась такой непреодолимой.
— Я не знаю, что будет дальше, — честно призналась Алёна, глядя на него. — Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь забыть, как ты молчал, когда они на меня нападали. Как не защитил меня.
— Я знаю, — он опустил голову. — И я не прошу, чтобы ты забыла. Я просто прошу дать мне шанс доказать, что я могу быть другим. Что наша семья — это я и ты. А они… они просто родственники.
Он протянул руку через ту самую невидимую полосу и накрыл ее ладонь своей. Она не отдернула свою. Его рука была теплой. Знакомой.
Они сидели так долго, в тишине, слушая, как за окном шумит вечерний город. Война закончилась. Крепость устояла. Но предстояла еще долгая и трудная работа по восстановлению стен изнутри. По кирпичику. По одному дню.
Алёна вздохнула и чуть сжала его пальцы. Это не было прощением. Это было началом долгого пути назад. Пути, исхода которого она еще не знала. Но теперь, по крайней мере, они должны были пройти его вместе.
