Утро понедельника. Алексей, как всегда, с телефоном над кофе, проверяет уведомления банка. Привычка такая, контролёрская.
— Марин!
Голос такой, что Марина даже дёрнулась. Яйца на сковороде шипят, а Алексей сидит с каменным лицом, тычет пальцем в экран.
— Что такое? — Она подходит, вытирает руки о фартук.
— Вот это что такое?! — Он показывает ей покупку. — Магазин мужской парфюмерии! Пятнадцать тысяч! Когда это?
Марина смотрит на дату. Вчера. Воскресенье.
— А, это я Серёже купила. Подарок. Он же нам с ремонтом помогал.
— Ты взяла мою карточку, чтобы купить брату подарок?!
— Алёш, ну он же столько для нас сделал. Обои клеил, потолки красил. А денег не взял.
— Мне плевать! — Алексей встаёт так резко, что стул падает. — Это мои деньги! Моя карточка! А ты потратила без спроса!
Серёжка действительно помогал. Две недели подряд приезжал после работы, возился с их ремонтом. Отказывался от денег. «Какие деньги, Маринка, мы же родня!» — говорил. А у Алексея тогда спина болела, он только на диване лежал и указания давал.
— Я просто хотела отблагодарить.
— Отблагодарить?! — Алексей смеётся, но смех этот злой. — Твоими деньгами, что ли? Ты забыла, кто в этом доме зарабатывает?
И вот это и висело в воздухе все эти годы, но никогда не произносилось вслух. Марина чувствует, как внутри что-то сжимается.
— Алёш.
— Нет уж! Хватит! — Он ходит по кухне, размахивает руками. — Двадцать лет я тебя содержу! Двадцать лет ты тратишь мои деньги! А теперь ещё и своему бездельнику-брату подарки покупаешь!
Бездельнику? Серёжка работает на стройке, руки у него — как наждак, спина болит каждый вечер. А Алексей в офисе сидит, в костюме чистеньком.
— Он не бездельник.
— Да ну? А почему тогда денег у него нет? Почему он к нам за помощью лезет?
— Он не лезет! Он помогает! Бесплатно помогает!
— Помогает, — Алексей фыркает. — Знаешь, что он делает? Он нас использует! Приходит, поест наш борщ, попьёт наше пиво, и ещё подарочек получает!
Марина молчит. Смотрит на сковороду — яйца пригорели.
Она выключает плиту.
— В следующий раз предупреждай, — говорит Алексей уже спокойнее. — Хочешь что-то купить — спрашивай. И не вздумай больше лезть к брату с подачками.
Марина кивает. Просто кивает. Как всегда.
Но внутри что-то изменилось.
Понедельник прошёл как в тумане. Марина стояла за прилавком, улыбалась покупателям, отвечала на вопросы, но мысли были совсем не там. Они кружились вокруг утреннего скандала, вокруг слов Алексея.
«Двадцать лет я тебя содержу!».
Эта фраза застряла в голове, как заноза. Крутилась, болела, не давала покоя.
Вечером дома Алексей вёл себя так, будто ничего не произошло. Сидел с газетой, смотрел новости, спрашивал про ужин. Нормальный такой семейный вечер.
— Маринка, а что сегодня на ужин? — бросил он, не отрываясь от телевизора.
— Котлеты, — коротко ответила она.
Алексей оторвался от экрана, посмотрел на жену:
— Что это с тобой? Дуешься, что ли?
Марина молчала. Жарила котлеты, слушала, как они шипят на сковороде. Хотелось сказать: «А ты как думаешь?» Но она просто пожала плечами.
— Марина, я с тобой разговариваю!
— Слышу.
— Тогда отвечай!
Она повернулась к нему. Посмотрела прямо в глаза:
— А что отвечать? Ты всё сказал утром. Я трачу твои деньги, живу на твоё содержание.
— Ну так и есть же!
Вот он опять. Как будто она, как будто она домашнее животное какое-то.
— Алёш, я работаю. Каждый день работаю.
— За копейки, — фыркнул он. — Твоя зарплата даже коммуналку не покрывает.
Марина выключила плиту. Поставила сковороду в раковину. Постояла так минуту, спиной к мужу.
Двадцать лет она извинялась за каждую покупку. «Алёш, можно купить новые сапоги?», «Алёш, нам нужно продуктов докупить», «Алёш, а можно я платье себе возьму? На распродаже недорогое».
Даже когда работала, даже когда приносила домой свою зарплату — всё равно спрашивала разрешения. Потому что «главные деньги» — его. Потому что он — «добытчик».
А она что? А она никто?
— Знаешь что, — Марина повернулась к мужу. — Завтра я пойду в банк.
— Зачем?
— Открою свою карту.
Алексей рассмеялся. Зло так, ехидно:
— Свою? На что? На твои три копейки?
— На мои три копейки, — кивнула Марина. — Пусть три копейки, но мои.
Во вторник, в обеденный перерыв, Марина действительно пошла в банк. Оформила карту на своё имя. Перевела туда половину зарплаты. Не всю — не решилась. Но половину.
Потом зашла в ювелирный. Долго стояла у витрины, рассматривала серьги. Маленькие такие, серебряные, с камушком синеньким. Не дорогие совсем.
— Можно посмотреть вот эти?
Продавщица достала, дала примерить. Марина посмотрела на себя в зеркальце. Серьги блестели, камушки переливались.
— Беру.
Расплатилась своей картой. Новенькой. Первая покупка для себя. Без спроса, без разрешения, без извинений.
Шла домой и чувствовала — серьги в ушах как-то по-особенному греют.
Дома Алексей заметил не сразу. Только за ужином:
— Это что, новые серьги?
— Да, — спокойно ответила Марина.
— Когда успела купить?
— В обед.
— На что? — И в голосе уже знакомые нотки. Контролирующие такие.
— На свои деньги.
Алексей нахмурился:
— Какие такие свои? У нас общий бюджет.
— Не у нас. У тебя, — Марина откусила кусочек хлеба. — Ты же сам сказал: это твои деньги. Значит, мои — отдельно.
— Марина, не говори глупости!
— Не говорю. Я открыла свою карту. Буду сама покупать себе то, что нужно.
— А коммуналку кто платить будет? А продукты?
— А ты, — перебила его Марина. — Ты же главный добытчик. Твоя квартира, твои деньги — значит, и твои расходы.
Алексей смотрел на неё как на сумасшедшую:
— Ты что, с ума сошла?!
— Наоборот. Я наконец пришла в себя.
Следующие дни прошли в напряжении. Алексей то злился, то пытался «образумить» жену, то демонстративно игнорировал. Марина держалась. Покупала продукты на свою карту, готовила, убирала, но больше не спрашивала разрешения. На что-то денег хватало, на что-то — нет. Зато все траты были её выбором.
— Так нельзя! — взорвался Алексей в пятницу. — Мы семья! У семьи общий бюджет!
В выходные Алексей ушёл к матери. «Мне нужно подумать», — бросил, хлопнув дверью. Марина осталась одна. Впервые за много лет — совсем одна в своей квартире.
Неделя прошла в напряжённом молчании. Алексей то уходил к матери, то возвращался с видом человека, который должен что-то решить. Марина работала, готовила, убиралась, но каждый вечер ощущала его изучающий взгляд. Он наблюдал. Высчитывал. Ждал, когда она сломается и вернётся к старым правилам.
В четверг он заметил, что жена сама купила продукты. Оплатила коммуналку. И даже заправила машину.
— Ты что, теперь совсем отдельно живёшь? — не выдержал он за ужином.
— Нет, — спокойно ответила Марина, режа хлеб. — Просто у меня теперь тоже есть деньги. Мои.
Это слово «мои»прозвучало как выстрел. Алексей аж вздрогнул.
— Какие такие «мои»? — В голосе появились знакомые стальные нотки. — У нас семья! У семьи общий бюджет!
— Семья, — кивнула Марина. — Но почему-то твои деньги — только твои. А мои — вдруг общие?
— Потому что я зарабатываю больше! — взорвался он. — Потому что я содержу этот дом!
— А я что делаю? — Марина наконец подняла глаза. Посмотрела прямо на него. — Двадцать лет готовлю, убираю, стираю. Но это, получается, не работа?
— Это обязанности жены!
— Тогда содержание семьи — обязанности мужа.
Алексей встал так резко, что тарелка звякнула о стол:
— Марина, хватит мне мозги выносить! Мы всегда так жили!
— Да. Ты решал, я просила разрешения. Ты контролировал каждую покупку, а я оправдывалась за каждый рубль. — Голос у неё был спокойный, но слова звучали как приговор. — Но больше не буду.
— Не будешь?! — Он рассмеялся, но смех получился нервный. — И что ты собираешься делать? На свои копейки прожить?
— Попробую.
— Да ты же не протянешь и месяца!
— Посмотрим.
Они смотрели друг на друга через стол. Двадцать лет брака, а сейчас — как незнакомые люди.
— Хорошо, — сказал он медленно. — Хочешь играть в независимость? Давай играть. Только помни: эта квартира записана на меня. И машина моя. И всё, что ты видишь вокруг — моё.
— Помню.
— Значит, за квартиру платишь половину. За коммуналку — половину. За продукты — половину. За всё — половину! — Он загибал пальцы, подсчитывая. — Справишься?
Марина молча кивнула. Хотя внутри всё сжалось: её зарплаты на половину всех расходов точно не хватит.
— Договорились.
— И Серёжке больше никаких подарков! Ни копейки!
— На мои деньги — покупаю, что хочу.
Алексей побагровел:
— Марина! Ты что, совсем обнаглела?! Я тебе говорю — нет!
— А я тебе говорю — да, — она встала из-за стола. — Алёш, ты можешь орать сколько угодно.
Он схватил её за руку.
— Да я тебя на улицу выставлю! Без гроша! Поймёшь тогда, как без меня жить!
Марина высвободила руку. Спокойно, без суеты. Посмотрела на место, где он её держал — уже краснело.
— Если выставишь — уйду. Снимать квартиру дешевле, чем платить половину за твою.
Он растерялся. Впервые за все эти годы — растерялся. Потому что она не плачет, не просит прощения, не умоляет.
Он посмотрел на неё долго. Изучающе. А потом вдруг спросил:
— А если я если я разрешу тебе тратить больше? На себя, на брата. Вернёшься к нашему старому бюджету?
— Разрешишь? — Марина улыбнулась грустно. — Алёш, я не хочу, чтобы мне разрешали. Я хочу просто жить. Без спроса, без отчётов, без оправданий.
— Но тогда, — Он замолчал. А потом очень тихо добавил: — Тогда что же у нас остаётся?
— Остаётся выбор, — сказала Марина. — Учиться жить по-новому или продолжать жить по-старому. Но врозь.
Прошло два месяца. Алексей держался гордо, демонстрировал полную независимость, но что-то ломалось внутри.
Он видел, как Марина справляется. Покупает продукты, готовит, стирает. И не жалуется, не просит помощи.
В воскресенье утром он проснулся от запаха выпечки. На кухне Марина пекла пирог — с вишней, его любимый. Но готовила явно не для него. Рядом лежала красивая коробка, подарочная.
— Это что? — спросил он, наливая себе кофе.
— Серёжке на день рождения, — спокойно ответила она. — Забыл? Сегодня ему сорок.
Алексей застыл с чашкой в руках. Забыл. Действительно забыл. А Марина помнила, готовила подарок.
— Пойдёшь к нему?
— Да. Он пригласил меня на семейный ужин.
— А меня что не приглашал?
Марина посмотрела на него удивлённо:
— Алёш, ты же его «бездельником» называл. Зачем тебе к нему идти?
И это прозвучало как пощёчина. Тихая, спокойная пощёчина.
Вечером Алексей сидел один. Смотрел телевизор, ел разогретые пельмени и представлял, как там, у Серёжки, собралась семья. Как они смеются, поздравляют именинника. Как Марина вручает свой пирог.
А он здесь. Один. С пультом и замороженным ужином.
Она вернулась поздно, довольная и немного взволнованная.
— Как прошло? — не удержался он.
— Хорошо. Серёжка очень обрадовался пирогу. И подарку тоже.
— Что ты ему подарила?
— Инструменты. Хорошие такие, немецкие.
Алексей прикинул, сколько это могло стоить. Немало, но она же сама заработала. Сама купила.
— Марин, — начал он и замолчал.
— Что?
— Ничего. Просто, он хоть передавал привет?
— Да. И спрашивал, как ты.
Они помолчали. А потом Алексей тихо сказал:
— А может, в следующий раз вместе к нему поедем? На какой-нибудь праздник?
Марина улыбнулась. Первый раз за эти два месяца — искренне улыбнулась:
— Конечно. Он будет рад.
Утром Алексей встал раньше. Заварил кофе на двоих. Поставил вторую чашку напротив своей — как раньше, как двадцать лет подряд.
Марина спустилась, увидела накрытый стол и удивилась:
— Спасибо.
— Марин, — Он помолчал, подбирая слова. — Мы с Серёжкой купим подарок вместе. На следующий праздник. Ладно?
— Мы?
— Мы с тобой.
Она кивнула. И Алексей понял: что-то изменилось.
И серьги в её ушах больше не раздражали его. Наоборот — они напоминали о том дне, когда его жена перестала быть зависимой от него.
