— Ты издеваешься надо мной, что ли? — голос Игоря был таким резким, что даже чашка на столе дрогнула.
— Нет, — спокойно ответила я, подливая себе кофе. — Просто я устала быть спонсором твоей мамы.
— Марина, ты в своём уме? Это же моя мать! — он сжал кулаки, потом выдохнул, стараясь говорить тише. — Она просила не у тебя, а у нас.
— Да что ты говоришь, — я подняла бровь. — А почему тогда платить должна я?
Игорь откинулся на спинку стула, глядя мимо меня, будто там за окном было написано готовое оправдание.
— У тебя премия. У меня пока нет. Ну неужели жалко для мамы?
Вот она — фраза, от которой у меня за семь лет брака начинала подёргиваться левая щека. «Жалко для мамы». Вариации были разные, но суть неизменна. Сколько бы я ни работала, ни получала, ни подрабатывала — рано или поздно у Галины Петровны случалось чудо: ломалось что-то важное, требующее немедленной замены. Телевизор, стиральная машина, диван. А теперь — холодильник.
— Знаешь что, — я допила кофе и встала. — Куплю. Прямо завтра.
Игорь моргнул, не ожидая такой лёгкой капитуляции.
— Правда?
— Конечно. Раз человек нуждается — грех не помочь.
Он улыбнулся, удовлетворённо и чуть снисходительно. Считал, что победил.
На следующее утро я и правда поехала. Только не в торговый центр, как думал Игорь, а в соседний район, на встречу с дедком, который продавал «Саратов» выпуска 1984 года. Маленький, пузатый, с эмалью, слегка пожелтевшей от времени.
— Работает как часы, — дед постучал по боковой стенке. — На даче стоял, в нём только вода да пиво летом.
Я заплатила, договорилась о доставке прямо на дачу к свекрови и поехала домой с каким-то сладким предвкушением. Не злым — скорее освобождающим.
Вечером Игорь вернулся в хорошем настроении, включил сериал, налил вина. Даже приобнял, как раньше, будто хотел стереть утреннюю ссору.
— Мамка звонила, сказала, холодильник привезли. Она в город поехала за рассадой, соседка приняла. Спасибо тебе, Марин. Я знал, что ты поймёшь.
— О, я всегда понимаю, — ответила я, чувствуя, как внутри разливается терпкое удовольствие.
Звонок Галины Петровны раздался в субботу, ровно в восемь утра.
— Доброе утро, — сказала я, хотя понимала, что ничего доброго дальше не будет.
— Какое, к чёрту, доброе?! — взвилась она. — Это что за издевательство?
— Вы о чём?
— О холодильнике! Это же… это… это ящик! В него даже кастрюля не влезет!
— Рабочий, между прочим, советское качество, — спокойно ответила я. — И экономичный. Для одного человека — идеальный вариант.
На том конце повисла тишина, потом дыхание — громкое, как паровоз.
— Это шутка?
— Абсолютно серьёзно. Вы просили холодильник — я купила холодильник. Хотели что-то конкретное — надо было сказать.
Игорь, услышав мой тон, появился в дверях.
— Дай телефон, — прошипел он.
— Нет. Мы договаривались, что я решу вопрос, я и решаю.
— Марина, — начала Галина Петровна уже мягче, но я знала этот тон — перед бурей, — если ты думала, что можешь так со мной обращаться, то ошибаешься.
— Галина Петровна, если вам не нравится — верну. Но деньги уже потрачены.
— На что?!
— На себя.
Игорь выхватил телефон, на ходу прижимая к уху:
— Мам, мам, не кипятись. Мы приедем, всё посмотрим.
Потом обернулся ко мне.
— Ты с ума сошла?
— Нет. Просто устала.
— Ты потратила премию на платье, да?
Я достала из шкафа шелковое платье цвета морской волны и повесила его на дверцу, чтобы он видел.
— Да. И на себя. И ни капли не жалею.
— Она же моя мать!
— А я — не ты. У неё есть сын. Пусть сын и обеспечивает.
Он долго молчал. Потом сказал, тихо, но с холодом:
— Поедем к ней. Сегодня. Объяснишь ей сама.
На даче пахло сиренью, травой и чем-то липким от старого меда, который Галина Петровна хранила на кухне.
Она стояла у двери, руки в боки, взгляд — как прожектор.
— Вот, смотри! — она указала на мой «Саратов». — Это холодильник, по-твоему? Это стыд!
— Рабочий, — пожала плечами я. — Морозит? Морозит. Свет горит? Горит.
— Ты специально меня унизить решила! У Веры вон какой — двухметровый, с экраном!
— У Веры сын банкир, — напомнила я. — А у вас сын менеджер и невестка, которая работает ночами. Хотите как у Веры — обратитесь к Вере.
Игорь метался между нами, как арбитр без свистка.
— Марин, ну зачем ты так? Мам, не начинай, пожалуйста…
— Пусть объяснит, — заорала Галина Петровна. — Почему решила, что может издеваться над старым человеком!
— Я просто купила холодильник, который подходит по описанию. А вот издеваться — это заставлять чужого человека финансировать свои капризы под видом заботы о сыне.
— Ты хамка! — выдохнула она.
— Может быть. Зато честная.
После этого разговора домой мы ехали молча.
Дома Игорь захлопнул дверь спальни, я пошла в ванну. Вода успокаивала.
Через час он вышел, сел рядом.
— Мать плакала, — сказал он тихо.
— Она умеет, — ответила я. — Манипуляции — её второй язык.
— Ты могла мягче.
— Я могла мягче семь лет. Теперь не хочу.
Он посмотрел на меня как на чужую.
— Значит, так?
— Именно так. Хочешь помогать — помогай. Но я больше не буду.
— Ты жестокая, Марина.
— Нет, просто устала быть доброй за свой счёт.
Он замолчал, и этот вечер стал первым, когда мы не сказали друг другу ни слова до самой ночи.
Прошёл месяц. Октябрь сменился ноябрём, первые морозы заползли под окна. Игорь всё чаще задерживался на работе, я не спрашивала, где он. Галина Петровна не звонила — подозрительно долго. Я даже начала думать, что затишье это — временное.
Но одно утро всё изменило.
Телефон зазвонил. Имя высветилось знакомое — «Галина П.»
Я ответила, уже чувствуя, что сейчас начнётся новая серия старого сериала.
— Марина, — голос у неё был непривычно ровный, без крика, — мне нужна помощь.
— Марина, — голос Галины Петровны звучал непривычно мягко, даже будто устало, — я не хочу ссориться. Просто… ну, случилось тут одно дело. Надо поговорить.
— Что случилось? — я ответила сухо, держа телефон на вытянутой руке, словно он мог обжечь.
— Не по телефону. Приезжай сегодня. Игорь тоже пусть будет.
— Ладно, — согласилась я после короткой паузы.
К вечеру уже стемнело. В Москве ноябрь всегда пахнет сыростью и гнилой листвой. На трассе в сторону дачи тянулся сплошной поток фур. Игорь молчал всю дорогу, сжимая руль так, что побелели пальцы. Я знала, что он думает: «Ну вот опять».
— Знаешь, — сказала я, чтобы хоть как-то нарушить тишину, — странно, что она зовёт именно меня. Обычно ты у неё главный переговорщик.
— Может, устала воевать, — буркнул он. — И вообще, давай без язвительности.
— Посмотрим, как получится, — отрезала я.
Галина Петровна встретила нас не так, как обычно. Без нападок, без упрёков. Лицо бледное, глаза красные, но не от слёз — скорее от бессонницы. На столе чайник, вазочка с печеньем и аккуратно сложенные какие-то бумаги.
— Присаживайтесь, — сказала она, избегая моего взгляда.
Игорь настороженно присел. Я тоже.
— Ну, — начал он, — что случилось?
— Я тут… — она вздохнула и потёрла виски. — Короче, я подписала кое-что. Соседка Верка уговорила вложиться в один кооператив. Домов там, говорят, море. Мол, через полгода удвоится всё. А теперь вот — звоню, а телефоны не отвечают.
— Что значит — вложилась? — резко спросил Игорь.
— Ну… продала старую машину и ещё немного добавила. Думала, подзаработаю.
— Мам, сколько ты отдала?
— Всего-то сто двадцать.
— Сто двадцать тысяч?! — он вскинул руки. — Ты с ума сошла?
— Я думала, это надёжно! — воскликнула она. — Там у всех во дворе вклады!
Я сидела молча. Хотелось сказать «я же предупреждала», но было жалко даже смотреть на неё. Вот она — гордая, властная, уверенная в своей правоте женщина, теперь сидит, сжимая чашку двумя руками, как ребёнок, и боится, что её осудят.
— И что ты хочешь от нас? — спросила я спокойно.
— Ну… может, поможете вернуть? У тебя связи есть. Ты же там в проектах, с документами работаешь, разбираешься. Может, подскажешь, куда обратиться?
— В полицию, — коротко сказала я.
— Да я боюсь, — пробормотала она. — Они там скажут, что сама виновата.
Игорь встал, прошёлся по кухне.
— Мам, ты же обещала не влезать в авантюры. Мы только-только разобрались с твоим кредитом за стиральную машину, теперь вот это.
— А что, я виновата, что люди такие? — огрызнулась она. — Я хотела как лучше.
Я вздохнула. Внутри всё перемешалось: жалость, злость, усталость.
— Ладно, — сказала я, — оставь бумаги. Я посмотрю.
На обратном пути Игорь был тише обычного. Потом вдруг спросил:
— Почему ты сразу согласилась ей помочь?
— Потому что это уже не про холодильник, — ответила я. — Тут реально жалко.
— Думаешь, тебя это оправдывает? После всего?
— Да ничего я не оправдываю. Просто не хочу, чтобы потом ты сказал, что я стояла в стороне, когда твою мать обманули.
Он кивнул, и мы снова замолчали.
Дома я разложила бумаги на столе. Обычный договор — ни печати, ни адреса, просто подписи и логотип из Word. Классическая мошенническая схема. Пять минут в интернете — и всё ясно: «кооператив» закрыт, счета арестованы, директор скрылся.
Я смотрела на эти листки и чувствовала странное — не злость, не жалость. Пустоту. Как будто все эти годы общения с Галиной Петровной выжгли во мне способность удивляться её поступкам.
Игорь зашёл сзади, посмотрел через плечо.
— Всё ясно?
— Да. Деньги не вернуть.
— Совсем?
— Совсем.
Он тяжело опустился на стул.
— Господи… опять всё на мне.
— Почему — на тебе? — я повернулась. — Это не твой долг. Она взрослая женщина.
— Но это моя мать!
— И что дальше? Она всю жизнь рассчитывает, что ты будешь её спасать. Каждый раз. Без конца.
— Ты не понимаешь, — устало сказал он. — У нас с ней всё иначе. Я — единственный сын. После смерти отца она одна.
— Она не одна, — отрезала я. — У неё ты, а теперь ещё я — как бонус по брачному договору. Только я не подписывалась быть семейной бухгалтерией.
Он поднял голову, и в его взгляде мелькнула злость.
— Тебе только повод нужен, чтобы всё вывернуть против неё.
— А тебе — чтобы оправдать любую её выходку.
— Знаешь, Марин, ты меня достала со своими претензиями.
— А ты — со своими оправданиями, — отрезала я. — И вообще, мне надоело жить втроём.
— Втроём? — он усмехнулся. — Да моя мать живёт за сорок километров от нас!
— А ощущение, будто она сидит между нами на диване. Слушай, Игорь, ты не замечаешь, что у нас всё разговоры только о ней?
Он замолчал. Потом встал, пошёл на кухню, хлопнул дверцей холодильника — моего, нового, большого, за который я сама заплатила ещё два года назад, пока он сидел без премий.
Прошла неделя. Галина Петровна не звонила. Игорь ночевал дома через раз, объясняя, что «поздние совещания». Я не спрашивала, но чувствовала: что-то сдвинулось.
В пятницу вечером он всё-таки вернулся раньше обычного. Без цветов, без попыток помириться. Сел напротив.
— Я думал, — сказал он. — Может, нам стоит взять паузу.
— В каком смысле — паузу?
— Просто немного разъехаться. Ты сама говорила, что устала.
— А ты куда? К маме? — спросила я тихо.
Он отвёл взгляд. Ответа не нужно было.
Я усмехнулась.
— Конечно.
Он поднялся, будто ждал, что я устрою сцену. Но я лишь сказала:
— Только не жди, что я буду звонить.
Неделя прошла в тишине. Работа, метро, кофе на бегу. Никто не ждал дома, не задавал лишних вопросов. Казалось, воздух стал легче.
А потом вечером позвонила Галина Петровна.
— Марина… я, наверное, не имела права вмешиваться, — голос её был глухой. — Просто я вижу, что вы ссоритесь из-за меня.
— Поздновато вы это поняли, — сказала я, не меняя интонации.
— Я хотела как лучше…
— А вышло как всегда.
— Марина, я не злодейка, честное слово. Просто мне страшно быть одной. А когда вы рядом, мне спокойнее.
Я молчала. Потом тихо сказала:
— Галина Петровна, вам не со мной надо говорить, а с сыном.
— Он уехал, — вдруг выдохнула она. — Сказал, что поживёт у друга, но я знаю — у меня.
— Поздравляю, — я усмехнулась. — Теперь всё, как вы хотели.
Она не ответила.
Прошло ещё две недели. Однажды вечером я пришла домой и увидела Игоря. Он сидел на кухне, пил чай. Взгляд усталый, под глазами тени.
— Привет, — сказала я.
— Привет. Можно войти?
— Ты уже вошёл.
Он кивнул, опустил глаза.
— Я… многое понял. Мама… она не изменится. Но я тоже виноват. Я всё время жил между вами.
— Не жил, — поправила я. — Лавировал.
— Может быть. — Он вздохнул. — Я не знаю, получится ли у нас всё вернуть, но… если есть хоть шанс…
— Есть, — сказала я. — Если ты, наконец, выберешь сторону.
Он замолчал, потом поднял взгляд:
— Тебя.
Я ничего не ответила. Просто взяла свою чашку, налила чай и поставила напротив его. Мы сидели в тишине. Где-то на улице капал редкий ноябрьский дождь.
