— Да ты просто бессердечная! — голос Натальи Ивановны звенел так, что стекла дрожали. — Родную семью в беде бросить — это же грех, Анна!
— Родную? — Анна стояла у окна, руки вцеплены в подоконник так, будто только это удерживало её от того, чтобы не взорваться. — Родную кому? Тебе? Или твоей дочери, которая уже третий раз вляпывается в долги, а вы каждый раз ищете, кто бы её вытащил?
— Не груби, девочка, — отрезала свекровь, сжимая сумку так, будто та могла взорваться. — Мы не чужие. Мы — семья.
— Семья — это когда вместе, — холодно бросила Анна. — А вы приходите только тогда, когда нужны деньги.
Воздух был густой, тяжелый — запах пережаренного лука с кухни вперемешку с раздражением. На улице стоял ноябрь, серый и холодный, как сама атмосфера в квартире.
Марина стояла у двери, сжавшись в плечах, и вытирала слезы салфеткой, размазывая тушь. В руках — папка с какими-то бумагами, словно доказательство её катастрофы.
— Ань, я же не специально, — выдавила она. — Ну, не думала я, что все так закрутится. Меня на проценты развели, на кредиты эти чертовы… Я только просила немного помочь.
— Немного — это сколько? — Анна резко обернулась. — Два миллиона восемьсот? Немного? Да я столько не видела никогда.
Марина отвернулась, натянуто усмехнувшись:
— Ну а что мне теперь делать?
— Может, начать с того, чтобы перестать покупать айфоны в кредит, а? — выпалила Анна.
Наталья Ивановна ахнула, как будто услышала богохульство.
— Ты чего добиваешься? Чтобы мы тут все поцапались? Ты бы хоть ради мужа постыдилась!
— Ради мужа? — Анна резко рассмеялась. Смех вышел какой-то нервный, злой. — Ради мужа, который, оказывается, знал всё это заранее и даже не сказал мне?
Марина и мать переглянулись. Игорь, который сидел на краю дивана, будто бы сжался.
— Ань, я просто не хотел тебя нагружать, — тихо сказал он. — Думал, как-нибудь решится.
— Решится? — она шагнула к нему. — А что, план был? Или ты тоже считал, что продать квартиру — это отличная идея?
— Мы… мы обсуждали, — пробормотал Игорь, и Анна почувствовала, как у неё по спине прошел холод.
— Отлично, — произнесла она, и в голосе её появилась новая, стальная нота. — Значит, вы всё решили без меня. Просто ждали, когда я подпишу.
— Не начинай, — раздраженно бросила свекровь. — Мужчина просто не хотел тебя расстраивать. А ты уже из мухи слона делаешь.
Анна вздохнула.
— Наталья Ивановна, вы хоть раз задумывались, что у других людей тоже есть границы? Что нельзя просто приходить и требовать?
— Это не требование, это просьба! — вспыхнула свекровь. — Просьба матери!
— Матери — не моей, — тихо ответила Анна.
Тишина повисла тяжелым колоколом. Где-то за стеной хлопнула дверь, из соседней квартиры донеслось «Ну выключи ты уже чайник!», и этот бытовой звук вдруг показался Анне невероятно уместным — всё вокруг жило своей обычной жизнью, только у них здесь всё рушилось.
Игорь поднялся, будто пытаясь примирить всех:
— Мам, Марин, давайте спокойно. Никто никого не выгоняет. Просто… ну, может, получится взять кредит, оформить что-то…
Анна развернулась к нему.
— Еще один кредит? Серьезно? Чтобы потом мы все дружно пошли по миру с сумкой на плече?
— Ну а что ты предлагаешь? — с отчаянием спросил он. — Ты просто говоришь «нет», и всё!
— Да, — спокойно ответила она. — Нет. Я не собираюсь продавать квартиру. Не собираюсь снова вытаскивать вашу семью из ямы, в которую вы сами залезли.
Наталья Ивановна вспыхнула:
— Вот и видно, какая ты женщина! Всё себе, себе, себе!
— А вы всё Марине, Марине, Марине! — парировала Анна. — У вас даже сын не на первом месте, вы замечали?
В воздухе что-то щелкнуло.
Марина поднялась, лицо побледнело.
— Знаешь, Ань, мне просто стыдно. Я пришла не потому, что хотела отобрать у тебя жилье. Я думала, может, вы меня поймете. А ты…
— Я поняла, — перебила её Анна. — Ты хочешь, чтобы я продала то единственное, что осталось от родителей, ради твоей безответственности. Поняла.
— Ты не понимаешь ничего, — сквозь слёзы прошептала Марина и бросилась к двери. Наталья Ивановна — следом.
Перед тем как выйти, свекровь обернулась:
— Ты еще пожалеешь, что так со мной говорила. Мужчины не любят холодных женщин.
Дверь захлопнулась.
Анна стояла в тишине, ощущая, как внутри всё звенит.
Игорь молчал.
Она медленно повернулась к нему:
— Скажи, только честно, — прошептала. — Ты бы согласился продать?
— Я не знаю, — выдохнул он. — Просто не хотел, чтобы семья развалилась.
— Так вот она, твоя семья, — сказала Анна, кивнув на закрытую дверь. — Она уже развалилась. Только ты всё ещё делаешь вид, что нет.
Он не ответил. Просто сел обратно и закрыл лицо руками.
Ночь прошла, как в дыму. Анна не могла уснуть, слушала, как за окном редкие машины проезжают по мокрому асфальту. В голове крутились обрывки разговора — «жадная», «негуманная», «чужая».
Кто из них вообще семья? И кто в этой истории на самом деле чужой?
Она встала, прошла на кухню, налила себе воду. Свет из окна отражался в мокром столе.
С кухни видно было двор — пустой, залитый холодным ноябрьским светом. Когда-то этот двор казался ей уютным, «их». Теперь — просто площадкой, где всё началось и где всё, возможно, закончится.
Она достала из шкафа документы на квартиру, пролистала папку. Сертификат, договор дарения — мамино имя, подписи. Всё по закону.
Сколько же раз она слышала от Игоря: «Ну, это же неважно, чья квартира, мы семья». А теперь всё встало на свои места.
Когда Игорь проснулся, она уже оделась.
— Куда собралась? — спросил он, зевая.
— На работу, — коротко бросила. — А вечером поговорим.
Он нахмурился:
— Только не делай ничего сгоряча, ладно?
Она усмехнулась:
— Поздно, Игорь. Всё, что можно было сделать сгоряча, уже сделали — за меня.
И вышла.
Когда Анна вернулась домой, в подъезде пахло чем-то кислым — то ли капустой, то ли краской, которой недавно мазали перила. Ноябрьский вечер накрыл город тугим свинцовым куполом, и даже редкие фонари на дворе светили как-то вяло, будто устали. Она поднялась на свой этаж, ключ дрожал в замке — от холода или от злости, она уже не понимала.
Дверь открылась, и первым делом в нос ударил запах жареного мяса. Игорь, значит, решил «загладить вину». В кухне горел свет — на столе стояли две тарелки, в сковородке остывала картошка, а рядом стояла бутылка вина.
— О, ты пришла, — сказал он, выходя из комнаты, и как-то неуверенно улыбнулся. — Я подумал, может, поговорим спокойно, без… крика.
Анна молча сняла куртку, повесила на крючок, прошла мимо.
— Ну давай, — сказала она, усаживаясь. — Говори.
Игорь тяжело сел напротив, подвинул бокал.
— Слушай, я всё обдумал. Я не хочу, чтобы ты думала, будто я на стороне мамы. Но и Марину я бросить не могу, понимаешь? Она же… у неё ребёнок, она в отчаянии.
Анна вздохнула.
— Я всё понимаю, Игорь. Только ты никак не поймёшь, что помощь — это не всегда про деньги. Иногда — это просто не давать человеку утонуть в собственных ошибках.
Он нахмурился, не глядя в глаза.
— Ну да, красиво звучит. А если завтра придут коллекторы и начнут ей угрожать? Что тогда?
— Тогда, может, она поймёт, что ответственность — это не просто слово из телевизора, — отрезала Анна.
— Ты не оставляешь ей шанса! — вспыхнул он. — У неё и так всё рушится!
— А у нас, значит, всё цветёт? — резко ответила она. — Ты вообще замечаешь, что рушится и здесь, Игорь? Между нами?
Он замолчал. На кухне за окном завывал ветер, трепал голые ветки старой липы. Всё вокруг будто подслушивало.
— Я просто… — он провёл рукой по лицу. — Я устал быть между вами. Мама с одной стороны, ты — с другой. Всё время кто-то обижается, кто-то требует, кто-то прав. А я просто хочу, чтобы было спокойно.
— Так не бывает, — тихо сказала Анна. — Спокойно бывает только на кладбище.
Он посмотрел на неё, будто хотел что-то сказать, но передумал. Сделал глоток вина.
— Я нашёл вариант, — наконец произнёс. — Можно взять кредит под залог квартиры. Не продавать, просто заложить. Марина отдаст, и потом мы спокойно закроем.
Анна застыла.
— Что? — голос её стал ледяным. — Ты уже ходил узнавать?
— Ну… да. Сегодня в обед заезжал в банк. Просто узнать!
— Просто узнать, — повторила она. — И что, узнал?
— Да. Могут одобрить. Главное, чтобы ты подписала.
Она медленно поднялась.
— Ты хоть понимаешь, что это значит? Что если она не выплатит — мы потеряем всё. Не часть, не угол. Всё.
— Но она справится! Я поговорю с ней, я возьму контроль…
Анна рассмеялась. Смех был короткий, хриплый, почти без воздуха.
— Ты возьмёшь контроль? Ты? Над Мариной? Да она тобой всю жизнь вертела!
Он ударил кулаком по столу.
— Хватит! Хватит уже издеваться над моей семьёй!
— А я кто тебе? — выкрикнула она. — Не семья? Или ты уже выбрал сторону?
Он отвернулся. И тишина после его молчания показалась ей громче любого крика.
На следующий день всё было как обычно — почти. Анна ушла раньше, специально. Не хотела завтракать в этой душной кухне, где ещё витал запах вины и дешёвого вина. На работе она сидела механически, вбивая цифры в таблицы. Мир будто потерял фокус.
К обеду она всё-таки не выдержала и позвонила маминой подруге, тёте Лиде — той самой, которая помогала с документами, когда родители оформляли дарение квартиры.
— Лидия Сергеевна, здравствуйте, это Анна. Я хотела спросить… если муж без моего согласия попытается заложить квартиру — это возможно?
— Без твоей подписи? — переспросила та. — Нет, конечно. Это же твоя собственность. Он даже заявку подать не сможет.
Анна кивнула, даже не осознавая, что говорит в трубку.
— Поняла. Спасибо.
Когда она вернулась домой вечером, квартира встретила её подозрительной тишиной. На столе лежала папка — та самая, с документами. И рядом — ручка.
Она взяла папку, пролистала — сверху лежала копия заявления на кредит под залог. На последней странице — место для её подписи. Пустое.
— Ты что, рылся в моих вещах? — спросила она, не оборачиваясь.
Игорь вышел из комнаты, глаза покрасневшие.
— Прости, я просто хотел разобраться. Думал, ты, может, передумаешь…
— Передумаю? После того, что ты полез в мои документы? — голос её дрожал, но уже не от страха.
— Аня, я не хотел ничего плохого, — начал он, делая шаг к ней. — Просто, если бы ты видела, как Марина плакала, как мама умоляет…
— А ты видел, как я живу с этим всем? Как я каждый день слушаю, что я жадная, бессердечная, что квартира — это просто кирпичи? — Анна подняла взгляд. — Я тебе скажу: это не кирпичи, это мой единственный фундамент.
Он замер.
— А я, значит, уже не фундамент?
— Ты давно трещишь по швам, Игорь.
Он опустил руки.
— Ты меня теряешь, понимаешь?
Анна усмехнулась.
— А может, я наконец перестаю терять себя?
Ночь прошла беспокойно. Игорь спал урывками, Анна лежала с открытыми глазами, слушая, как ветер шуршит по стеклу. К утру она поняла, что решение принято.
Утром, когда он ушёл, она позвонила риелтору.
— Мне нужна консультация по аренде, — сказала она. — Хочу сдать квартиру. На полгода.
— Сдать? — удивился тот. — Куда же вы сами?
— Куда глаза глядят, — коротко ответила она.
Через неделю Анна стояла в прихожей с чемоданом. Квартира была пуста, почти — на диване лежала записка для Игоря:
«Я не продаю и не закладываю. Но и жить так больше не могу. Когда поймёшь, где твой дом — найдёшь меня.»
Она закрыла дверь, щёлкнул замок. Снаружи пахло морозом и дымом — зима подкрадывалась.
Прошло две недели.
Телефон звонил постоянно: то Игорь, то свекровь. Она не брала. Работала удалённо, сняла крохотную однушку на окраине. Там было тесно, но спокойно. Никто не орал, не давил, не вызывал чувство вины.
Однажды вечером он всё-таки пришёл. Постучал. Без цветов, без театра. Просто стоял с усталым лицом.
— Я всё понял, — тихо сказал он. — Кредит я отменил. Мама теперь со мной не разговаривает, Марина ищет вторую работу. Я… я, наверное, впервые за много лет делаю то, что сам решил.
Анна молчала. Смотрела на него — и не видела того Игоря, с которым когда-то мечтала о семье. Этот человек перед ней был чужой, но, может быть, наконец честный.
— И что теперь? — спросила она.
— Не знаю, — признался он. — Хочу попробовать вернуть нас. Но если не получится — я хотя бы перестану прятаться за чужими решениями.
Она кивнула.
— Это уже начало.
Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
— Можно войти?
Анна отошла в сторону.
— Входи. Только без обещаний. Давай просто… поговорим.
И когда он переступил порог, она вдруг почувствовала, что впервые за долгое время в комнате стало немного теплее.
Не потому, что всё наладилось, а потому, что теперь всё было честно.
