— Ты меня за дуру держишь? За твою зарплату мы даже коммуналку не оплатим! — голос свекрови звенел, как натянутая струна.
Ольга замерла на пороге кухни, сжимая в руках пакет с продуктами. Она только вернулась из магазина, не успела даже разуться. Валентина Петровна сидела за столом, раскинув перед собой какие-то бумаги, и смотрела на Дмитрия так, будто он только что признался в государственной измене.
— Мама, мы же обсуждали, — Дмитрий говорил тихо, почти виноватым тоном. — Я найду работу, это временно…
— Временно! — перебила его мать. — Уже полгода твоё «временно» длится! А я что, должна на вас двоих горбатиться?
Ольга тихо прошла на кухню, стараясь не привлекать внимания. Но это не помогло. Валентина Петровна развернулась к ней, и её взгляд был полон обвинения.
— А ты что молчишь? Наверное, радуешься, что на всём готовом сидите? Я свою пенсию последнюю отдаю на этот дом, а вы тут как нахлебники!
Ольга поставила пакет на стол. Руки дрожали. Она хотела сказать, что работает на двух работах, что приносит домой больше, чем свекровь получает пенсию. Хотела напомнить, что это они с Димой платят за интернет, покупают продукты, оплачивают бензин для её машины. Но язык не повиновался. Она просто смотрела на мужа, ожидая, что он скажет что-то. Заступится. Объяснит матери правду.
Но Дмитрий молчал, уткнувшись в телефон.
— Вот и договорились, — удовлетворённо кивнула Валентина Петровна. — Завтра вы освобождаете эту комнату. Я сдам её студентам. Хоть какая-то польза от вас будет.
Это было три месяца назад. Тогда Ольга впервые поняла, что в этом доме она — не член семьи. Она гостья. Нежеланная гостья, которая задержалась слишком надолго.
Они переехали в маленькую каморку на первом этаже. Там раньше была кладовка. Валентина Петровна «любезно» разрешила им поставить там раскладушку и повесить занавеску вместо двери. Ольга каждое утро просыпалась от стука посуды — кухня была прямо за стеной. Каждый вечер засыпала под громкий телевизор. Личного пространства не осталось совсем.
— Это же ненадолго, — повторял Дмитрий, обнимая её. — Я найду работу, снимем квартиру.
Но работы всё не было. А счета копились. И каждый день Валентина Петровна напоминала им об этом. Тонко. Изящно. С милой улыбкой.
— Олечка, дорогая, не могла бы ты зайти в аптеку? У меня давление. Вот рецепт. Ты же не откажешь больному человеку?
— Дима, сынок, машину надо на сервис отвезти. У меня спина болит, сама не справлюсь. Сделаешь для мамы?
— Девочки, а может, закажем пиццу? Я так устала сегодня. Ольга, ты не против скинуться?
Скинуться. Это слово стало лейтмотивом их жизни. Валентина Петровна постоянно предлагала «скинуться». На её лекарства. На ремонт её машины. На продукты, которые она выбирала сама — самые дорогие, органические, фермерские. Ольга платила. Молча платила, потому что Дмитрий просил не спорить, не создавать конфликтов.
— Мама не со зла, она просто переживает, — шептал он по ночам. — Ей трудно привыкнуть, что я женат. Потерпи немного.
Ольга терпела. Она работала официанткой днём и убирала офисы по ночам. Приходила домой без сил, а утром Валентина Петровна с удивлением разглядывала её помятое лицо.
— Оля, ты так плохо выглядишь. Димочке нужна ухоженная жена, а не замученная лошадь. Может, бросишь одну работу? Я вот никогда не работала сутками, и ничего, Дмитрия вырастила.
На сбережения, оставленные покойным мужем-военным, хотелось добавить Ольга. Но промолчала. Опять промолчала.
А потом началась история с квартирой.
Ольга пришла с работы раньше обычного. В прихожей услышала голоса. Валентина Петровна разговаривала с какой-то женщиной в строгом костюме.
— Документы все в порядке, — говорила незнакомка. — Осталось только оформить. Квартира будет официально разделена на доли. Вам — семьдесят процентов, вашему сыну — тридцать.
— А его жена? — спросила Валентина Петровна таким тоном, будто речь шла о тараканах в подвале.
— Жена? Она здесь не прописана, насколько я понимаю?
— Нет. И не будет.
— Тогда никаких прав на жильё у неё нет. Только если муж по доброте душевной решит с ней поделиться своими тридцатью процентами. Но это уже их личное дело.
Женщина ушла. Валентина Петровна прошла мимо Ольги, даже не взглянув на неё. Будто та была частью мебели. Невидимкой.
Вечером Ольга спросила Дмитрия:
— Ты знал про квартиру?
Он не ответил сразу. Слишком долго собирался с мыслями. И этого было достаточно.
— Мама считает, что так правильно, — наконец выдавил он. — Это ведь её квартира. Папа оставил. Она имеет право распоряжаться.
— А я? Я что, не имею права знать, что нас разводят по долям, как наследство?
— Не преувеличивай. Это просто формальность. Для документов. На нас с тобой это никак не повлияет.
— Правда? — Ольга впервые за все эти месяцы не сдержалась. — А если завтра твоя мама решит продать эту квартиру? Или выгнать меня? Что тогда? Ты встанешь на мою сторону?
Дмитрий молчал. И в этом молчании был ответ.
Переломный момент наступил через неделю. Ольга вернулась с ночной смены в шесть утра. Хотела тихо проскользнуть в их каморку, но свет в гостиной горел. Валентина Петровна сидела на диване в халате, с чашкой кофе в руках.
— Присядь, Оленька, — она похлопала рукой по дивану. — Поговорим по-человечески.
Ольга насторожилась. Валентина Петровна никогда не звала её «Оленькой». И уж тем более не предлагала поговорить.
— Я вижу, как ты стараешься, — начала она мягко. — Работаешь не покладая рук. Молодец. Но давай честно. Дмитрий не может найти работу уже больше полугода. Ты тянешь на себе всё. Это же не жизнь, правда?
Ольга молчала, не понимая, к чему клонит разговор.
— Я хочу помочь вам. Серьёзно. — Валентина Петровна сделала глоток кофе. — У меня есть знакомая. Риелтор. Она может найти вам хорошую квартиру. Недорогую, в нормальном районе. Вы съедете, заживёте своей жизнью. Димочка перестанет стесняться меня, найдёт наконец силы устроиться на работу. А я буду спокойна, что мой сын счастлив.
Это звучало почти заботливо. Почти искренне. Если бы не холодок в глазах.
— Спасибо, Валентина Петровна, но мы пока не можем снимать жильё. Денег не хватит на залог.
— А я не говорю про аренду, — улыбнулась свекровь. — Я предлагаю покупку. Я дам вам денег. В долг, конечно. Но под минимальные проценты. Как родной дочери.
Ольга почувствовала, как внутри всё похолодело.
— Сколько?
— Два миллиона. На хорошую однушку хватит. Будете возвращать постепенно. Без спешки.
Два миллиона. Долг, который она будет выплачивать лет десять. Кабала. Красивая, обёрнутая в фантик заботы, но всё равно кабала.
— А если я откажусь?
Валентина Петровна поставила чашку на стол. Улыбка исчезла.
— Ты умная девочка, Оля. Сама понимаешь, что здесь ты — временно. Эта квартира моя. Я могу делать с ней что хочу. Могу сдавать комнаты. Могу продать. Могу завещать кому угодно. И ты ничего не сможешь сказать. Потому что ты здесь никто.
— Я жена вашего сына!
— Ты жена безработного мужчины, который живёт в квартире матери, — холодно отрезала Валентина Петровна. — И пока ситуация такая, это я решаю, кто здесь кто. Так что подумай над моим предложением. Это действительно лучший вариант для всех.
Она встала и ушла к себе в комнату. Ольга осталась сидеть на диване, глядя в пустоту. Всё встало на свои места. Вся эта «помощь», все эти «одолжения», вечные «скинуться» — это был план. Медленно, шаг за шагом, Валентина Петровна загоняла её в угол. Делала зависимой. Превращала в вечную должницу, которая не имеет права голоса.
Ольга дождалась, когда Дмитрий проснётся. Рассказала о разговоре со свекровью. Он слушал, кивал, но в его глазах не было удивления. Он знал. Конечно, знал.
— Может, мама права, — тихо сказал он. — Нам действительно нужно своё жильё. Это же шанс…
— Шанс на что? На долговую яму? На то, чтобы следующие десять лет я работала на твою мать?
— Не говори так! Она хочет помочь!
— Она хочет избавиться от меня! — Ольга не выдержала. — И ты это прекрасно знаешь! Но тебе удобно делать вид, что ты ничего не понимаешь. Потому что тогда не нужно выбирать. Не нужно вставать на чью-то сторону. Можно просто промолчать, как ты молчишь всегда!
Дмитрий вздрогнул. Отвернулся. И Ольга поняла — разговор окончен. Выбор он уже сделал. Давно сделал. Просто не хотел признаваться даже самому себе.
Ночью Ольга не спала. Лежала в темноте, слушая дыхание мужа, и думала. Думала о том, как за полгода превратилась из человека в тень. В бесправную квартирантку, которая платит за право существовать. Вспоминала, как мечтала о семье, о тепле, о детях. А получила вечное напряжение, унижение и холодную войну, в которой её главное оружие — молчание.
Утром она позвонила подруге Свете. Та работала риелтором.
— Света, мне нужна консультация. По закону. Если жена не прописана в квартире мужа, она имеет какие-то права?
— В каком смысле?
— Ну, если квартира куплена до брака, но мы живём там вместе…
— Оль, если ты там не прописана, формально ты просто гостья. Прав никаких. Даже если прожила там десять лет. Могут выгнать в любой момент. Только через суд можно что-то попытаться оспорить, но шансов мало.
— Понятно. А если я хочу снять жильё? Самостоятельно?
Света помолчала.
— Что-то случилось?
— Не важно. Просто скажи, реально найти что-то недорогое?
— Смотря что ты называешь недорогим. На окраине, студию — можно за двадцать тысяч. Но залог нужен, обычно две месячных платы сразу. У тебя есть?
У Ольги было. Она копила. Тайком, постепенно откладывая по чуть-чуть с каждой зарплаты. Не для съезда — для подушки безопасности. Но теперь эти деньги могли стать её спасением.
— Найди мне что-нибудь, — сказала она твёрдо. — К концу недели.
Через три дня Света прислала адрес. Крошечная студия на первом этаже старого дома. Вид из окна на стену соседнего здания. Мебели минимум. Зато своя. Чужая, съёмная, но своя.
Ольга подписала договор, не сказав Дмитрию ни слова.
В субботу, когда Валентина Петровна уехала на дачу, а Дмитрий пошёл к друзьям, Ольга собрала свои вещи. Их оказалось мало. Две сумки — и всё. Она оставила записку на столе.
«Дима. Я больше не могу жить в доме, где я никто. Где моё мнение ничего не значит, а каждый вздох воспринимается как долг. Я устала терпеть, молчать и прогибаться. Твоя мама всегда будет для тебя важнее меня — я это поняла. И это твой выбор. Но у меня есть свой. Ключи на полке. Не ищи меня.»
Она закрыла дверь и вышла из подъезда. На улице было холодно, моросил дождь. Ольга шла медленно, таща за собой сумки. Но с каждым шагом становилось легче. Будто сбрасывала с плеч невидимый груз. Груз чужих ожиданий, манипуляций, бесконечного молчаливого согласия.
Телефон зазвонил через час. Дмитрий. Она сбросила. Он перезвонил. Она снова сбросила. Потом пришло сообщение.
«Оля, что происходит? Вернись, мы всё обсудим. Мама ничего плохого не хотела. Это недоразумение.»
Недоразумение. Так он назвал полгода унижений.
Ольга заблокировала его номер.
В студии пахло свежей краской и одиночеством. Ольга села на пол, прислонившись спиной к стене. И впервые за долгое время заплакала. Не от боли. От облегчения. Она была свободна. У неё не было ничего — ни мужа, ни семьи, ни иллюзий. Зато было главное. Право выбирать. Право сказать «нет». Право жить, а не прозябать в чужой квартире на правах терпимого балласта.
Через месяц Света рассказала, что видела Дмитрия. Он устроился на работу. Наконец-то. Ольга не удивилась. Она знала — ему просто было удобно прикрываться безработицей. Удобно оставаться ребёнком, за которого всё решают. Мама — дом, жена — деньги, он — ни за что не отвечает.
Ещё через два месяца позвонила Валентина Петровна. Как она нашла новый номер, Ольга не знала. Голос у свекрови был растерянный, почти жалобный.
— Олечка, может, вернёшься? Дима совсем опустил руки. По дому ничего не делает, вечно в телефоне сидит. А ты ведь умела его организовать…
— Валентина Петровна, вы же хотели, чтобы я уехала. Поздравляю, вы добились своего.
— Но я не думала… Я не хотела, чтобы вы развелись!
— Вы хотели контролировать. Хотели, чтобы я жила по вашим правилам, на вашей территории, под вашим прицелом. Ну так живите теперь с тем, что получилось.
Ольга повесила трубку. И больше не брала. Ни от Валентины Петровны. Ни от Дмитрия. Прошлое осталось в прошлом. В той душной каморке, где она медленно теряла себя.
Студия была маленькой. Зарплата — скромной. Жизнь — непростой. Но каждое утро Ольга просыпалась с мыслью: «Это моё пространство. Моя жизнь. Мои правила.» И эта мысль грела лучше любого уюта в большой чужой квартире.
Год спустя она встретила Свету в кафе. Подруга рассказала:
— Дмитрий твой женился. Снова. На какой-то Вике. Валентина Петровна её сразу в дом взяла, место освободила. Говорит, золотая девочка, послушная.
— Послушная, — повторила Ольга. — Значит, удобная. Ну и хорошо. Пусть живут.
Она не чувствовала ни злости, ни зависти. Только спокойную уверенность: она сделала правильный выбор. Не сразу. Не легко. Но сделала. И эта уверенность была дороже любой большой квартиры с тёщей-манипулятором и мужем-подкаблучником.
Ольга допила кофе, расплатилась и вышла на улицу. Солнце пробивалось сквозь облака. Был обычный будний день. Рабочий, суетливый, далёкий от идеала. Но он был её. И этого было достаточно.
