Всё началось с того, что я вернулась с работы и увидела у калитки чужую машину. Белый фургон с какой-то надписью стоял прямо перед крыльцом, а из дома доносились голоса и звук дрели. Я даже не сразу поняла, что происходит – просто остановилась на пороге с сумками в руках.
В прихожей меня встретила свекровь. Раиса Степановна махала руками, показывая мужику в синем комбинезоне на стену.
– Вот тут надо розетку передвинуть, – командовала она таким голосом, будто всю жизнь здесь прожила, – а сюда полочку приладим. Олег жаловался, что неудобно всё у вас.
У меня внутри всё сжалось. Просто вот так – раз, и комок в горле.
– Здрасьте, – выдавила я, стараясь голос держать ровно. – А что это у нас?
Раиса Степановна обернулась и улыбнулась мне той самой улыбкой – знаете, когда человек улыбается, а в глазах холодок? Вот такой.
– А, Маринка, ты уже! – она махнула рукой, будто отгоняла что-то. – Я мастера вызвала, решила помочь вам тут порядок навести. Олежка всё ныл, что розетки неудобно стоят. Вот я и подумала – а чего тянуть? Надо – значит, сделаем.
Сделаем. Просто так. В моём доме. Без спроса.
Мастер посмотрел на меня как-то виновато – видно было, что он чувствует, что влип в какую-то историю. Я глубоко вдохнула и сказала, стараясь не повышать голос:
– Раиса Степановна, а вы не думали сначала спросить? Всё-таки дом наш с Олегом.
– Ой, милая, да ты что, – она снова эту улыбку натянула, – я ж хотела как лучше сделать. Ты работаешь, устаёшь небось, вот я и решила взять всё на себя. Помочь.
Я развернулась к мастеру:
– Извините, пожалуйста, но сегодня не получится. Мы с мужем обсудим, если надо будет – сами позвоним.
Раиса Степановна губы поджала, но промолчала. Мастер быстренько собрал свои инструменты и смылся, а я осталась наедине со свекровью. Стояли мы так, смотрели друг на друга.
– Марина, ну ты чего так-то? – голос у неё стал жёстче. – Я ведь от души, по-доброму. Или тебе не нравится, что я о своём сыне забочусь?
О своём сыне. Не о нас. О нём одном.
Вечером попыталась с Олегом поговорить. Он сидел, в телевизор уставился, по телефону что-то листал. Я ему про мастера рассказала, про маму его – а он только плечами пожал.
– Ну мать же хотела помочь, – даже глаз не поднял. – Чего ты заводишься-то?
– Олег, она без нашего ведома рабочих вызвала! В наш дом!
– Марин, не надо из мухи слона. Мать заботится просто.
Я почувствовала, как внутри что-то горячее поднимается, прямо кипит. Но промолчала. Думала тогда – ладно, бывает, недопонимание какое-то. Один раз же всего.
Ага, как же. Один раз.
Через неделю мы собирались стиральную машину покупать. Старая совсем сдохла, я уже присмотрела – хорошая такая, с большой загрузкой, для нашей семьи самое то. Договорились в субботу ехать.
А в пятницу вечером Олег говорит:
– Слушай, мать звонила. Говорит, в «Техносиле» у них скидки сейчас. Она другую модель посоветовала, говорит, та, что ты выбрала – ненадёжная.
Я стояла с чашкой и прямо замерла.
– Олег, мы же договорились сами выбрать.
– Ну да, но мать в этом разбирается, она всю жизнь в торговле была.
– А я что, дура?
Он на меня посмотрел так удивлённо:
– Марин, при чём тут ты вообще? Я просто говорю – мать толковый совет дала.
Толковый совет. Опять мать.
Я чашку на стол поставила. Пить больше не хотелось.
В субботу поехали всё-таки. Но Олег всю дорогу маму цитировал – и та модель лучше, и функций больше, и электричества меньше жрёт. Купили в итоге ту, что Раиса Степановна выбрала. Я всю дорогу обратно молчала. Внутри росло такое чувство странное – будто меня нет. Вот прямо будто я стала невидимой.
А дальше вообще началось что-то непонятное.
Раиса Степановна стала приезжать постоянно. То без звонка вообще – просто ключом открывала (Олег ей запасной дал, когда мы только сюда переехали) и заходила, как к себе.
– Олежка дома? – спрашивала, проходя мимо меня в гостиную. И даже если его не было – оставалась. Ходила по дому, в шкафы заглядывала, вещи переставляла.
– Марин, у тебя тут вообще… – она головой качала, осматриваясь, – надо бы прибраться как следует. Совсем запустила всё.
Однажды пришла я домой – а моих туфель нет. Тех, что у двери всегда стояли. Искала час, наверное. Нашла в кладовке – аккуратненько в коробку упакованные.
– Раиса Степановна, это зачем вы мои туфли убрали?
– Да они же мешались, милая. Вид портили у входа. Я порядок навела.
Порядок. В моём доме. По её понятиям.
Опять к Олегу пошла. А он:
– Ну переставила туфли, подумаешь. Ты прям как маленькая, честное слово.
Как маленькая. Я, взрослая женщина, работаю, половину счетов плачу, в этот дом вкладывалась – а я маленькая, потому что мне не нравится, когда кто-то хозяйничает без спроса.
Но самое страшное было потом. Сидим мы как-то вечером, ужинаем. Олег по телефону что-то листает, я посуду убираю. И он вдруг так, между прочим:
– Мать предлагала дом на меня переписать. Говорит, с налогами так выгоднее будет.
У меня тарелка из рук чуть не выпала.
– Что?
– Ну, она говорит, если дом на двоих оформлен – налог больше. А на одного – меньше.
Я медленно тарелку в раковину опустила. Руки дрожали.
– Олег, это же наш общий дом. Мы его вместе строили.
Он плечами пожал:
– Ну если честно, я больше денег вкладывал. Да и мать помогала.
– Что?!
– Марин, ну не надо так реагировать. Мать правду говорит – ты не так уж много и вложила. Да и вообще…
Замолчал. А я уже всё поняла.
– И вообще что, Олег?
Молчит. Встал и вышел из кухни.
А я стояла у раковины, и внутри у меня что-то окончательно сломалось. Не так много вложила. Я, которая три года каждую копейку откладывала на отделку. Я, которая по выходным с ним плитку выбирала, обои. Я, которая на двух работах вкалывала, чтобы быстрее кредит закрыть.
Не так много.
Ночью не спала. Лежала, в потолок смотрела, и в голове одна мысль крутилась: меня выдавливают. Медленно так, по чуть-чуть, день за днём – выдавливают из моей же жизни.
Утром была суббота. Раиса Степановна приехала к обеду – конечно, без звонка. С пакетом продуктов.
– Олежка, я тебе твоё любимое принесла, – прошла на кухню, даже не поздоровавшись.
Я в гостиной сидела, книжку в руках держала, но не читала. Слушала, как они там разговаривают, смеются. Как она ему что-то рассказывает, а он отвечает таким тёплым голосом – со мной он так давно не разговаривает.
Потом соседи зашли. Пожилая пара, мы с ними иногда у калитки пересекались. Раиса Степановна сразу к ним:
– Проходите, проходите! Вот, к сыну заглянула, посмотреть, как у него тут дела.
– Какой дом красивый! – соседка восхитилась.
И тут Раиса Степановна – спокойно так, с гордостью даже:
– Это дом моего сына. Я ему помогала его строить.
Дом моего сына.
Я в двух метрах сидела. Слышала каждое слово. А меня будто нет вообще.
Олег молчал. Даже головой кивнул и улыбнулся.
Вечером я сумку собрала. Небольшую такую. Олег смотрит:
– Ты куда?
– К Катьке, – коротко ответила. – На несколько дней.
– Марин, ты чего? Из-за чего весь этот цирк?
Я посмотрела на него.
– Это не цирк, Олег. Мне надо подумать.
Он пожал плечами и отвернулся. Даже не попытался удержать.
У Кати я четыре дня провела. Она встретила меня с испугом – наверное, вид у меня был ещё тот. Сидели на её кухне, пили кофе, и я рассказывала. Долго. Запинаясь. Иногда плакала.
– Мам, ты серьёзно считаешь это нормальным? – Катя на меня смотрела как на ненормальную. – Что свекровь у тебя в доме хозяйничает, а муж вообще не защищает?
– Не знаю… Может, я правда слишком остро воспринимаю?
– Мам, ты себя слышишь? Ты оправдываешься за то, что хочешь быть хозяйкой в своём доме!
Эти слова меня отрезвили. Катька права была. Я где-то за эти месяцы совсем себя потеряла. Перестала границы отстаивать, перестала «нет» говорить, перестала требовать, чтобы меня уважали.
– Если не встанешь за себя сейчас – тебя просто сотрут, – сказала Катя жёстко. – Останешься гостьей в своём же доме.
Четыре дня думала. Много о чём. Как мы с Олегом познакомились, как мечтали, как радовались, когда договор на дом подписали. Как я кирпичи таскала на стройку, когда на рабочих денег не хватало. Как мы до ночи стены красили вдвоём. Как обнимались посреди пустой гостиной и мечтали, как тут заживём.
А теперь? Теперь в этой жизни места для меня не осталось. Только для него и его матери.
И я поняла: если сейчас не остановлю это всё – потом будет поздно.
Приехала я домой, а Олег встречает, как будто ничего и не было. Будто я в магазин съездила.
– Ну что, отдохнула? – не отрываясь от телевизора.
Села я напротив. Сердце колотится так, что кажется – сейчас выпрыгнет.
– Олег, нам поговорить надо. Серьёзно.
Он неохотно от экрана оторвался.
– О чём?
– О нас. О твоей матери. О том, что вообще здесь происходит.
Вздохнул он – таким раздражённым вздохом, который означает «опять ты со своим».
– Марина, только не начинай опять…
– Я закончу, – перебила. – Если ты не поставишь границы между нами и твоей матерью – я уйду.
Он замер. Наконец посмотрел на меня по-настоящему.
– Что?
– Ты слышал. Я не могу жить в доме, где мной, как мебелью какой-то, распоряжаются. Где меня не слышат. Где меня нет.
– Марина, ты о чём сейчас?
Я стала тверже:
– Я в этот дом вкладывалась. Строила его с тобой. Живу здесь. Но твоя мать ведёт себя так, будто это её территория. А ты её поддерживаешь. И мне надоело быть невидимкой в своей жизни.
Молчал Олег. Впервые за долгое время я увидела на его лице не раздражение, а растерянность какую-то.
– Я не понял… Настолько серьёзно всё?
– Настолько, что я уйду, если ничего не изменится, – спокойно ответила.
И это спокойствие было настоящим. Я правда была готова. Потому что жить так, как последние месяцы – это не жизнь. Это медленное умирание.
Олег встал, по комнате прошёлся. Обернулся:
– Что ты хочешь?
– Чтобы ты с матерью поговорил. Объяснил ей, что это наш дом. Наш с тобой. И решения тут мы принимаем. Не она.
– Ты хочешь, чтоб я её обидел?
– Я хочу, чтобы ты меня услышал, – голос мой дрогнул. – Выбирай, Олег. Я или она.
Побледнел он.
– Ты серьёзно меня перед таким выбором ставишь?
– Это ты меня перед ним поставил, – ответила. – Каждый раз, когда молчал. Каждый раз, когда не защищал. Я просто называю вещи своими именами.
Секунд пять он на меня смотрел. А потом взял телефон и набрал номер.
– Мам, приезжай. Поговорить надо.
Раиса Степановна приехала через полчаса. Вошла с обычным своим видом хозяйки, но что-то в лице Олега её насторожило.
– Что случилось, сынок?
– Мам, садись.
Села она, но напряжённо так. Я у окна стояла – сидеть не могла, нервы на пределе.
Олег говорил долго. Спокойно, но твёрдо. Сказал, что дом этот – наш. Что решения о ремонте, о покупках, о чём угодно – принимаем мы с ним, не она. Что ему важна её забота, но она не должна в контроль превращаться. Что ей тут всегда рады, но как гостье, не как хозяйке.
Раиса Степановна слушала, и лицо каменело у неё с каждым словом. Когда Олег закончил, она молча встала.
– Значит, так, – голос дрожал. – Значит, я теперь тут чужая.
– Мам, ты не чужая, – Олег шагнул к ней. – Но это не твой дом. Это наш с Мариной.
Посмотрела она на меня. В глазах у неё – обида, злость и ещё что-то. Непонимание, наверное.
– Ну что ж, – взяла сумку. – Поздравляю, Марина. Добилась своего.
И ушла.
Молчали мы после этого долго. Потом Олег сел на диван, лицо руками закрыл.
– Я её такой никогда не видел.
Села я рядом.
– Ей время нужно. Привыкнет.
– А если нет?
– Значит, это её выбор, – сказала. – Мы ничего плохого не сделали. Просто границы обозначили.
Кивнул он. А потом обнял меня – впервые за много месяцев.
Неделя прошла. Раиса Степановна не звонила. Олег несколько раз набирал – она сбрасывала. Тяжело было видеть его таким – виноватым, растерянным. Но понимала: надо через это пройти.
А потом она сама позвонила. Коротко попросила Олега приехать. Вернулся он поздно, усталый.
– Как она?
– Обиделась, – куртку снял. – Но поговорить согласилась. Сказала, что будет звонить теперь, прежде чем приходить.
– Это хорошо.
– Марин, – посмотрел он на меня, – я правда не понимал, как тебе тяжело было. Прости.
Эти слова… они больше значили, чем можно представить.
– Я тоже прошу прощения, – сказала. – За то, что молчала так долго. Раньше надо было сказать.
Стояли мы на кухне – в нашем доме, который снова нашим стал. И впервые за долгое время я почувствовала – здесь есть место для меня.
На следующей неделе купила я кресло. Удобное такое, большое, мягкое. Поставила в углу гостиной – у окна, где света много.
Олег удивился:
– Зачем? У нас диван есть.
– Это моё кресло, – улыбнулась. – Моё место.
Не стал спорить. Просто кивнул.
Раиса Степановна правда стала звонить перед визитами. Приходила реже, держалась сдержаннее. Иногда чувствовала я в её взгляде немой вопрос: «Почему не уступила?» Но молчала.
Раз сидели мы вместе на кухне – я, Олег и его мать. Кофе пили, о чём-то незначительном говорили. И вдруг Раиса Степановна:
– Кресло у тебя хорошее. Удобное, наверное.
Посмотрела я на неё.
– Очень.
Кивнула она. И в этом кивке было что-то новое – не принятие, нет. Но понимание, может быть, что я никуда не денусь. Что я здесь всерьёз и надолго.
Той ночью сидела я в своём кресле. За окном фонари горели, в доме тихо. Олег спал, а я просто сидела и слушала тишину.
Свою тишину. В своём доме. В своей жизни.
Мир я не изменила. Но своё место в нём изменила. И этого хватило.
