Элина вернулась из туалета и застыла.
На её нижней полке, за которую она доплатила и которая нужна была ей после операции на позвоночнике, развалилась незнакомая женщина. Массивная, в ярко-синей куртке, с крупными золотыми серьгами. Рядом сидел мальчик лет десяти, уткнувшийся в телефон.
— Извините, это моё место.
Женщина даже не подняла глаз.
— Ну и что? Я с ребёнком. Поменяемся.
— Я не могу. Мне нельзя на верхнюю полку, у меня спина после операции.
— Да ладно тебе, — женщина оценивающе посмотрела на Элину. — Молодая ещё, залезешь. А Кирилл у меня слабенький, ему нельзя наверх карабкаться.
Элина сжала пальцы на ручке сумки.
— Вы не поняли. Мне врач запретил.
— Слушай, мать, — в голосе женщины появилась сталь, — не умничай. Я тебе по-хорошему говорю: я с ребёнком, мне тяжело. Ты одна, тебе что, жалко? Или тебе приятно, когда дети мучаются?
Вагон притих. На верхней полке зашевелился мужчина, приподнялся на локте.
— Я никого не мучаю, — Элина говорила медленно, чувствуя, как внутри наливается холодная злость. — Я купила это место. Оно моё. Вы купили верхнее. Займите своё.
— А что ты мне сделаешь? — женщина усмехнулась, откинулась на подушку. — Вызовешь полицию? Давай, вызывай. Посмотрим, кто тут прав.
Кирилл даже не поднял головы от экрана.
Элина развернулась и пошла к служебному купе. Руки дрожали, в горле стоял ком, но она шла. Не потому, что хотела скандала. А потому, что если сейчас сдаться — она не простит себе никогда.
Проводница Светлана, усталая женщина с выгоревшими волосами, слушала её вполуха.
— Понимаете, она просто заняла моё место и отказывается уходить.
— Ну вы там договоритесь как-нибудь, — Светлана махнула рукой. — Взрослые люди.
— Я пыталась. Она сказала: «А что ты мне сделаешь?»
Светлана вздохнула, отложила ручку.
— Идём.
Они вернулись вдвоём. Женщина всё так же лежала на полке, только теперь ещё и ботинки сняла.
— Гражданочка, предъявите билет.
Женщина демонстративно вытащила билет, помахала им перед носом проводницы.
— Вот. Всё оплачено. Я пассажир, как и она.
— У вас верхнее место. Займите его.
— А я не хочу. Мне с ребёнком неудобно. Пусть она займёт верхнее, ей легче.
— У неё медицинские показания, — Светлана взглянула на Элину, и та протянула сложенный листок.
Женщина фыркнула.
— Справку любой купит. Вы что, серьёзно? Посмотрите на неё — она здоровее меня!
— Правила есть правила. Освободите место.
— Да пошла ты! — женщина взорвалась. — Что вы тут все на меня накинулись? Я мать-одиночка, я с ребёнком еду, а вы мне тут устав читаете!
Светлана сжала губы.
— Сейчас вызову начальника поезда.
— Вызывай! Вызывай кого хочешь! Мне плевать!
Начальник поезда оказался мужчиной лет пятидесяти, с короткой стрижкой и стальными глазами. Следом за ним шёл сотрудник безопасности — молодой парень в форме, с рацией на поясе.
— В чём проблема?
Женщина вскочила с полки, заговорила громко, размахивая руками:
— Проблема в том, что меня тут травят! Я с ребёнком еду, мне тяжело на верхнюю полку, а эта не хочет поменяться! И все на меня накинулись, как будто я преступница!
— Предъявите билеты.
Элина и женщина протянули билеты. Начальник сверил их, посмотрел на справку.
— У вас верхнее место. Занимайте его.
— Я не могу! У меня ребёнок!
— Это ваша проблема. Вы покупали билет, знали, какое место берёте. Занимайте своё или выходите на следующей станции. Выбирайте.
Женщина побелела.
— Вы что, издеваетесь? Высадить? За что?
— За нарушение порядка и хамство. У вас три минуты.
Женщина открыла рот, закрыла, снова открыла. Потом швырнула сумку на верхнюю полку, с грохотом полезла по лесенке, яростно сопя. Кирилл молча последовал за ней.
— Бездушные, — прошипела она сверху. — Все вы бездушные.
Элина опустилась на свою полку, чувствуя, как подкашиваются ноги. Вагон молчал, но это было молчание облегчения.
Она проснулась от шороха.
За окном уже светало. Элина повернула голову и увидела: под её полкой стоит огромная сумка той женщины. Тёмно-синяя, потёртая, явно тяжёлая.
Элина приподнялась, посмотрела наверх. Женщина делала вид, что спит, но по напряжению её спины было видно — она ждёт реакции.
Месть. Мелкая, подлая.
Элина откинулась на подушку и закрыла глаза. Раньше она бы растерялась, заволновалась. Но сейчас ей было всё равно. Женщина могла шипеть, проклинать, строить из себя жертву — но факт оставался фактом: она проиграла.
Элина развернулась на другой бок и снова уснула.
Поезд подходил к станции.
Наверху зашевелились, начали торопливо собирать вещи. Кирилл спустился, сонный, недовольный. Женщина громко вздыхала, с грохотом кидала что-то в пакеты.
Потом полезла вниз и, не глядя на Элину, выволокла сумку из-под полки.
Элина лежала, повернувшись к стене, но видела всё боковым зрением. Женщина замерла на секунду, ожидая хоть какой-то реакции. Но Элина молчала.
— Пойдём, Кирилл, — буркнула женщина и, тяжело дыша, поволокла сумку к выходу.
Дверь хлопнула.
Элина выдохнула. Внутри было странное, почти пустое спокойствие. Как после долгой болезни, когда температура спала и ты просто лежишь, благодарный тому, что больше не горишь.
Она встала, медленно оделась, умылась в тамбуре холодной водой. Посмотрела в зеркало на своё лицо — бледное, с тенями под глазами, но твёрдое.
К обеду Элина сидела у окна, пила воду из бутылки и смотрела на проплывающие мимо деревни.
— Вы вчера молодец, — сказала соседка по купе, молодая женщина, которая всё это время молчала. — Я всё слышала. Я бы не выдержала.
Элина повернулась к ней.
— Раньше я бы тоже не выдержала.
— А что изменилось?
— Наверное, я поняла, что уступать — не значит быть доброй. Иногда уступать — значит предавать себя.
Женщина кивнула.
— Вам тяжело было?
— Ужасно, — призналась Элина. — Я тряслась. Мне хотелось просто уйти, скрыться, лишь бы не было скандала. Но я подумала: если я сейчас сдамся, то потом буду ненавидеть себя.
Она снова повернулась к окну. Где-то там, на какой-то станции, та женщина рассказывает кому-то, какая попалась ей бездушная попутчица. Какая жадная, бессердечная. И, возможно, кто-то ей поверит, посочувствует.
Но Элину больше не волновало чужое мнение.
Она защитила не просто место в поезде. Она защитила право оставаться собой. Право не размениваться на чужие манипуляции. Право не чувствовать вину за то, что ты просто отстаиваешь своё.
За окном мелькали столбы, перелески, редкие домики с покосившимися заборами. Поезд мчался дальше, и с каждым километром Элина чувствовала себя всё легче.
Она знала: таких людей будет ещё много. В магазинах, в очередях, в автобусах, на работе. Людей, которые уверены, что весь мир им должен. Что достаточно надавить, нахамить — и всё будет по-ихнему.
Но теперь она знала другое: можно сказать «нет». Можно не оправдываться. Можно стоять на своём, даже если трясёт от страха.
И это — не жестокость. Это уважение к себе.
Когда поезд подходил к её станции, Элина собрала вещи и вышла в тамбур.
Светлана стояла у двери, проверяя что-то в планшете.
— Спасибо, — сказала Элина.
Светлана подняла глаза, устало улыбнулась.
— Да ладно. Я просто работу делала.
— Нет. Вы поддержали меня. Это много значит.
— Такие каждый рейс попадаются, — проводница пожала плечами. — Думают, если громче орать, то им всё простят. Но у нас правила. И я за тех, кто их соблюдает.
Поезд остановился.
Элина вышла на перрон, вдохнула свежий воздух. На душе было светло. Не победно, не триумфально. Просто светло.
Она прошла мимо привокзального кафе, мимо киоска с газетами, к выходу. И вдруг поймала себя на мысли: раньше она бы мучилась, прокручивала в голове весь этот конфликт, искала, что сделала не так. Виновата ли она.
Но сейчас — ничего такого. Только спокойствие. И понимание, что она поступила правильно.
