Шесть вечера. Я закрыл за собой дверь, с наслаждением чувствуя, как остался за спиной этот вечно жужжащий, суетливый мир. Дом. Мое тихое, единственное убежище. В прихожей пахло привычным ароматом кофе и чем-то вкусным, что готовилось на кухне. Обычный, казалось бы, вечер. Последний обычный вечер в моей жизни.
Я повесил куртку, скинул туфли и прошел в гостиную. Наташа, моя жена, стояла у окна. Она обернулась, и на ее лице не было обычной приветливой улыбки. Взгляд был каким-то отстраненным, собранным, будто она готовилась к важному разговору.
— Ужин на плите, — сказала она ровным, лишенным тепла голосом.
— Спасибо, родная. Я сейчас. День был адский.
Я потянулся, собираясь пройти на кухню, но ее следующий вопрос остановил меня.
— Сереж, а мы ведь семья, правда? Мы всегда помогаем тем, кого любим?
Вопрос прозвучал как-то уж слишком пафосно. Внутри что-то екнуло, тревожный звоночек, едва слышный, но уже настойчивый.
— Ну, в теории да, — осторожно ответил я, присаживаясь на край дивана. — А к чему это ты?
Наташа сделала шаг ко мне, скрестила руки на груди. Поза защищающегося, атакующего человека.
— К тому, что моей сестре негде жить. Она поругалась с Димой окончательно. Он выгнал ее, подлец. Вещи ее на улицу выбросил.
Мне стало нехорошо. История с ее сестрой Анастасией была бесконечным сериалом, где все мужчины вокруг были козлами, а она — белой и пушистой жертвой. Я уже чувствовал, куда ветер дует.
— Жалко, конечно, Настю, — начал я, тщательно подбирая слова. — Но у нее есть друзья, можно снять комнату на первое время… Чем мы можем помочь? Деньгами?
Наташа покачала головой, и в ее глазах вспыхнул тот самый огонек, который я уже видел раньше, перед крупными ссорами.
— Нет. Денег ей хватит ненадолго. Она будет жить тут. С нами.
В воздухе повисла тяжелая, гулкая тишина. Мозг отказывался воспринимать эти слова.
— Тут? — переспросил я, чувствуя, как по телу разливается холод. — Ты имеешь в виду, погостить недельку?
— Нет. Она будет жить тут. Пока не встанет на ноги. Пока не найдет хорошую работу и нормальное жилье. Даже если тебе придется съехать. И финансово тоже будем ей помогать.
Она произнесла это спокойно, как объявление погоды. Будто не предлагала выкинуть меня из моего же дома. Я встал, не в силах усидеть на месте.
— Ты сейчас серьезно? Мне съехать? Наташа, ты в своем уме? Это моя квартира! Я ее покупал, еще до того, как мы с тобой познакомились! Какое право ты имеешь решать, кто будет здесь жить, а кто — нет?
Она не смутилась. Напротив, ее взгляд стал жестче.
— Я твоя жена. И все, что твое, это наше общее. А моя сестра — это часть меня. Значит, и она имеет право на нашу помощь и нашу крышу над головой. Ты что, бросишь ее на улице? Как последнюю бомжиху?
— Да никто ее на улицу не бросает! — голос мой сорвался, в висках застучало. — Она взрослая женщина, пусть решает свои проблемы сама, а не бежит с ними к тебе, как в приют для бездомных! Или ты забыла, как она в прошлый раз «погостила» у нас три месяца, не платя ни за еду, ни за коммуналку, и все твои вещи поразбирала?
— Не смей так говорить о моей сестре! — Наташа вспылила, ее щеки залились румянцем. — Ты просто эгоист! Думаешь только о себе и своей дурацкой квартире!
— Моей квартире! — рявкнул я, уже не сдерживаясь. — И да, я думаю о себе! Потому что больше обо мне никто не думает! Ты решила все без моего согласия! Это ультиматум, а не просьба!
Мы стояли друг напротив друга, как два врага, разделенные пропастью, которая только что образовалась на месте нашего общего прошлого. Дыхание было тяжелым, в воздухе витали обрывки невысказанных обид.
Наташа выпрямилась, ее лицо приняло каменное, непроницаемое выражение.
— Я уже все решила. Завтра утром она приезжает. Привыкай.
Она развернулась и вышла из гостиной, оставив меня одного в полной тишине, которая давила на уши. Я медленно опустился в кресло, пытаясь осознать произошедшее. Пятнадцать лет брата.
Пятнадцать лет, и вот так, в один миг, все рухнуло из-за наглой сестры и жены, которая забыла, что такое уважение к мужу и его праву на собственный дом.
Утро не принесло облегчения. Тяжелый, как свинец, сон прерывался кошмарными обрывками, и я проснулся с той же гнетущей тяжестью на душе. Наташа уже встала. Из кухни доносился стук посуды, но это не были привычные утренние звуки — в них слышалась какая-то неестественная, показная активность.
Я вышел из спальни. Стол был накрыт по-праздничному: сыр, колбаса, свежие булки. Но на двоих. Третий прибор отсутствовал. Мое место.
Наташа стояла у плиты, готовя яичницу. Она не обернулась.
— Кофе в чайнике, — бросила она через плечо.
Я молча прошел мимо, налил себе чашку. Воздух в квартире был густым и невыносимым от невысказанных слов. Я собирался что-то сказать, спросить, одумалась ли она, но в этот момент резко, настойчиво прозвенел дверной звонок.
Наташа бросилась к двери, сметая все на своем пути. Я остался стоять посреди гостиной, сжимая в руке горячую чашку, как последний якорь в рушащемся мире.
Дверь распахнулась. На пороге, залитая утренним солнцем, стояла Анастасия. Не изможденная и плачущая, как можно было бы ожидать от человека, которого только что выгнал муж. Нет. Она выглядела свежо и даже бодро. Большая дорогая сумка через плечо, в руках — два огромных чемодана на колесиках, явно собранных без особой спешки.
— Наконец-то! — протянула Настя, входя без приглашения и окидывая квартиру оценивающим взглядом, будто агент по недвижимости. — Привет, сестренка. Сергей, здравствуй.
Ее голос был легким, почти беспечным. Она поставила чемоданы прямо посреди прихожей, заблокировав проход.
— Насть, родная, проходи, раздевайся, — засуетилась Наташа, пытаясь взять у нее сумку.
— Да ладно, справлюсь, — Настя легко уклонилась от помощи, сняла куртку и бросила ее на вешалку так, что та едва не упала. Затем ее взгляд упал на меня. — Что стоишь как столб? Хозяин, не поможешь чемоданы занести? Они не легкие, я сама с трудом доволокла.
От ее наглого тона у меня перехватило дыхание. Я не двинулся с места.
— Ты же как-то доволокла их до моего порога. Значит, и дальше справишься.
В ее глазах мелькнула искорка раздражения, но она тут же погасла, сменившись сладкой улыбкой.
— Ну, ясное дело, не ждать же от тебя рыцарских манер, — усмехнулась она и сама поволокла чемоданы в гостиную, громко стуча колесами по паркету. — Так, сестренка, а где я буду останавливаться? В этой комнате? — Она указала на дверь в мой кабинет, где стоял компьютер, книги, мое личное пространство.
— Нет, — резко сказал я. — Там мой кабинет.
— Ой, извините, не знала, что у нас тут святая святых, — Настя фыркнула и направилась дальше, к спальне. — Ну, тогда, наверное, придется вам потесниться. Дима, знаешь ли, оставил мне пару синяков на душе, мне одной будет сложно.
— Ты будешь спать здесь, на диване, — сказал я, указывая на раскладной диван в гостиной. Мой голос прозвучал тихо, но четко.
Настя остановилась и медленно повернулась. Она посмотрела на Наташу, потом на меня.
— На диване? В гостиной? Это шутка? У меня спина болит, мне нужен нормальный матрас!
— В гостинице есть нормальные матрасы, — парировал я. — За деньги.
— Сергей, хватит! — вспыхнула Наташа. — Настя будет спать в кабинете. Мы уберем твои вещи, поставим раскладушку.
— Ничего ты там ставить не будешь, — я подошел к ним ближе, чувствуя, как по телу разливается жар. — Я сказал: диван. Это не обсуждается.
Анастасия вздохнула с видом великомученицы.
— Ладно, ладно, не надо из-за меня ссориться. Уж что есть… На диване, так на диване. Только это временно, да? Пока я не приду в себя.
Она прошла на кухню и, не спрашивая, налила себе кофе из моего чайника. Села за стол и отодвинула мою чашку, освобождая себе место.
— Ой, а что это у вас за шторы? — сказала она, прихлебывая кофе и глядя в окно. — Совсем не в стиле. Наташ, надо будет сменить, когда у меня будет настроение. Обои тоже… такие скучные.
Я смотрел на нее, на ее развалившуюся в моем кресле фигуру, на ее бесцеремонный взгляд, скользивший по моим вещам, и понимал — это не временное неудобство. Это вторжение. И моя жена стояла рядом, смотрела на все это и не видела в этом ничего плохого. Она смотрела на сестру с подобострастием и жалостью, а на меня — с холодным упреком.
В тот вечер, ложась на неудобный диван, который я стянул с балкона, чтобы не спать рядом с Настей, я услышал из кухни приглуженные голоса. Они думали, что я уже сплю.
— Не переживай, — говорила Настя своему отражению в окне или сестре. — Он потерпит. Он же тихий. Быстро ко всему привыкает.
Их тихий смех прозвучал для меня громче любого крика. Я лежал и смотрел в потолок, сжимая кулаки. Тихий. Быстро привыкает. Они жестоко ошибались. Во мне что-то сломалось. Или, наоборот, начало медленно, с трудом собираться воедино. Во что-то новое и твердое.
Неделя пролетела в каком-то тягучем, липком кошмаре. Мой дом больше не принадлежал мне. Каждое утро начиналось с аккорда хлопающих дверей и громкого голоса Анастасии, требовавшей, чтобы ей немедленно приготовили яичницу. Моя зубная щетка вечно была влажной, а на диване в гостиной всегда лежали ее разбросанные вещи.
Я пытался работать в кабинете, но она то и дело входила без стука — то за телефонным зарядником, то просто «посмотреть, чем это ты тут занимаешься». Ее присутствие витало в воздухе, как едкий запах.
В одну из таких минут, когда она, копаясь в моих бумагах, едва не опрокинула чашку с чаем на клавиатуру, во мне что-то щелкнуло.
— Выйди, — сказал я тихо, даже не глядя на нее.
— Что? — она сделала удивленные глаза.
— Выйди из моего кабинета. И больше сюда не заходи.
— Ой, какие мы собственнички! — фыркнула она, но вышла, демонстративно хлопнув дверью.
Это была капля, переполнившая чашу. Я не мог так больше. Унизительное бессилие съедало изнутри. Нужно было что-то делать. Искать управу.
В обеденный перерыв я отпросился с работы и поехал по адресу, найденному в интернете — консультация юриста по жилищным вопросам. Офис оказался небольшим, но чистым. Меня провел к себе немолодой мужчина с усталым, но внимательным взглядом. Он представился Александром Петровичем.
— Чем могу помочь? — спросил он, когда я неуверенно сел напротив.
И я начал рассказывать. Сначала сбивчиво, потом, по мере повествования, все яснее и злее. Про квартиру, купленную до брака. Про жену. Про ее сестру. Про ультиматум. Про чемоданы посреди прихожей и влажную зубную щетку.
Александр Петрович слушал молча, изредка делая пометки в блокноте. Когда я закончил, он отложил ручку.
— Давайте по порядку, — сказал он спокойно. — Квартира оформлена только на вас, приобретена до регистрации брака. Это ваша единоличная собственность. Это главный факт.
От этих слов у меня на мгновение отлегло от сердца.
— Значит, я могу просто выгнать ее? Сейчас? Сегодня?
— Не совсем, — юрист покачал головой. — Ситуация имеет нюансы. Ваша супруга, хоть и не является собственником, имеет право пользования этим жильем как член вашей семьи. А вот ее сестра — нет. Никаких прав у нее нет.
Он посмотрел на меня прямо.
— Вы не обязаны терпеть ее присутствие в вашем доме. Более того, если она прописана в другом месте, а проживает у вас более тридцати дней без временной регистрации, это уже административное нарушение, штраф. Но это — к слову.
— Так что мне делать? Вызвать полицию?
— Полиция, скорее всего, разведет руками и скажет, что это гражданско-правовой спор. Они могут лишь зафиксировать факт нарушения ваших прав как собственника, если она откажется уходить. Но это — полезный документ для будущего разбирательства.
Он взял блокнот.
— Самый быстрый и правильный путь — официальное требование. Вы пишете заявление в свободной форме, где указываете, что гражданка такая-то, не являющаяся членом вашей семьи и не имеющая права пользования жилым помещением, незаконно в нем проживает. Вы требуете немедленно освободить вашу квартиру. Заявление вручаете ей под подпись. Если отказывается подписывать — отправляете заказным письмом с уведомлением.
С этого момента ее пребывание у вас становится абсолютно противозаконным.
— А если она и после этого не уйдет? — спросил я, уже представляя ее наглую ухмылку.
— Тогда вы идете в суд с иском о выселении. Процесс не быстрый, но, учитывая чистоту вашего права собственности, результат предсказуем. Суд обяжет ее выехать. А если она откажется, к делу подключатся судебные приставы.
Я сидел, переваривая информацию. В голове выстраивался план. Четкий, законный. Чувство беспомощности отступало, сменяясь холодной, собранной решимостью.
— А что с женой? — тихо спросил я. — Она… она на ее стороне.
Александр Петрович вздохнул.
— С супругой будет сложнее. Пока вы в браке, выселить ее практически невозможно. Она имеет полное право жить в этой квартире. И если она захочет создать вам проблемы… например, заявить, что вы угрожаете ее безопасности или моральному состоянию… это может серьезно осложнить вашу жизнь. Любой семейный конфликт они могут попытаться повернуть против вас.
Он посмотрел на меня с пониманием, лишенным всякой сентиментальности.
— Ваша главная задача на данном этапе — легально зафиксировать факт незаконного проживания сестры и начать процесс ее выселения. Это вы можете сделать. А там… посмотрим.
Я вышел из офиса, сжимая в руке распечатанный образец заявления. Воздух уже не казался таким спертым. Впервые за последние дни я знал, что делать. Дорога была долгой, но она была. И я был готов по ней пойти.
Вернувшись из офиса юриста, я застал дома тишину. На кухне был идеальный порядок, в гостиной — пусто. На мгновение мне показалось, что кошмар закончился. Может, они одумались и ушли?
Я пошел в спальню переодеться и замер на пороге. На нашей с Наташей кровати, развалясь и уткнувшись в телефон, лежала Анастасия. На моей подушке.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я, и голос мой прозвучал хрипло от сдержанной ярости.
Она медленно, с неохотой оторвала взгляд от экрана.
— Ой, вернулся наш хозяин. А я тут отдыхаю. У меня спина от твоего дивана болит, все затекло. Решила прилечь на нормальную кровать. А что, нельзя?
— Вставай. Сейчас же.
— А ты кто такой, чтобы приказывать? — она потянулась, как кошка, и снова уткнулась в телефон. — Не мешай, интересный пост читаю.
Я подошел к кровати и выхватил у нее из рук телефон. Он упал на одеяло.
— Эй! — она резко села, и в ее глазах вспыхнул гнев. — Верни! Ты что, с ума сошел?
— Это моя спальня. Моя кровать. Вставай и уходи.
В этот момент в дверях появилась Наташа. Она посмотрела на нас испуганно.
— Что происходит?
— Твоя сестра забыла, где ее место, — сквозь зубы проговорил я, не отрывая взгляда от Анастасии. — Напомни ей.
— Насть, может, правда, пойдем? — неуверенно начала Наташа.
— Что?! — Анастасия вскочила с кровати и выпрямилась передо мной во весь свой рост. — Ты еще и сестру свою настраиваешь против меня? В своем-то доме! Да я тебя… Я тут хозяйка не меньше твоей!
— В моем доме только одна хозяйка — я, — холодно сказал я. — И я даю тебе неделю. Ровно семь дней, чтобы найти себе другое место и убраться отсюда.
В комнате повисла гробовая тишина. Анастасия смотрела на меня с таким ненавистным презрением, что, казалось, воздух закипал.
— Ах так? — прошипела она. — Выставляешь? Меня? Бездомную? Ну смотри же, Сергей, смотри… — она вдруг резко повернулась, схватила с прикроватной тумбочки мою любимую книгу в старом кожаном переплете, подарок отца. — Интересно, а это тебе нужно?
И прежде чем я успел среагировать, она с силой швырнула книгу в стену. Раздался неприятный хлопок, корешок треснул, и несколько страниц вырвались и медленно полетели на пол.
Я онемел. Не от шума, а от дикого, животного унижения. Это был не просто порванный предмет. Это было плевком в мое прошлое, в мою память.
— Вон! — закричал я так, что стекла задребезжали. — Сию же секунду вон из моего дома!
Я схватил ее за плечо и потащил к выходу из спальни. Она сопротивлялась, царапалась, визжала.
— Пусти! Руки убери! Наташа, он меня бьет! Видишь, он меня бьет!
Наташа бросилась к нам, пытаясь растащить.
— Сергей, остановись! Что ты делаешь!
— Она порвала книгу отца! — рычал я, не выпуская Анастасию. — Ты это видела?
— Так это же всего лишь книга! — завопила Настя. — Ты что, из-за какой-то бумажки на женщину руки поднимаешь? Мужик называешься?
Я оттолкнул ее. Не сильно, но она с визгом отлетела и села на пол в прихожей, разыгрывая спектакль с побоями.
— Вон, — повторил я, задыхаясь. — И чтобы к вечеру тебя тут не было.
— Я никуда не уйду! — выла она с пола. — Это мой дом!
Я больше не мог этого выносить. Этот цирк, этот визг, это предательство жены, стоявшей рядом и смотревшей на меня как на тирана. Я развернулся, прошел в спальню, насколько схватил телефон, ключи и куртку.
— Куда ты? — испуганно спросила Наташа.
Я ничего не ответил. Я вышел, хлопнув дверью так, что стены содрогнулись. Спускаясь по лестнице, я сквозь бетонные перекрытия услышал ее истошный крик, обращенный к сестре:
— Видишь? Видишь, какой он? Я же тебе говорила! Место освободил!
Я вышел на улицу, под холодный вечерний дождь. Вода смешивалась на лице с чем-то горьким и соленым. Но внутри, рядом с болью, уже зрело что-то другое. Не ярость. Не отчаяние. Стальная, холодная решимость. Они сами объявили мне войну. Теперь я знал, что отвечать миром уже не буду.
Ночь в гостиничном номере показалась мне странно тихой. Не было слышно ни скрипа половиц, ни приглушенного голоса из кухни. Только гул кондиционера и отдаленный гудок машин. Эта тишина была ледяной и безжизненной, но в ней можно было думать. Планировать.
Утром я вернулся. Не как побежденный, просящий прощения, а как человек, вернувшийся на свою территорию. Я помнил слова юриста. Нужно было создавать невыносимые условия. Вести свою, тихую войну.
Ключ повернулся в замке, и я вошел. В прихожей пахло кофе. Из гостиной донесся голос Анастасии, она что-то смотрела на телефоне, громко смеясь. Наташа, видимо, была на кухне.
Я прошел мимо, не глядя на нее. Снял куртку и направился к роутеру. Небольшая коробочка с мигающими лампочками висела в прихожей. Я нашел кнопку сброса, зажал ее на десять секунд. Лампочки погасли, затем замигали в другом режиме.
— Ой, а что это интернет пропал? — сразу же послышался недовольный голос Насти.
Я молча прошел в свою спальню, закрыл дверь и достал ноутбук. Через несколько минут я заново настроил сеть, сменил пароль на сложную, бессмысленную последовательность символов. Пусть попробуют угадать.
Вышел на кухню. На столе стояла тарелка с остатками яичницы, кусок хлеба. Видимо, завтракала Настя. Я открыл холодильник, достал пакет молока, два яйца и кусок сыра. Приготовил себе завтрак, помыл за собой сковородку и тарелку. Ничего лишнего.
Наташа молча наблюдала за мной с порога. В ее глазах читались усталость и недоумение.
— Ты что это делаешь? — наконец не выдержала она.
— Готовлю завтрак. Для себя, — спокойно ответил я.
— А для нас? Для Насти?
— Я не обязан кормить твою сестру. У нее, как я понял, есть руки и деньги. Или нет?
— Сергей, это же мелочь! Неужели трудно было пожарить на одного человека больше?
— Мелочь? — я повернулся к ней. — А порванная книга отца — это мелочь? Твое молчаливое согласие с тем, что меня вышвыривают из моей же спальни — это мелочь? Нет, Наташа. Это война. И начали ее не я.
Я доел и пошел собираться на работу. Из гостиной доносилось возмущенное ворчание. Анастасия пыталась подключиться к интернету, безуспешно тыкая пальцем в экран телефона.
Вечером я вернулся с одним небольшим пакетом из магазина. В нем были пельмени, батон и йогурт. Ровно на один ужин. Я прошел на кухню. На столе красовалась пицца в коробке. Видимо, заказывали. Рядом — две использованные тарелки.
Я молча сварил свои пельмени, съел их и ушел в кабинет. Через час, проходя в ванную, я увидел, что Анастасия сидит в гостиной и смотрит телевизор. На максимальной громкости.
Я не стал ничего говорить. Я подошел к розетке, из которой был включен телевизор, и выдернул вилку. Экран погас.
— Эй! — взвизгнула она. — Я смотрю!
— А я нет, — ответил я и пошел дальше.
— Ты совсем охренел! — закричала она мне вслед.
Я обернулся на пороге ванной.
— Еще семь дней, Анастасия. Шесть из них уже прошло.
Ее лицо исказилось от злости. Она что-то пробормотала, но я уже закрыл дверь. Пока я был в ванной, до меня донеслись обрывки гневного шепота за дверью. Она звонила кому-то.
— Дима? Слушай, это Настя… Да знаю, что поздно… Извини, я тогда погорячилась… — пауза. — Нет, ну а что мне делать? Он тут совсем крышу поехал, жить не дает! Может, я могу к тебе вернуться? Ненадолго, честно!
Я умывался, слушая этот жалкий лепет. Слушал, как ее голос из наглого и уверенного становился жалким, заискивающим. Потом он снова стал злым.
— Да пошел ты! Сам потом не приползешь! — и она бросила трубку.
Я вышел из ванной. Она сидела на диване, сжав кулаки, и с ненавистью смотрела на меня. В ее глазах я впервые увидел не просто наглость, а страх. Страх оказаться на улице по-настоящему. Без моего дивана, моей еды и моей терпеливой жены.
Она проигрывала. И она это понимала. Но я тоже понимал — загнанный в угол зверь опасен. И следующий ее ход будет отчаянным.
Идея пришла ко мне внезапно, когда я по старой памяти зашел в свой профиль в одной из социальных сетей. Я редко туда заглядывал, но сейчас мне нужно было отвлечься. Лента пестрела новостями, и среди них — фотография с рыбалки. Улыбающийся мужчина с уловом. Подпись: «Вот это карась! Спасибо, Дима!».
Дима. Муж Анастасии. Тот самый, который, по словам Насти, выгнал ее на улицу. Я помнил, как она вчера умоляла его по телефону взять обратно.
Мне нужно было поговорить с этим человеком. Не как с соперником, а как с союзником, который уже прошел этот путь.
Я нашел его контакты через общих знакомых и написал короткое сообщение: «Дмитрий, здравствуйте. Меня зовут Сергей. Я муж Наташи, сестры вашей бывшей жены. Очень нужно поговорить с вами по поводу Анастасии. Вы не найдете времени встретиться?»
Ответ пришел почти сразу, будто он ждал этого: «Я так и знал, что она к вам подцепилась. Сегодня, после работы, в пабе на вокзальной. Я там часто».
Вечером я застал его за столиком в углу тихого заведения. Он пил темное пиво и смотрел в окно. Мужчина лет сорока, с уставшим, но твердым лицом. Он похлопал по стулу рядом.
— Садись, Сергей. Рассказывай. Уверен, наша история как под копирку.
Я заказал кофе и начал. Говорил без эмоций, просто факты. Ультиматум жены. Вторжение Насти. Порванная книга. Ее телефонный разговор с ним.
Дмитрий слушал, медленно потягивая пиво. Кивал.
— Да, все то же самое, — вздохнул он, когда я закончил. — Только у меня не сестра, а лучшая подруга. Катя. Сначала «погостит недельку». Потом — «она же как семья». Потом я уже спал в кабинете на раскладушке, а они вдвоем хозяйничали в моей же квартире. Как пираньи. Одна кусается, вторая — прикрывает.
— И как ты выдержал? — спросил я.
— А я не выдержал. — Он горько усмехнулся. — Я просто однажды собрал все вещи этой Кати в мусорные пакеты и выставил за дверь. Сказал, что вызову полицию. А Насте… — он сделал глоток, — Насте сказал, что подаю на развод. И подал. Лучшее решение в моей жизни.
— Она говорит, ты ее выгнал на улицу.
— Вранье! — он резко стукнул кружкой по столу. — Я ей оставил деньги на съем жилья на первое время. А она хотела остаться в моей квартире! Говорила, что я должен, потому что она «вложила в отношения лучшие годы». Эти женщины… они как паразиты. Цепляются за чужую жизнь и высасывают все соки.
Он посмотрел на меня внимательно.
— Ты не сдавайся. Я вижу, ты уже на взводе. Но они сильны, только пока ты им позволяешь. Стоит дать отпор — они сразу сдуваются.
— Я уже начал, — сказал я. — Отключил интернет, не кормлю, веду себя холодно.
— Правильно, но этого мало. Они всегда оставляют себе козырь. Самый грязный.
— Какой? — спросил я, хотя в глубине души уже догадывался.
Дмитрий наклонился через стол и понизил голос.
— Они могут попытаться обвинить тебя в домашнем насилии. Не в физическом, нет. С этим сложнее. А в психологическом. Что ты орешь, угрожаешь, морально давишь. И у них будет «свидетель» — твоя же жена. А одна ее жалоба в полицию… — он многозначительно хлопнул ладонью по столу, — … может перевернуть все с ног на голову. Тебя могут временно отселить из твоей же квартиры. Пока разбираются.
А они в это время там обоснуются намертво.
Ледяная струя пробежала по моей спине. Юрист предупреждал о проблемах с женой, но чтобы такое…
— Ты думаешь, они на это способны?
— Я в этом уверен, — мрачно сказал Дмитрий. — Со мной Настя пыталась провернуть то же самое. Грозилась, что расскажет всем, какой я тиран и садист. Хорошо, у меня были диктофонные записи наших разговоров, где она сама орала и угрожала. И соседи за меня заступились. А у тебя есть чем защититься?
Я молчал. У меня не было ничего. Только моя правда и злость.
— Записывай все, — посоветовал Дмитрий, видя мое выражение лица. — Каждый разговор. Храни скриншоты переписок. И будь готов к тому, что твоя жена… — он запнулся, — … может пойти против тебя. Ради сестры.
Мы расплатились и вышли на улицу. Вечерний воздух был холодным и свежим.
— Держись, — пожал мне руку Дмитрий. — И помни — ты не один такой. Мы, брошенные мужья, должны держаться вместе.
Я пошел домой. Не в свой дом, а на поле боя. Но теперь я знал тактику противника. И был готов к его следующему ходу. Холодная ясность сменила прежнюю растерянность. Война продолжалась, но теперь у меня был союзник. И ценная информация.
Предчувствие не обмануло меня. На следующий вечер, едва я переступил порог, стало ясно — буря назрела. В воздухе висела та зловещая тишина, что бывает перед взрывом.
Анастасия сидела на диване в гостиной, поджав губы, с выражением оскорбленной невинности. Наташа стояла у окна, отвернувшись. Я прошел молча, снял куртку и направился в кабинет.
— Сергей, нам нужно поговорить, — голос Наташи дрожал, но в нем слышались стальные нотки.
Я остановился, не оборачиваясь.
— У нас нет тем для разговоров. Напоминаю, Анастасии осталось два дня. Послезавтра я поменяю замки.
Тут же раздался истеричный взвизг.
— Слышишь, Наташа? Слышишь, он меня на улицу выставляет! А я куда? Под забор помирать?
Я повернулся. Настя рыдала, но слез на ее глазах не было. Это была сухая, актерская истерика.
— Я не могу больше этого терпеть! — кричала она, вскакивая с дивана. — Ты травишь меня! Ты издеваешься! Ты психологический насильник!
Слово было произнесено. То самое, о котором меня предупреждал Дмитрий. Я почувствовал, как сжимаются кулаки, но внутри оставался ледяной спокойствие. Я был готов.
— Конкретнее, — сказал я тихо. — В чем выражается мое «насилие»?
— Ты игнорируешь меня! Не разговариваешь! Не кормишь! Создаешь невыносимые условия! — она тыкала в мою сторону пальцем. — Я не чувствую себя здесь в безопасности! У меня депрессия из-за тебя начинается!
— Ты находишься в чужой квартире без моего разрешения, — парировал я. — Твое ощущение безопасности — это твои проблемы.
— Хватит! — резко сказала Наташа, подходя к сестре и обнимая ее за плечи. Она смотрела на меня с вызовом. — Я не позволю тебя травить. Я все вижу. Ты довел ее до срыва.
— Что ты предлагаешь? — спросил я, глядя прямо на нее.
— Я предлагаю тебе прекратить! Принять Настю как родного человека! Или… — она запнулась, но глаза ее горели решимостью, — … или мы вынуждены будем защищаться.
— Мы? — переспросил я.
— Да! Мы! Я не позволю тебе унижать мою сестру! Я все расскажу в полиции! Как ты орешь на нас, как угрожаешь! У нас есть право чувствовать себя в безопасности в своем доме!
Вот он, их козырь. Разменная монета — ложное обвинение. Сердце заколотилось у меня в груди, но не от страха, а от ярости. Я медленно достал из кармана телефон. Я включил его еще в прихожей, как советовал Дмитрий.
— Вызывай, — сказал я абсолютно спокойно. — Прямо сейчас. Вызывай полицию. Я сам хочу зафиксировать факт незаконного проживания и морального давления на собственника жилья.
Мое спокойствие ошеломило их. Они ожидали испуга, оправданий, может быть, крика. Но не этого холодного согласия.
— Ты… ты серьезно? — растерялась Наташа.
— Абсолютно. Или ты звонишь, или я звоню сам. Давайте уже решим этот вопрос раз и навсегда.
Анастасия, видя, что их блеф не сработал, перешла в откровенную атаку. Она вырвалась из объятий сестры и бросилась к телефону на столе.
— Хорошо! Сама позвоню! Скажу, что ты бьешь женщин!
Она набрала номер, дрожащими пальцами.
— Алло? Полиция? Да, срочно, приезжайте! Мужчина угрожает, орет, я боюсь за свою жизнь! — она выпалила адрес и бросила трубку, смотря на меня с вызовом.
Я не двинулся с места. Я стоял и ждал. Эти десять минут до приезда наряда были самыми долгими в моей жизни. Наташа отошла в сторону, ее уверенность куда-то испарилась. Анастасия продолжала изображать жертву, всхлипывая и теребя край кофты.
Наконец раздался звонок в дверь. Я открыл. На пороге стояли два сотрудника полиции — мужчина и женщина. Их лица были серьезными и уставшими.
— Кто вызывал? Что у вас тут происходит?
— Я вызывала! — выскочила вперед Анастасия. — Он! Он нас терроризирует! Угрожает, орет! Я боюсь здесь находиться!
Полицейские перевели взгляд на меня.
— Так вы здесь проживаете? — спросила женщина-полицейский, обращаясь к Насте.
— Да! То есть нет! Я тут временно! А он…
Я не дал ей договорить. Мой голос был ровным и твердым, как сталь.
— Граждане сотрудники, добрый вечер. Я собственник этой квартиры. Прошу зафиксировать факт незаконного проживания в моем жилом помещении гражданки, — я указал на Анастасию, — которая не является членом моей семьи, не имеет права пользования жильем и отказывается его покидать, несмотря на мое устное требование. Также она оказывает на меня моральное давление и портит мое имущество.
Я протянул им свой паспорт и свидетельство о собственности на квартиру, которые приготовил заранее.
Полицейские взяли документы, изучили. Их отношение сразу изменилось. Они поняли, что перед ними не бытовой скандал, а нарушение прав собственника.
— Вы здесь прописаны? — строго спросили они у Анастасии.
— Нет, но…
— Проживаете более тридцати дней?
— Я… я не считала…
— Хозяин объекта просит вас покинуть помещение. Вы обязаны это сделать, — сказал старший. — В противном случае, мы будем вынуждены составить протокол по факту нарушения. И рекомендовать собственнику обратиться в суд для принудительного выселения.
Анастасия стояла, как громом пораженная. Ее спектакль не сработал. Ее ложь разбилась о простые юридические факты.
— Но… но он мне угрожал! — попыталась она в последний раз.
— Угрозы — это серьезное заявление, — сказала женщина-полицейский. — Вы можете написать заявление, и мы его примем. Но будьте готовы нести ответственность за заведомо ложный донос. Уголовная статья.
В глазах Анастасии промелькнул настоящий, животный страх. Она поняла, что проиграла.
— Я… я ничего писать не буду, — пробормотала она, опуская голову.
Полицейские еще раз разъяснили ей ее обязанность покинуть квартиру и ушли.
В гостиной воцарилась оглушительная тишина. Я подошел к Анастасии, которая стояла, опустив плечи, разбитая и жалкая.
— Завтра, — сказал я ей тихо, но так, чтобы слышала и Наташа, стоявшая в стороне с бледным, испуганным лицом. — К вечеру тебя здесь не должно быть. Или я следующему наряду полиции уже не просто факт констатировать, а заявление писать буду. О порче имущества. И о клевете.
Я развернулся и пошел в свой кабинет, оставив их вдвоем. Впервые за последний месяц я чувствовал не злость, а спокойную, безразличную усталость. Битва была выиграна. Но война за мой дом еще не закончилась. Впереди был самый трудный разговор — с женой, которая только что пыталась уничтожить меня.
На следующее утро я проснулся от непривычных звуков. Не от голоса Анастасии и не от нарочито громких шагов Наташи. В квартире стояла напряженная, звенящая тишина, нарушаемая лишь глухим стуком дверцы шкафа и скрипом колесиков чемодана.
Я вышел из кабинета. В гостиной Анастасия, бледная, с опухшими от бессонницы глазами, не глядя на меня, складывала свои вещи. Делала она это с демонстративной медлительностью, будто надеясь на последнее чудо. Но чуда не произошло.
Наташа сидела на краю дивана, сжав руки на коленях, и смотрела в пол. Она не помогала сестре. Она просто сидела, и все ее существо излучало такое отчаяние и растерянность, что у меня, к моему удивлению, не возникло ни капли жалости. Только пустота.
Процесс сборов тянулся мучительно долго.
Наконец, Анастасия застегнула последний чемодан и вытащила его в прихожую. Она остановилась, обернулась, ища взгляд сестры, но Наташа не поднимала головы.
— Ну что ж, — с надломом в голосе произнесла Анастасия. — Я все поняла. Меня здесь не ценят. Меня вышвыривают как ненужную вещь.
Она смотрела на меня, ожидая ответа, реакции. Но я молчал, прислонившись к косяку двери в гостиную. Мне нечего было ей сказать.
— Наташа, — позвала она, и в голосе ее впервые прозвучала неуверенность, почти мольба.
Наташа медленно подняла на нее глаза. Взгляд ее был пустым.
— Прости, — тихо, почти шепотом, сказала она.
Это было все. Ни объятий, ни слез, ни обещаний помочь. Только два холодных, чужых слова.
Лицо Анастасии исказилось. В нем было и унижение, и злоба, и страх перед неизвестностью. Она резко дернула чемодан, открыла дверь и, не попрощавшись, вышла на лестничную площадку. Дверь захлопнулась с глухим, окончательным стуком.
Тишина, наступившая после ее ухода, была оглушительной. Она обрушилась на нас, густая и тяжелая, как свинец. Я слышал, как за стеной включился лифт, забрал ее, и снова стало тихо.
Я перевел взгляд на Наташу. Она все так же сидела, сгорбившись, и смотрела на пустое место на диване, где еще вчера лежали вещи ее сестры.
— Наташа, — начал я.
Она резко встала, перебивая меня.
— Не надо. Ничего не надо говорить.
— Нам нужно обсудить…
— Обсуждать нечего! — ее голос сорвался, в нем слышались слезы, но не раскаяния, а обиды. — Ты добился своего. Ты доказал, что твоя квартира и твои права важнее семьи. Ты выгнал мою сестру на улицу. Что нам теперь обсуждать? Распределение комнат?
Она смотрела на меня, и в ее глазах я видел ту же самую чуждость, что и в первый день этого кошмара. Пропасть между нами не исчезла. Она стала только глубже и непреодолимее.
— Она сама себя выгнала, — тихо, но четко сказал я. — Своим поведением. Своим хамством. А ты… ты ее в этом поддержала. Ты выбрала ее, а не меня. Ты была готова лгать на меня в полиции.
Она отвернулась и, не сказав больше ни слова, прошла в спальню, притворив за собой дверь.
Я остался один в тихой, наконец-то чистой гостиной. Солнечный свет падал на паркет, пылинки танцевали в его лучах. Я подошел к окну и посмотрел вниз. Вдалеке, у выхода из нашего двора, я разглядел маленькую фигурку с двумя чемоданами. Анастасия стояла, о чем-то говоря по телефону, жестикулируя. Потом она помахала такси, водитель погрузил ее вещи, и машина тронулась, скрывшись за поворотом.
Она уехала. В моем доме снова было тихо. Не было наглого голоса, хлопанья дверьми, чужих вещей на моей полке.
Но не было и чего-то другого. Не было того тепла, того чувства дома, которое было раньше. Оно ушло вместе с доверием, с уважением, с верой в то, что мы — одна семья.
Я глубоко вздохнул. Воздух был чист, но дышалось с трудом. Победа далась слишком дорогой ценой. Я отстоял свои стены, свой паркет, свои квадратные метры. Но сердце этого дома было разбито.
Я повернулся и медленно пошел в свой кабинет. Впереди были бумаги на развод, дележ немногого общего имущества, тяжелые разговоры. Впереди была жизнь, в которой нужно было заново учиться жить одному в этих стенах.
Дверь в спальню была закрыта. Горькая, дорого доставшаяся тишина наполнила квартиру, отзываясь эхом в моей пустой груди.
