Лариса смотрела на экран телефона и не верила своим глазам. Сообщение от Игоря висело в мессенджере уже минут пять, а она всё перечитывала одни и те же строчки, надеясь, что поймёт их неправильно.
«Мам, мы с Олей решили, что нам нужна отдельная квартира. Можешь нам помочь с первым взносом? Где-то миллион пятьсот надо. Ты же хотела, чтобы у нас всё было хорошо».
Миллион пятьсот. Просто так. Между делом. Как будто речь шла о покупке нового чайника, а не о половине её пенсионных накоплений, которые она откладывала двадцать лет.
Лариса положила телефон на стол и медленно выдохнула. За окном моросил октябрьский дождь, серый и монотонный, под стать её настроению. Она работала библиотекарем тридцать два года. Тридцать два года среди пыльных стеллажей и выцветших корешков книг, которые почти никто уже не читал. Зарплата была смешная, но она откладывала. По чуть-чуть, год за годом. Думала, это будет её подушка безопасности, её спокойная старость. А теперь сын, которому она отдала всё, просит забрать эти деньги. Не просит даже. Требует. Как само собой разумеющееся.
Вечером, когда Игорь с Ольгой пришли в гости, Лариса уже приняла решение. Она накрыла стол, достала пирог с яблоками, заварила чай. Всё было, как обычно. Только внутри у неё всё сжалось в тугой узел.
Игорь сидел на диване, развалившись, листал телефон. Ольга устроилась рядом, жевала пирог и периодически хмыкала, читая что-то в своём экране. Лариса смотрела на невестку и пыталась понять, когда именно всё пошло не так. Ольга всегда держалась отстранённо, но раньше хотя бы соблюдала видимость вежливости. Теперь же она даже не старалась скрывать своего презрения.
— Мам, ты подумала насчёт квартиры? — Игорь оторвался от телефона и посмотрел на мать с ожиданием, как смотрят на официанта, который должен принести заказ.
Лариса медленно налила себе чай, собираясь с духом.
— Игорь, я не могу дать вам эти деньги.
Наступила пауза. Короткая, но очень громкая. Игорь непонимающе моргнул, будто не расслышал. Ольга подняла голову и впервые за весь вечер посмотрела на Ларису внимательно.
— В смысле не можешь? — голос сына прозвучал удивлённо, почти обиженно.
— В прямом смысле. Это мои накопления. Я копила их на свою старость. Мне ещё жить надо, Игорёк.
Ольга фыркнула и положила недоеденный кусок пирога обратно на тарелку.
— Вот она, материнская любовь, — протянула она язвительно. — Сыну отказать в помощи, зато самой при деньгах остаться.
Лариса почувствовала, как внутри что-то сжалось ещё сильнее.
— Оля, это не так. Я просто…
— Мама, ты серьёзно? — Игорь подался вперёд, его лицо исказилось от недоумения. — Мы же семья! Разве не должны помогать друг другу? Тебе что, деньги важнее моего счастья?
— При чём здесь счастье? — Лариса почувствовала, как начинает закипать. — Ты работаешь. Ольга работает. Снимаете квартиру уже три года. Почему вы сами не накопили на первый взнос?
— Потому что у нас расходы! — вмешалась Ольга, её голос стал резким. — Мы же не как ты, одна живём! У нас жизнь, понимаешь? Мы не хотим существовать в твоей убогой однушке, где даже обои не меняли лет двадцать!
Лариса вздрогнула, будто её ударили. Она посмотрела на невестку и поняла: девушка говорит то, что давно думает. Презрение на её лице было неприкрытым, почти торжествующим.
— Оля, не надо так, — слабо попытался вмешаться Игорь, но в его голосе не было убеждённости. Он просто проговаривал слова для приличия, сам оставаясь на стороне жены.
— Надо! — отрезала Ольга. — Пусть знает! Мы устали жить в съёмных стенах! Устали платить за чужое жильё! А у неё деньги лежат мёртвым грузом! Для чего? Чтобы потом детям достались? Так пусть лучше сейчас поможет, пока мы в этом нуждаемся!
Лариса медленно поставила чашку на блюдце. Руки у неё дрожали.
— Значит, так. Я всю жизнь работала за копейки. Всю жизнь во всём себе отказывала. Новую одежду не покупала, в отпуск не ездила, даже телефон меняла раз в пять лет. Всё откладывала, думала, это мой тыл. А теперь я должна это всё отдать вам просто так? За красивые глаза?
— Не за красивые глаза, а потому что ты мать! — голос Игоря стал громче. — Разве мать отказывает сыну?
— Разве сын шантажирует мать? — парировала Лариса, и в её голосе впервые за весь вечер прорезалась сталь.
Ольга встала, демонстративно взяла свою сумочку.
— Игорь, пошли. Здесь нам делать нечего. Твоя мамочка показала своё истинное лицо. Деньги для неё важнее родного сына.
Игорь замялся, посмотрел на мать, потом на жену. Лариса видела, как он мечется, пытаясь найти компромисс, но не находит. И выбор он сделал быстро. Встал, натянул куртку.
— Мам, ты ещё подумай, — сказал он уже у порога. — Может, передумаешь. Мы ведь семья, правда?
Дверь закрылась. Лариса осталась одна в тишине своей маленькой квартиры, среди недоеденного пирога и остывающего чая. Она не плакала. Слёзы остались где-то внутри, тяжёлым камнем на сердце.
Следующие дни тянулись как в тумане. Игорь не звонил. Лариса пыталась занять себя работой, но мысли постоянно возвращались к тому вечеру. Она прокручивала разговор в голове снова и снова, думала, может, зря отказала, может, надо было пойти навстречу. Но каждый раз, когда она вспоминала лицо Ольги, полное презрения, её злые слова, в душе поднималась волна гнева. Нет. Она поступила правильно.
Через неделю Игорь всё-таки позвонил. Голос был натянутый, фальшиво-бодрый.
— Мам, привет. Как дела?
— Нормально, — коротко ответила Лариса, не желая играть в эти игры.
— Слушай, мы тут подумали с Олей… Может, ты не весь миллион пятьсот дашь. Ну хотя бы половину. Мы как-нибудь остальное сами соберём.
Лариса закрыла глаза. Значит, не отступают. Решили взять измором.
— Игорь, ответ не изменился.
В трубке повисла тишина. Потом голос сына стал холодным.
— Понятно. Значит, так. Тогда не обижайся, если мы перестанем к тебе приходить. Зачем нам общаться с человеком, который в трудную минуту отворачивается?
Щелчок. Гудки.
Лариса положила телефон на стол и почувствовала, как что-то внутри окончательно переломилось. Это был не разрыв, не трещина. Это было холодное, спокойное осознание: её сын стал чужим человеком. Тем, кого она вырастила, больше не существует. Остался только манипулятор, прикрывающийся словом «семья».
Прошёл месяц. Потом два. Игорь не звонил. Лариса продолжала ходить на работу, встречаться с подругами, жить свою тихую жизнь. Первое время было тяжело. Она ловила себя на том, что хватается за телефон, хочет позвонить, узнать, как у него дела. Но останавливала себя. Если он хочет использовать молчание как наказание, пусть. Она выдержит.
Однажды вечером, когда Лариса возвращалась из магазина, на лестничной площадке она столкнулась с соседкой, Тамарой Ивановной, неисправимой сплетницей, знающей про всех всё.
— Ларисочка, здравствуй, — защебетала та, явно горя желанием поделиться свежей новостью. — Слышала, твой Игорёк с Олечкой квартиру купили? В новостройке, на Парковой! Двушка, говорят, хорошая, светлая!
Лариса замерла с пакетами в руках.
— Квартиру?
— Ну да! Вчера Валька моя видела их там, ключи получали. Радостные такие! Молодцы, конечно, в их-то годы собственное жильё — это счастье!
Лариса поднялась к себе на автопилоте. Открыла дверь, сбросила сумки, села в кресло. Квартиру купили. Значит, деньги нашли. Просто не у неё. Она достала телефон, нашла номер Игоря, но так и не нажала на вызов. Зачем? Что она скажет? Поздравит? Спросит, где взяли деньги? Не надо. Ей уже всё понятно.
Ответ пришёл сам, через три дня. Лариса сидела в библиотеке, когда на пороге появилась знакомая фигура. Людмила, её давняя приятельница, преподаватель математики в соседней школе.
— Лариска, ты в курсе, что твой Игорёк кредит взял? — сходу выпалила она, усаживаясь за стол. — Моя Настька в том же банке работает, говорит, оформлял на днях. Ипотеку. На двадцать лет.
Лариса кивнула, ничего не ответив. Значит, так. Не захотел ждать, не захотел просить по-человечески. Пошёл в банк, взял кредит и теперь будет двадцать лет выплачивать. Гордость не позволила признать, что он был не прав.
— И знаешь, что самое интересное? — Людмила наклонилась ближе, понизив голос. — Настька говорит, ему процент такой накрутили, что переплата будет больше самой квартиры. Он там на собеседовании хвастался, что мать отказалась помогать, вот он и решил сам всё сделать, доказать, что не нуждается.
Лариса усмехнулась. Доказать. Ценой двадцатилетней кабалы.
Ещё через месяц Игорь всё-таки позвонил. Голос был усталый, без прежней наглости.
— Мам, ты как?
— Нормально. А ты?
— Да так… переехали. Квартиру купили.
— Знаю. Соседи рассказали.
Пауза.
— Мам, я… хотел сказать… в общем, я был не прав тогда. Не надо было так с тобой разговаривать. Прости.
Лариса слушала его и понимала: он извиняется не потому, что осознал. Он извиняется, потому что понял, во что влип. Двадцать лет выплат, бешеные проценты, постоянная нехватка денег. Реальность ударила его по лицу, и он пытается восстановить мосты. На всякий случай. Вдруг ещё пригодится.
— Игорь, я приняла твои извинения. Но это ничего не меняет.
— То есть?
— То есть я не собираюсь давать вам денег на досрочное погашение кредита. И вообще никаких денег не собираюсь. Вы взрослые люди. Сами решили, сами и расхлёбывайте.
В трубке послышался вздох.
— Мама, я не об этом…
— Именно об этом. Я тебя знаю, Игорь. Ты позвонил не просто так. Ты позвонил, потому что Ольга, наверное, уже начала пилить тебя за огромные платежи. И ты подумал: а может, мамка всё-таки поможет? Отщипнёт кусочек от своих накоплений. Так вот нет. Не отщипну. Мои деньги останутся моими.
— Ты жестокая, — тихо сказал он.
— Нет. Я просто перестала быть удобной. А это разные вещи.
Она положила трубку и выключила звук. Пусть обижается. Пусть злится. Ей уже всё равно.
Прошло полгода. Лариса жила своей размеренной жизнью. Без Игоря, без Ольги, без их требований и упрёков. Сначала было непривычно. Потом стало спокойно. Она ходила в театр с подругами, записалась на курсы итальянского языка, даже съездила в небольшое путешествие в Питер. На свои деньги. На те самые накопления, которые хотели забрать у неё.
Однажды весной, когда Лариса сидела в парке на скамейке с книгой, к ней подошёл Игорь. Один. Без Ольги. Он выглядел усталым, осунувшимся. Села рядом, помолчал.
— Привет, мам.
— Привет.
— Можно присесть?
— Скамейка общественная.
Он сел, долго молчал, глядя в землю.
— Мам, я всё понял. Мы тогда повели себя как последние… как свиньи. Ты права была. Мы не имели права требовать.
Лариса закрыла книгу.
— И что изменилось? Почему ты это говоришь сейчас?
— Потому что я наконец повзрослел. Потому что полгода пахал как проклятый, чтобы тянуть эту ипотеку. Потому что понял, как это — когда у тебя каждая копейка на счету. И как это — когда к тебе относятся как к банкомату.
Он поднял на неё глаза.
— Оля от меня ушла. Говорит, не хочет жить в нищете. Что я не оправдал её надежд.
Лариса не испытала ни злорадства, ни жалости. Только спокойную констатацию факта.
— И ты пришёл ко мне за утешением?
— Нет. Я пришёл извиниться. По-настоящему. Без задней мысли. Ты была права, мам. Во всём. Прости меня.
Она посмотрела на него внимательно. В его глазах не было наглости, манипуляции, расчёта. Только усталость и искреннее раскаяние.
— Я тебя прощаю, Игорь. Но на прежних условиях мы уже не вернёмся. Я твоя мать, но не твой спонсор. Я помогу тебе, если ты действительно окажешься в беде. Но помогу не деньгами, которые ты потратишь непонятно на что, а конкретным участием. Если нужна еда — принесу продуктов. Если нужна одежда — куплю что-то нужное. Но просто так денег не дам. Никогда.
Игорь кивнул.
— Я понял. И согласен. Мне и не нужны твои деньги, мам. Мне нужно, чтобы ты просто была. Чтобы мы могли разговаривать. Чтобы я мог приходить к тебе в гости, есть твой яблочный пирог и чувствовать себя человеком.
Лариса молча протянула руку и накрыла его ладонь своей. Они посидели так какое-то время, не говоря ни слова. Потом Игорь поднялся.
— Я пойду. Спасибо, что выслушала.
— Игорь.
— Да?
— Приходи в воскресенье. Я испеку пирог.
Он улыбнулся. Впервые за долгое время по-настоящему.
— Приду.
Лариса смотрела ему вслед и думала: может, всё-таки не зря. Может, он действительно чему-то научился. Жизнь — жестокий учитель, но очень эффективный.
Она открыла книгу и продолжила читать. За её спиной весеннее солнце пробивалось сквозь листву, окрашивая всё вокруг мягким, тёплым светом. Жизнь продолжалась. И она была хороша.
