Светочкины рулоны обоев с глухим стуком упали на пол. Тамара Павловна издала звук, похожий на скрип несмазанной телеги, и схватилась за сердце. Вадим из кашемирового мачо моментально превратился в багрового индюка.
— Ты что несешь?! Какая «твоя»?! — он шагнул к Марине. — Ты совсем с катушек слетела от горя?
Марина не отступила. Двадцать пять лет она его боялась — его плохого настроения, его молчания, его гнева. А сейчас страха не было. Была только холодная, звенящая пустота и правота.
— Статья 37 Семейного кодекса, Вадик, — спокойно сказала она, входя на кухню. Она демонстративно достала чистую чашку. — Можешь загуглить. Квартира была твоей. Но капитальный ремонт, который превратил эту хрущевку в то, что ты сейчас пытаешься отдать… ей, — она кивнула на Светочку, — был сделан на деньги от продажи моей квартиры.
Она налила себе воды.
— Все чеки, договоры и выписки у моего адвоката. Завтра ты получишь досудебную претензию. А потом — иск о разделе имущества.
На кухне воцарилась тишина. Было слышно, как гудит старый холодильник.
Первой опомнилась Тамара Павловна. Она поняла, что «Красная Москва» и праведный гнев не работают. Она сменила тактику.
— Мариночка! — запела она фальцетом, кидаясь к ней. — Доченька! Да что ж ты удумала? Какой суд? Мы ж родные!
Марина отстранилась от ее объятий.
— Тамара Павловна, вы же сами пять минут назад сказали, что я «никто». Родные так не поступают.
— Да это я сгоряча! — замахала руками свекровь. — Вадик, ну скажи ей! Мы же… мы же тебе не чужие! Ты подумай, какой позор! Судиться!
— А выгонять меня, после 25 лет брака, на улицу — это не позор? — тихо спросила Марина.
— Так кто ж тебя выгонял! — Вадим, наконец, нашел голос. — Мы бы тебе… сняли что-нибудь. Комнату.
Марина рассмеялась. Сухо, коротко.
— Комнату? За два миллиона, вложенных в ремонт, и двадцать пять лет жизни? Вадик, ты либо очень щедрый, либо очень плохо считаешь.
Она посмотрела на Светочку, которая испуганно жалась к стене.
— Милочка, у вас, кажется, рулоны раскатились. Непорядок.
Светочка, поняв, что представление окончено, а она здесь явно лишняя, пискнула:
— Вадик, я… я в машине подожду.
И выскользнула за дверь.
— Вот, — констатировала Марина. — И обои не выбрала. А у вас, Тамара Павловна, кажется, давление. Присядьте. Валерьянки вам не предложу. Кончилась.
— Ты… ты… змея! — прошипела Тамара Павловна, поняв, что спектакль «родная кровь» провалился. — Пригрели на груди!
— Змеи, Тамара Павловна, не делают евроремонт. Они обычно только шипят. А теперь, будьте добры. Мне нужно отдохнуть. Перед судом.
Вадим понял, что это не истерика. Это была война.
— Ты пожалеешь, Марина, — прорычал он. — Я тебя по миру пущу! У меня лучшие адвокаты!
— А у меня — правда, — сказала Марина. — И Лизавета Борисовна. Закройте дверь с той стороны.
Следующие три месяца были адом.
Вадим и Тамара Павловна развернули полномасштабную кампанию. Они обзвонили всех родственников. Марине звонила троюродная тетка из Сызрани и, плача, умоляла «не позорить семью». Звонил сын.
— Мам, ну зачем? Папа же… он не такой. Может, вы договоритесь? Мне стыдно.
— Стыдно, сынок, — жестко отвечала Марина, — должно быть твоему отцу. А мне стыдиться нечего. Я борюсь за свое.
Елизавета Борисовна была скалой.
— Так, спокойно, — говорила она на очередном сеансе «психотерапии» в ее офисе. — Они давят на вину. Классика. Ты «плохая жена», «неблагодарная», «мстительная». Твоя задача — не слушать. Твоя задача — пить витамины и ходить на фитнес.
— На фитнес? — удивилась Марина.
— Обязательно. Ты должна быть в форме. В суде ты должна выглядеть не жертвой, а победительницей. И кстати, купи себе новое платье. Бежевое. Судья — женщина в возрасте. Она оценит.

Адвокаты Вадима были действительно хороши. Они пытались доказать, что чеки — подделка. Что деньги Марина дала «в долг» и срок исковой давности прошел. Что ремонт был «косметический».
Назначили судебную экспертизу. Эксперт, сухой старичок в очках, два часа ходил по квартире, стучал по стенам, цокал языком, сверяясь с планами БТИ «до» и «после».
В день суда Марина надела новое бежевое платье. Елизавета Борисовна была в черном, как пантера.
Вадим пришел со своим адвокатом. Он выглядел похудевшим и злым. Светочки рядом не было. Тамара Павловна сидела в коридоре, метая в Марину молнии.
Суд начался. Адвокат Вадима красиво говорил о «священном праве собственности» и «потребительском экстремизме бывшей супруги».
Потом встала Елизавета.
— Ваша честь, — начала она тихо. — Мы не оспариваем, что квартира была приобретена ответчиком до брака. Мы говорим о другом. Мы говорим о том, что в 2005 году моя доверительница, продав личное имущество, вложила… — она сделала паузу, — …два миллиона триста сорок тысяч рублей в капитальную реконструкцию этого объекта.
Она положила на стол заключение экспертизы.
— Согласно заключению, произведенные работы — снос и возведение ненесущих стен, полная замена коммуникаций, замена деревянных перекрытий — являются капитальным ремонтом. В результате этих вложений, стоимость квартиры, согласно тому же заключению, увеличилась на 180%.
Судья подняла очки.
— Ответчик, вы признаете факт получения денег от продажи квартиры истца?
— Я… — Вадим запнулся. — Она сама мне их дала! На бизнес!
— На бизнес? — оживилась Елизавета. — Очень интересно. Но вложены они были почему-то в ремонт вашей квартиры. И в то же самое время, согласно выпискам, вы покупали себе автомобиль. Видимо, бизнес так процветал, что на ремонт у вас денег не хватило?
Вадим молчал. Он понял, что попал.
Елизавета добила:
— Моя бабушка, Ваша честь, говорила: «Если мужик думает, что он глава семьи, пусть сначала попробует без жены хотя бы борщ сварить, не то что ремонт сделать». Моя доверительница 25 лет варила борщи, растила сына и, как мы видим, делала капитальные ремонты. А теперь ответчик предлагает ей… комнату. Мы считаем это несправедливым. Мы требуем признать квартиру совместной собственностью и выделить моей доверительнице 1/2 доли в праве.
Суд удалился на совещание.
Марина сидела, сцепив руки. Ей было страшно. Вадим смотрел на нее с такой ненавистью, что, казалось, мог бы испепелить.
— Решение! — Судья читала быстро. —…Руководствуясь статьями 34, 37, 38 Семейного кодекса… суд решил: Иск удовлетворить. Признать квартиру… совместной собственностью супругов. Признать за истцом… право на 1/2 долю.
В зале повисла тишина. Тамара Павловна в коридоре громко охнула.
Вадим вскочил.
— Это… это беспредел! Я буду обжаловать!
— У вас есть на это право, — бесстрастно сказала судья.
…Они вышли из суда. Елизавета закурила прямо на крыльце.
— Ну что, инвестор? Поздравляю.
Марина дышала. Она не чувствовала радости. Она чувствовала облегчение.
Апелляция Вадима ничего не дала. Решение оставили в силе.
Квартиру пришлось продавать. Вадим бегал, как ошпаренный, пытаясь найти покупателя, который бы согласился на «серую схему», чтобы обмануть Марину. Но Елизавета держала руку на пульсе. Сделку провели через ее агентство, чисто, по рыночной цене.
В день, когда они получили деньги, Марина видела Вадима в последний раз. Он постарел лет на десять.
— Довольна? — прошипел он в банке. — Все разрушила.
— Я? — Марина посмотрела на него. — Это ты все разрушил, Вадик. В тот день, когда решил, что я «никто».
…Прошло полгода. Марина купила себе небольшую, но уютную «евродвушку» в новом доме. С видом на парк. Она сделала там ремонт — легкий, светлый, «для себя». Повесила на кухне смешные занавески с лавандой.
Сегодня у нее было новоселье. В гостях — только Лиза. Они пили хорошее итальянское вино, ели сыр и смеялись.
— Слышала новости? — сказала Лиза, подливая вина. — Светочка твоего бросила. Оказывается, он ей обещал не только обои, но и Мальдивы. А с половиной квартиры Мальдивы не светят.
— А он?
— А он живет с мамой. Тамара Павловна сдала свою квартиру, чтобы гасить кредиты, которые он набрал на «лучших адвокатов». Так что теперь она ему каждый день выговаривает, какую змею он пригрел. Только теперь эта змея — она.
Марина улыбнулась.
— А мне его даже не жаль.
— И правильно, — кивнула Лиза. — Жалость — плохой советчик.
Марина подошла к окну. Внизу, в парке, гуляли мамы с колясками. Пахло весной и свежестью. Она смотрела на новую жизнь. Впервые за 25 лет она была не «при Вадике», не «невесткой», не «мамой». Она была просто Мариной. И это было чертовски хорошо.


















