— Андрей, ты что, с ума сошёл? — голос Кати звенел от злости. — Он опять был у нас весь день!
— И что с того? — муж даже не поднял глаз от телефона. — Максим мой брат, ему сейчас тяжело.
— Тяжело? — Катя сжала кулаки. — Тяжело — это когда ты работаешь на двух работах, а не когда целыми днями валяешься на диване и ешь чужие продукты!
Она метнулась на кухню, распахнула холодильник — там зияла пустота. Пакет молока наполовину вылит, йогурты исчезли, колбаса тоже. Только банка с огурцами сиротливо стояла на полке, и то — без крышки.
— Андрей, посмотри, — Катя показала рукой в холодильник. — Это нормально по-твоему?
— Не драматизируй, — он отмахнулся. — Ну съел он колбасу, и что? Купим ещё.
Катя отступила, словно получила по лицу.
— Конечно, купим. Только, видимо, на троих. Хотя я не помню, чтобы мы с тобой звали сюда нового жильца.
Андрей наконец отложил телефон и нахмурился.
— Катя, перестань. У человека жизнь рушится. Бизнес в минусах, жена ушла, сын с ней. Неужели жалко пару бутербродов?
— Дело не в еде, — резко бросила она. — А в том, что он живёт тут, как у себя дома. Я прихожу с работы, а он лежит в халате на моём диване и переключает каналы. Я даже спокойно чай попить не могу.
Муж встал, уперся руками в стол.
— Он не живёт тут! Просто приходит…
— Каждый день! — перебила Катя. — С десяти утра до ночи! Может, ты не замечаешь, но я-то дома вижу!
Повисла пауза. За окном моросил ноябрьский дождь — серый, липкий, такой же, как атмосфера между ними.
Катя выдохнула, устало откинулась на спинку стула.
— Я не против помочь. Правда. Но не превращай наш дом в приют.
— Ты не понимаешь… — Андрей покачал головой. — Максу сейчас просто нужен воздух, общение, семья рядом.
Катя с иронией посмотрела на него.
— А я — кто, по-твоему? Не семья?
Андрей замолчал. Потом тихо сказал:
— Просто не начинай, ладно? Всё уладится.
Но не уладилось. Через неделю Максим уже появлялся у них без звонка. Приходил утром, делал вид, что помогает — выносил мусор или мыл чашку. А потом снова занимал диван, заказывал пиццу «на всех» за счёт Андрея и смотрел телевизор до ночи.
Катя перестала оставлять продукты на виду — прятала еду в ящик для овощей, как подросток, который скрывает сладости от младшего брата.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, она застала Максима в своей халатной куртке.
— О, Катюх, привет! — весело сказал он, не оборачиваясь от телевизора. — У тебя халат удобный, не против, если поношу?
— Против, — спокойно сказала она, но голос дрожал. — И снимай прямо сейчас.
Он повернулся, ухмыльнулся:
— Да ладно тебе, чего завелась? Мы же почти семья.
Эта фраза добила. Катя развернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью.
Поздно вечером Андрей зашёл к ней.
— Что случилось опять? — спросил раздражённо.
— Он носит мой халат. И это нормально, по-твоему?
— Катя, не начинай. Халат — не проблема.
— Проблема в тебе! — вспыхнула она. — В том, что ты позволяешь брату делать, что хочет!
— Ты же знаешь, я не могу выгнать его на улицу!
Катя тяжело вдохнула:
— Он не на улице, у него есть мама.
— Там тесно…
— А у нас? У нас тут что, резиденция на Рублёвке?
Андрей отвернулся.
— Ты просто не хочешь понять.
Она долго молчала. Потом сказала тихо, почти шепотом:
— Понимаешь, у меня ощущение, что я живу не с мужем, а с двумя чужими мужчинами. И оба считают, что я им что-то должна.
На следующий день она ушла из дома пораньше — просто чтобы не видеть Максима за завтраком. На работе коллеги обсуждали отпуск, черную пятницу, скидки на пуховики, а Катя сидела с каменным лицом, глядя в монитор. Мысли крутились вокруг одного: когда их семья так развалилась?
Она вспомнила первые годы брака — кофе по утрам, вечерние прогулки, споры о сериалах, совместные планы на отпуск. И вот теперь — вместо уюта дома запах чужого одеколона и следы от мужских ботинок по всему коридору.
К обеду Андрей написал сообщение:
«Не сердись на Макса. Он просто у нас до конца месяца. Потом найдет работу.»
Катя усмехнулась: «До конца месяца. Конечно. Как же».
Но вскоре стало ясно — “до конца месяца” означает “пока не выгонят”.
В субботу они с Андреем поехали к его матери — вроде как на семейный ужин. Катя не хотела, но Андрей настаивал. Мол, «мама волнуется, хочет всех помирить».
Квартира свекрови встретила их запахом жареной картошки и мятного одеколона. Нина Васильевна улыбалась слишком приветливо — как человек, который заранее всё спланировал.
— Катенька, солнышко, — растянула она губы в улыбке. — Проходи, не стой в прихожей!
Катя сняла пальто, бросила взгляд на Максима — тот уже сидел за столом, хрустел огурчиком, будто и не было никаких конфликтов.
— Ну что, садитесь, — оживилась свекровь. — Обсудим всё спокойно, по-семейному.
Катя опустилась на стул, но сердце било тревогу. Что-то было не так.
Нина Васильевна хлопотала у плиты, разливая суп по тарелкам. Андрей с Максимом наливали вино. Все улыбались, разговаривали ни о чём — будто весь их недавний скандал растворился.
— Катюша, ты просто чудо, что терпишь наших мужчин, — вздыхала свекровь. — Я вот сразу сказала Андрею — береги такую жену. Не каждая выдержит кризис в семье.
Катя кивнула, но внутри сжималось чувство подвоха.
И подвох не заставил себя ждать.
Когда ужин подошёл к концу, и на столе остались только пустые тарелки и чашки, Нина Васильевна вдруг произнесла тоном, в котором сквозила нарочитая мягкость:
— Катенька, ты ведь добрая, понимающая девочка. Хочу обсудить одну идею.
Катя насторожилась.
— Какую именно?
— Видишь ли, — начала свекровь, — Максиму очень тяжело сейчас. У него ничего не осталось. А у тебя — просторная квартира, уютная, в хорошем районе…
Катя резко подняла глаза.
— Вы хотите сказать…
— Не перебивай, милая. Я думаю, Андрей как старший брат должен помочь. Отдать Максиму квартиру.
Воздух в комнате будто сгустился. Даже Андрей перестал жевать и замер.
— Простите, — медленно произнесла Катя. — Вы это серьёзно?
— Конечно, — продолжила Нина Васильевна. — Он поднимется, начнёт заново, а вы с Андрюшей купите жильё в ипотеку. Вам не привыкать — вы же молодые, перспективные!
Катя почувствовала, как кровь приливает к лицу. Она поняла: этот ужин — не примирение. Это была постановка.
Она встала.
— Я не собираюсь ничего отдавать. Ни сейчас, ни потом.
Нина Васильевна всплеснула руками.
— Да кто тебя просит отдавать навсегда! Просто временно! Пока Максим не окрепнет!
— Нет, — отчеканила Катя. — Моя квартира останется моей.
Она взяла сумочку, накинула пальто.
— Спасибо за ужин, но спектакль окончен.
Дверь за ней хлопнула с такой силой, что со стены свалился календарь.
Вечером Андрей не вернулся. Ни на следующий день, ни через два. Катя понимала — он остался у матери.
На четвертый день дверь квартиры наконец открылась. Андрей вошел, держа букет роз.
— Катя, давай не будем ссориться. Мама перегнула палку, но она права по сути.
Катя стояла у окна, молча.
— Мы можем помочь Максу. Ты ведь не против, чтобы он жил по-человечески? — мягко сказал он.
Она обернулась.
— Против того, чтобы меня лишали моего дома — да.
— Катя, будь благоразумна, — голос Андрея стал тверже. — Мы купим большее жильё, трёшку, в ипотеку. Там будет место и для нас, и для будущих детей.
— Нет, — ответила она. — Этой квартиры я не отдам.
— Значит, так и быть, — процедил он, бросив букет на стол. — Ты сама выбрала.
Он посмотрел на неё долгим, тяжёлым взглядом и тихо добавил:
— Зря ты это делаешь. Очень зря.
Телефон Кати вибрировал с утра, как одержимый.
Сообщения сыпались одно за другим:
«Подумай ещё раз, Катя. Всё можно решить по-хорошему.»
«Ты просто на эмоциях. Мы же семья!»
«Мама предлагает оформить временную дарственную — не насовсем!»
Она пролистала переписку, кинула телефон на стол и пошла варить кофе. Руки дрожали. Не от страха — от злости.
Ноябрь тянулся холодный и сырой. За окном — серая вата облаков и утренние капли на подоконнике. Всё будто символично: туман, мутность, ни черта не разберёшь, где правда, где подстава.
С того злополучного ужина прошло чуть больше недели. Андрей всё это время ночевал «у мамы», хотя по факту — у Максима. Катя пыталась не думать, но каждое утро, когда в зеркале отражалось её собственное уставшее лицо, в груди поднималась волна обиды.
На третий день она сняла кольцо. Просто положила его на полку и больше не надевала.
В субботу утром в дверь позвонили.
— Кто там? — Катя уже знала ответ, но всё равно спросила.
— Открой, Катя, — голос Андрея звучал раздражённо. — Поговорить нужно.
Она открыла. Он стоял на пороге в тёмном пуховике, с теми же усталыми глазами, только в этот раз без цветов.
— Пять минут, — сухо сказала Катя. — И не больше.
Андрей вошёл, оглядел квартиру, как будто впервые её видит. Всё было на своих местах: аккуратно заправленная постель, кружка с недопитым кофе, ноутбук на столе.
— Ты всё ещё злишься, — начал он.
— Я всё ещё помню, что ты хотел выгнать меня из моего дома.
Он вздохнул.
— Катя, это не так. Я просто пытаюсь быть между всех сторон. Ты не представляешь, как давит мама. Она считает, что мы обязаны помочь Максу.
— А ты считаешь, что мы обязаны отдать мою квартиру.
— Я считаю, что ты слишком упрямая, — отрезал он. — Всё можно решить мирно.
— Мирно — это когда никто никому не врет. А вы втроём устроили спектакль.
Он обошёл комнату, остановился у полки с фотографиями.
На одной — они с Катиным отцом на даче, на другой — Катя и Андрей, улыбаются на фоне моря, ещё без тени будущей войны между ними.
— Мы ведь были счастливы, — сказал он тихо. — Зачем всё разрушать?
— Я ничего не разрушаю, — ответила она. — Я защищаю то, что построила.
Он усмехнулся:
— Типичная женская логика.
Катя сделала шаг вперёд, глаза сузились:
— Нет, типичная логика взрослого человека. Когда твой “временно пожить” брат превращает мой дом в проходной двор, а твоя мама диктует мне, где я должна спать — это не семья. Это вторжение.
— Мама хотела как лучше, — буркнул он.
— Для кого — для меня или для вас с Максом?
Он не ответил. Только отвёл взгляд и пробормотал:
— Ты не понимаешь. У него всё рухнуло.
Катя резко рассмеялась.
— Зато у меня, видимо, должно рухнуть теперь всё по очереди, да? Сначала нервы, потом квартира, потом остатки самоуважения. Отличный план.
Андрей шагнул ближе.
— Катя, я всё равно тебя люблю. Просто хочу, чтобы ты научилась быть гибче.
— “Гибче” — это значит “согнись и молчи”? Нет уж. Хватит.
Он стоял молча. Потом бросил:
— Хорошо. Раз ты так хочешь — я заберу вещи.
— Правильное решение, — сказала она спокойно. — Собирать не нужно, я уже всё упаковала.
Когда дверь за ним закрылась, Катя села на диван. Квартира была до странности тихая. Без его шагов, без привычного грохота кофемашины. Даже часы на стене тикали громче.
Тишина — сначала непривычная, потом почти уютная.
Вечером позвонила мама.
— Катюш, ты уверена, что правильно поступаешь? — спросила осторожно.
— Уверена, — ответила Катя. — Я не могу жить в доме, где моё слово ничего не значит.
— Ну, если решила — держись. Только не вздумай плакать.
Катя усмехнулась:
— Уже не из-за них.
Прошла неделя.
На почту пришло уведомление из суда — заявление о разделе совместно нажитого имущества. Катя ожидала этого. Андрей решил идти до конца.
Она отвезла документы юристу.
— Квартира куплена до брака, — спокойно сказала она. — Доказательства все есть.
Юрист кивнул:
— Тогда можете не волноваться. Но готовьтесь — будут давить морально.
“Давить” оказалось мягко сказано.
На следующий день ей позвонила свекровь.
— Катенька, ну что ты творишь, девочка моя? — голос был приторно-сладким. — Андрей страдает, Максим переживает. Ты же не зверь, в конце концов!
— Я человек, Нина Васильевна. Просто человек, который хочет жить спокойно.
— Спокойно — это в одиночестве? — язвительно бросила свекровь. — Так и состаришься с кошками.
— Лучше с кошками, чем с людьми, которые считают меня мешающим фактором.
Она сбросила звонок. И впервые за долгое время почувствовала — не стыд, не боль, а освобождение.
Декабрь принес снег и новую жизнь. Катя сняла шторы, перекрасила стены в гостиной, купила новую посуду. Всё, что напоминало о прошлой жизни, — коробка с фотографиями, пару рубашек Андрея — она сложила и отнесла в кладовку.
Иногда она просыпалась ночью и ловила себя на мысли, что ждёт — вот сейчас скрипнет дверь, и он вернётся. Но дверь оставалась молчаливой. И с каждым утром ожидание таяло, как иней на окне.
Работа спасала. В отделе ей доверили новый проект, и Катя с головой ушла в дела. Коллеги замечали перемены: стала решительнее, спокойнее, даже шутила чаще.
Однажды вечером, когда она шла с офиса через парк, зазвонил телефон. Номер Андрея.
Секунда колебания — и она ответила.
— Привет, — голос у него был хриплый, уставший. — Хотел сказать… ты победила.
— Это не победа, Андрей. Просто конец.
Он помолчал.
— Я уезжаю в Нижний, помогать Максу с новым делом. Мама с нами.
— Хорошо, — спокойно сказала она.
— Я… не думал, что всё так закончится.
— А я думала, что у нас будет семья, — ответила Катя. — Ошиблись оба.
Долгая пауза.
— Удачи тебе, Катя.
— И тебе.
Она отключила телефон и пошла дальше. Снег падал крупными хлопьями, фонари освещали дорогу мягким светом. Где-то внутри было тихо — не пусто, а именно спокойно.
К концу зимы она сменила работу и купила новый диван — тот самый, на котором Максим проводил дни. Теперь там стояли подушки, и пахло ванилью и кофе.
Вечером к ней зашла соседка, молодая женщина с детьми.
— Катя, ты не против, если мой сын у тебя подождёт часик после школы, пока я с работы иду?
Катя улыбнулась.
— Конечно, не против. Пусть приходит.
Мальчишка приходил каждый день. Делал уроки за кухонным столом, ел печенье. Смех ребёнка наполнял квартиру жизнью. Катя поймала себя на мысли, что впервые за долгое время ей действительно хорошо.
Весной пришло письмо из суда:
“Имущество оставить за Екатериной Сергеевной, претензии со стороны Андрея Павловича отклонить.”
Она долго смотрела на лист бумаги, потом просто усмехнулась. Не радость — удовлетворение. Не потому, что выиграла спор, а потому что выстояла.
Вечером она открыла окно. С улицы тянуло прохладным воздухом и запахом талого снега. За окнами шумел город, тот самый, где она начинала всё с нуля — и снова начинала сейчас.
Катя налила себе чай, села у окна и впервые за много месяцев позволила себе просто ничего не делать.
— Знаешь, — тихо сказала она сама себе, — оказывается, свобода — это когда больше не боишься закрыть дверь.
Она улыбнулась.
Где-то внизу зажглись огни.
Жизнь продолжалась — без спектаклей, без чужих диктатов, без «надо помочь брату».
Только она, её дом, и тишина, в которой наконец можно было дышать.
