— Ты хочешь сказать, что тебе нормально жить вот в этом бабушкином антиквариате? — голос Стаса звенел раздражением. — Серьёзно? Тебе тридцать восемь, а квартира выглядит, как музей пыльной эпохи!
— Мне нормально, — спокойно ответила Аня, даже не подняв глаз от книги. — Это мой дом, Стас. И я не собираюсь его превращать в декорацию твоего Instagram.
— Наш дом, — он подчеркнул, присаживаясь на край подлокотника. — Ты же сама сказала: мы вместе, значит — общее пространство.
От него пахло тем самым парфюмом, который она подарила ему летом. Аня вздохнула. Когда-то этот запах вызывал у неё дрожь. Теперь — усталость.
— Я тут набросал эскиз, — с воодушевлением произнёс Стас и разложил на журнальном столике огромный лист с нарисованными от руки линиями. — Смотри: убираем стену между кухней и комнатой, объединяем всё в одно пространство. Стиль — лофт, кирпич, металл, барная стойка. Вот здесь будет огромный диван, тут — плазма, а вдоль окна — зона кофе. Представляешь, как круто будет собирать друзей?
Аня долго смотрела на лист, не двигаясь. Это уже даже не раздражало — вызывало усталое недоумение. Он опять говорил «мы», хотя всё, что касалось этой квартиры, рождалось исключительно в его голове.
— Во-первых, ты предлагаешь снести несущую стену, — наконец произнесла она, — а это, на минуточку, незаконно. Во-вторых, я не хочу жить в «студии». Мне нравится, когда кухня — это кухня, а гостиная — гостиная. И, в-третьих, мы не можем позволить себе ремонт на два миллиона.
— Ну ты же понимаешь, — он усмехнулся, махнув рукой, — деньги — это дело наживное. Главное — идея! Перспектива! Я уже поговорил с ребятами, есть бригада, сделают всё быстро и недорого.
— «Недорого» — это сколько? — Аня отложила книгу и поднялась.
— Ну, — он почесал затылок, — примерно полтора миллиона. Может, два.
— Потрясающе, — усмехнулась она. — Учитывая, что у тебя в кармане, если повезёт, три тысячи до конца недели.
Стас сразу напрягся, будто его ударили.
— Вот опять! Я пытаюсь что-то предложить, двинуть вперёд, а ты… Ты всё время гасишь меня! Ты вообще понимаешь, что я ради нас стараюсь?
— Ради нас? — она открыла чайник, включила его и повернулась к нему лицом. — Стас, ты зарабатываешь случайными подработками, которые чаще всего кончаются ничем. Мы живём на мою зарплату, я оплачиваю коммуналку, продукты, интернет, всё. Какой «ради нас»?
Он подошёл ближе, обнял её сзади.
— Ань, ну не начинай… Я просто хочу, чтобы у нас было красиво. По-современному. Чтобы не стыдно друзей позвать.
— Мне не стыдно, — холодно отрезала она, — и друзей своих я не выбираю по интерьеру.
Он отстранился, сжал губы, и на лице появилась обиженная детскость, которую Аня ненавидела.
— Ладно, не хочешь — не надо, — бросил он и вышел из кухни.
Через минуту она услышала его громкий голос — он разговаривал по телефону, жалуясь кому-то на то, что живёт с женщиной без вкуса, «всё ей в порядке, лишь бы не двигать мебель».
Аня стояла у окна, глядя на серое ноябрьское небо. На улице моросил мелкий дождь, двор утопал в лужах, жёлтые листья липли к асфальту. Осень, как она — выжатая, уставшая, тихая.
Когда Стас появился два года назад, всё казалось другим. Она помнила, как он шутил, как легко умел зажечь разговор, как красиво говорил о будущем. Тогда это будущее казалось ей совместным. Сейчас — ловушкой.
В субботу утром раздался звонок в дверь. Аня открыла — на пороге стояла Тамара Петровна, мать Стаса. Невысокая, аккуратно одетая, с сумкой, из которой торчал пакет из кондитерской.
— Анечка, золотце! — протянула она тягучим, напевным голосом. — Я к вам с гостинцем! Мой Стасик сказал, что ты работаешь, как лошадка, так хоть пироженки попробуй.
Она прошла в гостиную, не разуваясь как следует, осмотрелась и цокнула языком:
— Уютненько, конечно, но темновато. Надо бы посветлее сделать. Обои переклеить, мебель поновее… А то Стасик у меня человек современный, творческий, ему простор нужен, а здесь, сама понимаешь, тесновато.
— Мне хватает, — сдержанно ответила Аня.
— Ну-ну, — протянула свекровь, садясь в кресло и доставая пирожные. — Я вот всё думаю, как вам с ним повезло. Он у меня — золото. Идеи какие! Говорит, проект придумал, просто чудо. Всё для вас, для вашего будущего!
Аня молча ставила чашки. Каждая фраза этой женщины липла к ней, как муха к варенью: вроде бы сладко, а противно.
— Мам, ну ты опять начинаешь, — вмешался Стас, заходя на кухню. — Не дави на человека. Аня у нас практичная, ей пока надо всё согласовать.
— Практичность — вещь нужная, — вздохнула Тамара Петровна, — но иногда стоит рискнуть. Мы с отцом твоим всегда во всём себе отказывали, чтобы тебе дорога открылась. А теперь ты встал на ноги, пора думать о будущем.
Аня с трудом удержала на лице вежливую улыбку. Про «отца» она знала: всю жизнь на заводе, пьянствовал, умер от инфаркта. Никаких накоплений там не было. Но слушать эти легенды приходилось каждый раз.
После ухода свекрови Стас стал как заведённый. Ходил по квартире с рулеткой, чертил, рисовал схемы, искал в интернете картинки «интерьеров мечты». Казалось, он просто не слышит слова «нет».
— Ты не понимаешь, — говорил он, — я же не для себя! Это инвестиция. Квартира подорожает, когда сделаем ремонт. Мы сможем потом её выгодно продать и купить дом. За городом. Свежий воздух, природа…
— Стас, — оборвала его Аня, — у тебя вообще есть деньги на хлеб? Какой дом? Какая инвестиция?
— Не будь занудой! — вспыхнул он. — Я найду. У меня есть варианты. Люди готовы вложиться, если правильно всё оформить.
Слово «вложиться» вызвало у Ани неприятное чувство. Она уже слышала подобное — два раза. Один «проект» закончился долгом в сто тысяч, который она выплачивала из своих. Второй — визитом каких-то мрачных типов в спортивках. Тогда она впервые подумала, что пора бы его выгнать. Но пожалела.
Через неделю она нашла в его бумагах копию свидетельства о собственности на дачу в Сергиево-Посадском районе. Владелица — Тамара Петровна. К копии был прикреплён номер с подписью «Игорь. Агентство».
Аня застыла. Вот он, ответ. Значит, они действительно решили продать дом. И, зная их, не просто так.
Вечером она позвонила Лене — своей единственной настоящей подруге, юристу по образованию и по жизни. Они встретились в маленьком кафе возле работы.
— Он хочет, чтобы мать продала дачу, — без предисловий сказала Аня и протянула документ.
Лена пробежала глазами, потом хмыкнула:
— Угу. Классика жанра. Альфонс плюс манипулятивная маман. Они тебя дожимают, Ань.
— Думаешь, специально?
— А ты сама как считаешь? — Лена откинулась на спинку стула. — Сценарий простой: мать продаёт дом, деньги идут «на ремонт». Всё вроде по любви и для семьи. Только потом тебе напомнят, что ты им обязана до гроба. Её некуда будет поселить — конечно, она переедет к вам. А он будет считать себя хозяином, потому что «всё организовал». И попробуй потом что-то сказать — сразу станешь неблагодарной.
Аня смотрела в чашку с кофе, слушала — и понимала, что подруга права. Каждое слово было как пощёчина, но честная.
— И что мне делать? — спросила она тихо.
— Выгоняй. Без скандала, просто — выгоняй. Чем дальше — тем хуже.
Она вернулась домой поздно, уже в темноте. Подъезд пах мокрым бетоном, на лестничной площадке мигала лампа. Сердце стучало — она шла, как на бой.
Но открыв дверь, поняла: бой уже идёт.
На кухне — стол, накрытый как на праздник. На нём шампанское, фрукты, салат. Тамара Петровна в кружевной блузке, с улыбкой до ушей. Стас — возбуждённый, сияющий.
— Анечка! — закричал он. — У нас новости! Представляешь, мама продала дачу! Всё! Покупатель найден, задаток уже получен! У нас теперь есть деньги на ремонт!
Он подхватил её за руки, стал кружить по комнате.
— Мы сделаем всё, как мечтали! Барную стойку, кирпич, стеклянную перегородку! Это будет новый уровень, понимаешь? Новый этап!
Аня замерла. Смотрела то на него, то на его мать. И вдруг всё стало ясно — отчётливо, почти физически.
Они не обсуждали с ней ничего. Не спрашивали, не советовались. Просто решили. Её поставили перед фактом, как ребёнка.
— Мы не будем делать никакого ремонта, — сказала она тихо, но отчётливо.
Улыбка мгновенно сползла с лица Стаса.
— Что?
— То, что ты слышал. Никакого ремонта не будет.
— Подожди, ты издеваешься? Мы уже всё решили! Деньги есть, проект готов!
— Вы решили. Без меня, — она говорила спокойно, почти холодно. — Ты и твоя мама. Это ваши деньги, ваше решение. Но квартира — моя.
Он уставился на неё, будто не понял слов.
— Но это же для нас! Ради семьи!
— Ради твоего удобства, Стас. Ты хочешь переделать под себя то, что тебе не принадлежит.
Тамара Петровна резко поднялась из-за стола.
— Неблагодарная! — выкрикнула она. — Мы ради тебя последнее отдали! Я от дома отказалась ради вашего счастья, а ты — нож в спину!
— Вас никто не просил продавать дачу, — спокойно ответила Аня. — Это было ваше решение. Я его не разделяю и не собираюсь участвовать в ваших планах.
Наступила тишина. Тяжёлая, как перед грозой. Стас смотрел на неё, лицо побелело.
— То есть ты хочешь сказать, — медленно произнёс он, — что я тебе никто? Что я тут просто… приживала?
— Ты сам сказал, — тихо ответила она. — Я этого слова не употребляла. Но, пожалуй, да, так и есть.
Он побагровел, губы дрогнули.
— Ты ещё пожалеешь, — процедил он. — Останешься одна в своём музее.
Он схватил куртку, мать всхлипнула и, не глядя на Аню, поплелась за сыном. Дверь хлопнула, посуда на полке дрогнула.
Аня осталась стоять в тишине.
Квартира будто выдохнула — впервые за два года.
Прошла неделя.
Аня старалась не думать о Стасе. Первые два дня тишина казалась блаженством. Потом — звенящей пустотой. Она ловила себя на том, что ждёт, будто он вот-вот позвонит, напишет, вернётся… Но телефон молчал.
На работе она погрузилась в отчёты, разговоры, в привычную суету. Вечером приходила домой, включала чайник, включала радио — чтобы хоть какой-то звук.
Ноябрь стоял серый, промозглый, вечно мокрый. Дом у остановки утопал в лужах, окна потели.
В субботу подруга Лена зашла «на чай».
— Ну что, как ты? — спросила она, снимая пальто.
— Нормально. Тихо. Иногда слишком тихо.
Лена усмехнулась:
— Тихо — это не худший вариант. Главное — чтобы дверь не открылась с криком «Я всё осознал».
Аня горько усмехнулась:
— Он не осознает. Ему проще обвинить меня, чем признать, что сам всё разрушил.
— Значит, живи спокойно, — сказала Лена. — И только не вздумай пускать его обратно. Даже если придёт на коленях.
Он вернулся ровно через десять дней.
Поздно вечером, когда Аня уже собиралась лечь. Раздался звонок.
Она не сразу открыла — просто смотрела на дверь, будто пытаясь решить, стоит ли вообще подходить.
Потом всё же повернула замок.
На пороге стоял Стас. Не бритый, глаза покрасневшие, в руках — букет роз и бутылка вина.
— Ань, — тихо сказал он. — Можно войти?
Она отступила.
Он зашёл, снял ботинки, поставил цветы на стол.
— Я, наверное, заслужил, чтобы ты выгнала меня к чёрту. Но, пожалуйста, дай сказать.
— Говори.
Он вздохнул, опустился на стул.
— Я погорячился. Понимаю. Мама меня накрутила, я сам дурак. Просто я… я хотел, чтобы всё было лучше. Для нас. А получилось — как всегда.
— Мама накрутила? — спокойно переспросила Аня. — Она же не заставляла тебя лгать.
Он покачал головой.
— Я не лгал, — устало сказал он. — Просто слишком верил, что всё получится. Я думал, если мы сделаем ремонт, у нас начнётся новая жизнь. Что-то вроде… обновления.
— А продать дачу ради «обновления» — это нормально, да?
— Мама сама захотела! — взорвался он. — Ей этот дом не нужен, ей тяжело там одной. Она решила, что нам эти деньги пригодятся больше.
— Стас, — Аня устало потерла виски. — Давай без театра. Вы всё это провернули за моей спиной. И я больше не хочу в этом участвовать.
Он замолчал. Потом поднял глаза:
— Я люблю тебя, Ань. Честно. Без тебя мне хреново. Я не сплю, не ем, всё время думаю, что всё испортил. Я не прошу ничего — просто хочу быть рядом.
Эти слова задели. Слишком привычно, слишком знакомо. И всё же внутри кольнуло.
— Стас, — сказала она тихо, — я устала от твоего «я всё осознал». Каждый раз одно и то же. Ты обещаешь, потом снова делаешь по-своему. Я больше не хочу это повторять.
Он подошёл ближе.
— Дай шанс. Один. Я всё исправлю.
— Исправь себя, Стас. Без меня.
Он стоял, глядя на неё, потом сжал губы и вышел.
Дверь захлопнулась. Аня осталась в тишине. Но теперь тишина не была страшной — она была выбором.
Через две недели её позвали в бухгалтерию подписать какие-то документы. На выходе она столкнулась с Ириной, знакомой Стаса. Та работала в рекламном агентстве, где он пару раз «брал заказы».
— Ань, привет, — улыбнулась она. — Слушай, а ты тоже участвуешь в их проекте?
— В каком ещё проекте?
— Ну, Стас рассказывал: вы с ним ремонт делаете, мама продала дачу, деньги у него на карте, он закупает материалы.
Аня застыла.
— Деньги — у него на карте?
— Ну да. Он же говорил, что вы вдвоём затеяли глобальную переделку, что всё под контролем. Я, честно, рада за вас. Он такой вдохновлённый был!
Она машинально кивнула, попрощалась и вышла. На улице ветер хлестал дождём по лицу, в голове стучала одна мысль: деньги у него на карте.
В тот же вечер она позвонила Тамаре Петровне.
— Тамара Петровна, добрый вечер. Можно спросить — как там со сделкой по даче?
— Всё прекрасно! — радостно ответила та. — Деньги уже перевели, Стас всё оформил. Слава Богу, успели до снегопадов. Теперь вот думаем, как ремонт начать. Он там у вас всё организует?
— А на чьей карте деньги лежат? — ровно спросила Аня.
— На его, конечно. Мы же вместе решили, что так удобнее. Он всё оплачивает, покупает материалы, договаривается с мастерами. Я-то в этих делах ничего не понимаю.
Аня поблагодарила и положила трубку.
У неё похолодели руки. Он вывел мать на сделку, забрал деньги — и, судя по всему, планировал ремонт без неё. Или вовсе не ремонт.
Через несколько минут она нашла его в мессенджере.
Аня: Стас, мне нужно с тобой поговорить. Срочно.
Стас: Сейчас не могу. Завтра.
Аня: Нет, сегодня. Я знаю про деньги.
Пауза. Потом ответ:
Стас: Ань, ты всё неправильно поняла.
Аня: Тогда объясни.
Стас: Не по телефону. Давай встретимся.
Она согласилась.
Они встретились в кафе у вокзала.
Стас пришёл позже, чем обещал, с измятым видом. В руках — ноутбук и папка.
— Слушай, — начал он сразу, — не делай из мухи слона. Всё под контролем. Деньги целы. Я вложил их, чтобы приумножить.
— Что значит «вложил»?
— Ну, не просто же держать на карте! Один знакомый предложил поучаствовать в схеме — закупка оборудования, перепродажа. Надёжный вариант, я проверил. Через месяц удвоим сумму.
Аня слушала, чувствуя, как в ней закипает ярость.
— Стас, ты хоть понимаешь, что сделал? Это не твои деньги. Это деньги твоей матери, её дом, её жизнь!
— Да я же для нас! — выкрикнул он. — Ради нас обоих!
— Нет, Стас. Ради себя. Ты не умеешь жить без авантюры.
Он нервно рассмеялся.
— Ты просто ничего не понимаешь в бизнесе. Всё будет нормально.
— Нормально? — её голос дрогнул. — Ты обманул меня, мать, всех. И даже сейчас пытаешься выкрутиться.
Он отвёл взгляд.
— Я верну, — глухо сказал он. — Всё верну.
— Когда?
— Через месяц. Максимум два.
Она посмотрела на него и поняла: не вернёт. Никогда.
Через три дня ей позвонила Тамара Петровна.
— Анечка, что-то я не могу дозвониться до Стасика. Телефон выключен. Ты не знаешь, где он?
— Нет, — коротко ответила Аня. — А что случилось?
— Он должен был зайти ко мне, забрать документы… И ещё… — она понизила голос. — Мне позвонили какие-то люди. Говорят, что он им должен. Что если не вернёт в срок, будут разбираться по-другому.
Аня почувствовала, как подкашиваются ноги.
— Сколько должен?
— Они сказали — восемьсот тысяч.
Молчание повисло в трубке.
— Тамара Петровна, — сказала Аня, — пожалуйста, не открывайте никому дверь и ничего не подписывайте. Я разберусь.
Она действительно пыталась разобраться. Через Лениных знакомых узнала, что Стас вложил деньги в какую-то сомнительную схему с криптовалютой и «дропшипингом оборудования». Деньги, естественно, «сгорели».
Он исчез. Телефон недоступен, в соцсетях — тишина. Тамара Петровна каждый день звонила, рыдая и жалуясь на бессонницу.
Аня пыталась помочь ей успокоиться, но внутри не было ни жалости, ни злости — только пустота. Всё разворачивалось, как предсказала Лена.
Прошёл месяц.
В один из вечеров в дверь позвонили. На пороге стоял Стас. Тот же, но будто постаревший на десять лет. Щёки впалые, глаза уставшие.
— Пропусти, Ань, — сказал он тихо. — Мне некуда идти.
Она посторонилась. Он вошёл, сел на табурет у входа, опустил голову.
— Всё рухнуло. Эти уроды меня обманули. Мама теперь со мной не разговаривает. Я всё понимаю. Я виноват. Но мне негде ночевать.
Аня смотрела на него и молчала.
— Можно я останусь на пару дней? Пока всё не улажу? — попросил он.
Внутри у неё боролось два чувства — жалость и твёрдость.
— Нет, Стас. Не можешь.
Он поднял глаза.
— Ты серьёзно? После всего?
— Именно после всего.
Он встал, подошёл ближе.
— Значит, ты вычеркиваешь меня? Вот так просто?
— Не просто, — тихо сказала она. — Но вычеркиваю.
Он выдохнул, посмотрел в сторону.
— Ты изменилась.
— Нет, Стас. Я просто устала быть удобной.
Он кивнул, опустил голову, постоял минуту — и вышел.
Дверь закрылась мягко, без хлопка.
Зима пришла внезапно. Утром Аня просыпалась под треск батарей и редкий скрип снега за окном. Жила одна, но впервые за долгое время чувствовала покой.
Работа шла, вечерами она смотрела старые фильмы, звонила Лене, иногда ездила к сестре.
Однажды, идя с работы, она случайно увидела Стаса. Он стоял у киоска, говорил с кем-то, выглядел измученным. В руках — термостакан и старый телефон.
Он тоже заметил её, но не подошёл. Только коротко кивнул.
Она кивнула в ответ — без ненависти, без жалости. Просто как к человеку из прошлого.
Вечером того же дня позвонила Тамара Петровна.
— Анечка, прости меня, пожалуйста. Я столько наговорила тебе тогда… А теперь всё вижу. Стас сам себя наказал. Он теперь снимает комнату у знакомых, пытается работать. Я просто… хочу поблагодарить. Ты ведь тогда пыталась остановить нас.
Аня слушала, и на душе было спокойно.
— Всё хорошо, Тамара Петровна. Главное, что вы в порядке.
После разговора она выключила свет и подошла к окну.
На улице медленно падал снег — первый настоящий снег этого года. Фонари подсвечивали его мягким золотом.
Аня стояла и думала: жизнь как ремонт. Можно долго откладывать, бояться пыли, грязи, расходов — но без этого ничего не изменится. И иногда, чтобы обновить дом, нужно не ломать стены, а просто выгнать тех, кто в нём чужой.
Она вернулась к креслу, включила торшер, открыла книгу.
На обложке — название, которое вдруг показалось символичным: «Новая глава».
Она улыбнулась.
И впервые за долгое время почувствовала — да, теперь всё действительно её.
