— Глеб, кто это? — Жанна вышла из спальни, вытирая влажные волосы полотенцем. Муж стоял посреди гостиной с телефоном в руке, и лицо у него было такое, словно он только что увидел привидение. Бледное, растерянное, с широко раскрытыми глазами.
Он медленно опустил руку с телефоном и посмотрел на жену так, будто видел её впервые.
— Родственники, — выдохнул он.
— Какие ещё родственники? — не поняла Жанна. Всех его немногочисленных родных она знала прекрасно: отец в Воронеже, двоюродный брат с семьёй в Питере. Они со всеми поддерживали ровные, спокойные отношения, изредка созваниваясь по праздникам.
— Мамины… двоюродные, что ли. Тётя Зина и её сын Валера. Из Усольска.
Жанна нахмурилась. Она была замужем за Глебом семь лет, но никогда не слышала ни о какой тёте Зине из Усольска. Свекровь, царствие ей небесное, умерла задолго до их знакомства, и Глеб нечасто о ней вспоминал, говоря, что у них были сложные отношения.
— И что им нужно? — спросила она, чувствуя, как внутри зарождается смутная тревога. Выражение лица Глеба ей совсем не нравилось.
— Они едут. К нам.
Полотенце замерло в руках Жанны.
— Как это — едут?
— Так. На поезде. Уже подъезжают к Москве. Позвонили обрадовать.
Жанна молча смотрела на мужа, пытаясь осознать услышанное. В их уютную, выстроенную по кирпичику жизнь, в их небольшую двухкомнатную квартиру, купленную в ипотеку с огромным трудом, ехали какие-то совершенно незнакомые люди. Не спросив, не предупредив. Просто — «обрадовать».
— Глеб, я не понимаю. Они решили сделать нам сюрприз? Погостить на пару дней?
— Кажется… не на пару, — виновато пробормотал он, избегая её взгляда. — Тётя Зина сказала, что они продали там свою квартиру… и решили перебраться в столицу. Насовсем.
Воздух в комнате стал густым и тяжёлым. Жанна опустила полотенце на кресло и подошла к мужу вплотную.
— Погоди. Давай по порядку. Какие-то люди, которых ты не видел лет двадцать, а я вообще никогда, продают своё жильё, садятся на поезд и едут жить к нам? Я всё правильно поняла?
— Жан, ну не жить… а пожить. Пока не устроятся, — Глеб начал нервно ходить по комнате. — Она говорит, мама бы ей не отказала. Она же вроде как её сестра…
— Двоюродная! — отрезала Жанна. — И твоя мама умерла десять лет назад. А мы с тобой — живые. И у нас своя жизнь. У них есть твой номер? Дай мне.
Глеб колебался.
— Жан, может, не надо? Неудобно как-то… Они же уже в пути.
— Неудобно спать на потолке, — холодно ответила она, забирая у него телефон. — А ставить людей перед фактом своего приезда — это не «неудобно», это наглость.
Она быстро нашла в последних вызовах незнакомый номер и нажала на вызов. В трубке почти сразу ответил бодрый женский голос, перекрываемый шумом вокзала.
— Алло! Глебушка, это ты, соколик? Мы уже вышли из вагона, сейчас разберёмся, куда идти!
— Здравствуйте, — ровным, ледяным тоном произнесла Жанна. — Это Жанна, жена Глеба. Я так понимаю, вы к нам в гости едете?
— Жанночка! Здравствуй, деточка! — голос в трубке ничуть не смутился. — Конечно, к вам! А к кому же ещё! Родня ведь!
— Так вот, — продолжила Жанна, чувствуя, как Глеб за её спиной буквально перестал дышать. — Разворачивайтесь. Я вас даже не видела ни разу, и принимать у себя в доме на неопределённый срок не намерена.
В трубке на несколько секунд повисла оглушительная тишина. Даже шум вокзала, казалось, стих.
— Девочка, ты что такое говоришь? — наконец прошипел голос, полный оскорблённого достоинства. — Мы же семья! Глеб — сын моей сестрицы! Как это — разворачивайтесь?
— Вот так. Берите билеты и поезжайте обратно в свой Усольск. У нас не приют для бездомных родственников. Всего доброго.
Жанна нажала отбой и с силой положила телефон на стол. В гостиной стояла звенящая тишина. Глеб смотрел на неё с ужасом и… каким-то странным восхищением.
— Ты… ты правда это сказала? — прошептал он.
— А что я должна была сказать? «Добро пожаловать, дорогие гости, располагайтесь, вот вам наши тапочки и наша жизнь в полное ваше распоряжение»? Глеб, очнись! Они продали квартиру! Они едут сюда жить!
— Но куда они теперь? На вокзале останутся?
— Это их проблемы! Взрослые люди должны думать головой, прежде чем совершать такие поступки! Они на что рассчитывали? Что мы подвинемся, уплотнимся и будем водить с ними хороводы? У нас ипотека, работа, у нас своя жизнь, в которой нет места для чужих людей!
Телефон на столе снова зазвонил. Глеб дёрнулся, но Жанна жестом его остановила. Она снова взяла трубку.
— Я слушаю.
— Это Валера, — раздался в трубке молодой недовольный голос. — Вы там совсем, что ли? Мать в предынфарктном состоянии, на лавке сидит. Вы что творите?
— Валера, — спокойно ответила Жанна. — Вашей маме столько же лет, сколько и моей. И если бы моя мама продала квартиру и поехала жить к незнакомым людям, я бы вызвала ей скорую психиатрическую помощь. А вы, как я понимаю, совершеннолетний и дееспособный. Вот и решайте ваши проблемы самостоятельно. Не звоните сюда больше.
Она снова отключилась и заблокировала номер.
— Всё, — сказала она, глядя на побелевшего мужа. — Концерт окончен.
Но она ошиблась. Это был только антракт.
Через полтора часа в их дверь позвонили. Настойчиво, требовательно. Жанна посмотрела в глазок и её сердце ухнуло. На пороге стояла полная женщина в ярком, не по возрасту, пуховике, а рядом с ней — угрюмый парень лет двадцати пяти с огромным чемоданом. Тётя Зина и Валера.
— Я не открою, — твёрдо сказала Жанна, отходя от двери.
— Жан, они же там… на лестнице, — залепетал Глеб. — Соседи увидят…
— Пусть видят! Пусть весь мир видит, как наглые люди пытаются вломиться в чужой дом!
Но звонок не прекращался. К нему добавился стук. Сначала робкий, потом всё более и более уверенный.
— Глеб, открой! Сынок, это же я, тётя Зина! — донёсся с площадки приглушённый голос. — У нас ноги отваливаются стоять!
Глеб посмотрел на жену с мольбой.
— Жанночка, пожалуйста. Давай просто поговорим. Выгоним, если что. Но не на лестнице же…
Жанна сцепила зубы. Она знала своего мужа. Мягкий, неконфликтный, он не мог выдержать этого давления. Проще было впустить врага в крепость и сражаться с ним внутри, чем слушать его скрежет за воротами.
— Ладно, — выдохнула она. — Открывай. Но учти, это твоя ответственность.
Глеб с явным облегчением кинулся к двери. Как только замок щёлкнул, в квартиру буквально ввалилась тётя Зина. Она была именно такой, какой Жанна её себе и представляла: крупная, громкая, с лицом, на котором было написано страдание вселенского масштаба. За ней, не говоря ни слова, вкатил в прихожую чемодан Валера.
— Ох, Глебушка, соколик ты наш! — запричитала Зинаида, пытаясь обнять опешившего Глеба. — Думала, не доживём, на бетонном полу ночевать придётся! А это, значит, твоя Жанна? — она смерила Жанну оценивающим взглядом с головы до ног, и в её глазах не было ни капли тепла. — Бойкая девочка. С характером. По телефону-то как она нас… Ну да ладно, в тесноте, да не в обиде, правда ведь?
Она, не дожидаясь ответа, прошла в гостиную, как к себе домой. Валера молча последовал за ней.
— Ну, квартирка у вас, конечно, не царские хоромы, — беззастенчиво оглядываясь по сторонам, заявила тётя. — Маленькая. Ну ничего, мы с Валерочкой на диване поместимся. Мы не гордые.
Жанна почувствовала, как внутри неё закипает ярость. Она посмотрела на Глеба, который стоял с таким видом, будто его ударили мешком по голове.
— Уважаемая Зинаида… отчество? — с ледяной вежливостью спросила Жанна.
— Петровна, — снисходительно бросила та, уже присаживаясь на их диван и по-хозяйски похлопывая по подушке.
— Зинаида Петровна. Вы, кажется, не поняли, что я вам сказала по телефону. Вы здесь не останетесь. Ни на диване, ни на коврике в прихожей.
Тётя Зина поджала губы, и её лицо мгновенно приняло скорбное выражение.
— Деточка, как же так? Мы же родня. Кровь — не водица. Неужто выгонишь нас на улицу, на ночь глядя? У Глебушкиной матери сердце бы разорвалось, если б она это увидела! Она мне всегда говорила: «Зинок, если что, ты только свистни, я последний кусок хлеба отдам!»
— Моя мама умерла, — тихо, но твёрдо сказал Глеб, наконец приходя в себя. — И давайте не будем ею спекулировать.
Жанна с удивлением посмотрела на мужа. Кажется, крепость ещё не пала.
— Глебушка, да как ты можешь! — всплеснула руками Зинаида. — Я же ради тебя… ради памяти сестры… Мы же не на шею вам садиться приехали! Мы люди работящие! Валерочка у меня парень золотой, любую работу найдёт. А я по хозяйству помогу. Я смотрю, у тебя шторы какие-то… блёклые. Я бы весёленькие повесила, в цветочек. И пыль вот тут…
Она демонстративно провела пальцем по полке, но Жанна её опередила.
— Не утруждайтесь. Пыль я вытираю сама. И шторы меня тоже устраивают. Так же, как и вся моя жизнь до вашего прихода. Глеб, проводи гостей.
Но Зинаида Петровна была не из тех, кто легко сдаётся. Она пустила в ход тяжёлую артиллерию — слёзы. Крупные, как горох, они покатились по её щекам.
— На улицу… Родную кровь… В чужом городе… Боже мой, за что мне такое наказание! Валера, сынок, собирай чемодан, пойдём на вокзал, там и сгинем! Пусть потом всю жизнь мучаются!
Валера, который до этого молча сидел в кресле, уставившись в телефон, поднял голову.
— Мам, перестань. Никуда мы не пойдём. Глеб, ты же мужик, в конце концов. Скажи ей. Мы же не на неделю приехали. Мы жить тут будем, пока своё не купим.
Эта фраза прозвучала как выстрел. «Жить тут будем». Не «поживём», а «будем жить». Жанна увидела, как дёрнулось лицо Глеба. До него, кажется, наконец-то дошёл весь масштаб катастрофы.
— Никто здесь жить не будет, — отчеканила Жанна. — Глеб, я жду.
Глеб глубоко вздохнул, набрал в грудь воздуха и посмотрел на своих незваных родственников.
— Тётя Зина, Валера. Жанна права. Вам придётся уехать. Мы не можем вас принять.
— Куда уехать?! — взвизгнула Зинаида. — Обратно, в Усольск, где у нас ни кола, ни двора?! Ты это предлагаешь?!
— Я могу снять вам гостиницу. На три дня, — голос Глеба дрожал, но он продолжал. — За это время вы сможете найти себе съёмную комнату или решить, что делать дальше. Это всё, что я могу предложить.
— Гостиницу! Комнату! — Зинаида вскочила. — Да мы на квартиру в Москве рассчитывали! Думали, ты поможешь, как родственнику! Первый взнос там, или поручителем станешь… У тебя же зарплата хорошая, московская!
Вот оно. Истинная цель визита. Не просто пожить, а присосаться, использовать их как трамплин для своей новой жизни.
— Квартиру? — переспросила Жанна, и в её голосе зазвенел металл. — Вы продали свою конуру в Усольске и решили, что этих денег, вместе с нашими, хватит на квартиру в Москве? Вы в своём уме?
— Не смей так с матерью разговаривать! — рявкнул Валера, тоже поднимаясь. — Ты вообще кто такая? Пришлая, а командуешь! Это квартира Глеба!
— Эта квартира в такой же степени моя, как и его! — Жанна шагнула вперёд, больше не сдерживаясь. — Мы за неё ипотеку двадцать лет платить будем! Вместе! А вы кто такие?! Вы свалились как снег на голову и уже делите наше имущество и распоряжаетесь нашими деньгами! Вон отсюда! Оба!
— Глеб! Ты слышишь, как она со мной разговаривает?! С твоей родной тёткой! — заголосила Зинаида. — Ты позволишь этой… этой… выгнать нас?!
Глеб стоял между двух огней. С одной стороны — разъярённая жена, абсолютно правая в своём гневе. С другой — плачущая тётка и её наглый сын, давящие на все болевые точки: родство, память об умершей матери, долг.
— Уходите, — сказал он глухо, не глядя ни на кого. — Пожалуйста, просто уходите.
— Ах, вот как! — лицо Зинаиды исказилось. Слёзы мгновенно высохли. — Значит, променял родную кровь на юбку! Ну и сиди с ней! Но помни, Глеб, земля круглая! Ещё приползёшь, помощи просить, да поздно будет! Подавись своей квартирой!
Она развернулась и, чеканя шаг, направилась к выходу. Валера схватил чемодан и, бросив на Жанну и Глеба взгляд, полный ненависти, последовал за ней. Дверь за ними захлопнулась с такой силой, что в серванте звякнула посуда.
В квартире наступила мёртвая тишина. Жанна стояла посреди комнаты, всё её тело дрожало от пережитого напряжения. Глеб медленно опустился на диван и закрыл лицо руками.
— Прости, — прошептал он. — Прости, Жан. Я… я растерялся. Они так навалились…
Жанна подошла и села рядом. Она не стала его упрекать. Она видела, чего ему стоило это решение. Он перешагнул через себя, через вбитое с детства «родственникам надо помогать», «старших надо уважать». Он выбрал её. Их семью.
— Всё в порядке, — тихо сказала она, кладя руку ему на плечо. — Мы справились.
Глеб поднял на неё глаза. В них стояли слёзы.
— Они же прокляли меня, Жан.
— Глеб, это просто слова. Злые, обидные, но пустые. Настоящее проклятие — это позволить чужим людям разрушить твою жизнь. А мы этого не позволили.
Они долго сидели молча в своей маленькой, но теперь снова такой уютной и безопасной гостиной. За окном шумел большой город, в котором где-то на вокзале сидели два злых, разочарованных человека. Но это была уже не их проблема. Их проблема была решена. Дорогой ценой, через скандал, через разрыв с призраками прошлого, но решена.
Телефон Глеба завибрировал на столе. Номер был незнакомый. Вероятно, Зинаида купила новую сим-карту. Глеб, не колеблясь ни секунды, взял телефон и выключил его. Совсем.
— Завтра утром включу, — сказал он, глядя на Жанну. И в его взгляде она увидела не только вину и усталость, но и огромное облегчение.
Она улыбнулась ему в ответ. Крепость выстояла.
