Я стояла у окна и смотрела, как сын гоняет мяч во дворе. Муж возился на кухне — ругался на сковородку. Обычный вечер. Телефон завибрировал. Сестра. Я машинально потёрла левое запястье — там, где шрам. Старый. С десяти лет. Мама тогда швырнула на меня осуждающий взгляд, потому что я разбила тарелку. А сестра стояла рядом и молчала.
— Алло, ты чего молчишь? Мама оформила на меня квартиру. Дарственная. Ну ту, где мы с Максимом живём.
Я молчала. В горле встал ком.
— Ты чего? Обиделась? Мы там восемь лет живём, ты в курсе. Я маме помогала, между прочим.
— Сколько ты выслала за эти годы?
— Ну… не считала. Но регулярно.
Я посмотрела на сына за окном.
Десять лет мы снимали жильё. Съезжали, когда хозяева поднимали цену. Ютились в однушках. А у матери была двухкомнатная квартира от бабушки. Туда въехала сестра с мужем — «на время». Восемь лет назад. До этого они снимали два года, а потом мама их позвала. «Зачем деньги на ветер?» Мне такого предложения не было.
— И что мне теперь делать, Инна? Радоваться?
— Не психуй. Мама сказала, что тебе её дом достанется. Когда она… ну, сама понимаешь. И вообще, надо было с мамой лучше общаться. Может, тебе бы тоже что-то перепало.
Я положила трубку. Муж вышел из кухни.
— Что случилось?
— Мама решила показать, кто в семье любимая дочь.
На следующий день я поехала к матери. Она открыла дверь недовольная — будто я помешала. В прихожей пахло борщом и чем-то сладким. Мать пекла. Раньше она пекла для сестры. Для меня — никогда.
— Зашла бы хоть предупредила.
Мы сели на кухне.
— Почему ты отдала квартиру Инне?
Мать поморщилась.
— А что такого? Она там живёт, ей удобно. И помогала мне.
— Сколько она выслала?
— Не помню. Но помогала, это главное.
Я открыла калькулятор в телефоне, стала считать вслух. Восемь лет. Небольшие суммы раз в месяц. В итоге — меньше, чем год аренды. Мать отвернулась к окну.
— Не надо мне с цифрами. Тебе мой дом достанется, когда меня не станет.
— Мне сорок два, мама. Сыну десять. Нам жильё нужно сейчас.
— Что, хочешь, чтобы я поскорее ушла из жизни? — голос стал громче. — Собственная дочь желает мне…
Я встала. Взяла сумку. Посмотрела на её руки — те самые, что били меня в детстве. Те, что гладили сестру по голове.
— Я ничего тебе не желаю. Просто хотела понять.
Она не ответила. Я вышла и больше не звонила. Удалила их обеих из контактов. Муж ушёл через год — сказал, что устал от съёмных квартир и моей замкнутости. Сыну было одиннадцать.
Прошло семь лет. Я встретила Олега — открыли небольшой бизнес, сетевой магазин. Пошло. Купили квартиру, трёшку. Машину. Стали ездить на море. Сын поступил в институт. Жизнь наладилась. Без матери. Без сестры. Без их голосов.
Однажды вечером я выложила пару фотографий с моря в соцсети. Ничего особенного — закат, ресторан. Через час пришло сообщение. Инна.
«Видела твои фото. Хорошо устроилась. Слушай, мама хочет в Таиланд. Давно мечтает. Ей уже за семьдесят, понимаешь? Скинься на путёвку. Ну и для меня с Дамиром тоже, раз уж ты туда каждый год летаешь. Мы присмотрим за ней. Ты же не откажешь родной матери?»
Я перечитала три раза. Олег заглянул через плечо.
— Это она?
Я кивнула. Набрала коротко: «Нет». Отправила. Через минуту телефон разрывался. Звонки. Сообщения. Сестра. Потом мать. Я не брала трубку. Читала, что пишут. Сначала удивление. Потом возмущение. Потом оскорбления. «Ты жадная», «Бессердечная», «Мы для тебя всё делали».
Олег попытался забрать телефон. Я не дала.
— Хочу прочитать до конца.
Последнее сообщение было от матери: «Ты мне больше не дочь».
Я выдохнула. Не было удара. Не было слёз. Только лёгкая пустота. Я потёрла шрам на запястье. Написала: «Хорошо». И заблокировала обеих.
Через месяц пришла повестка. Мать подала на алименты. Я сидела в коридоре суда. Рядом — сестра в новом пальто, с модной сумкой. Не смотрела в мою сторону. Мать пришла с подругой. Бросила на меня один взгляд — холодный, полный презрения.
Суд был коротким. Юрист матери говорил о долге дочери, о пожилом возрасте. Мой юрист пытался возразить. Я его остановила.
— Не надо. Я согласна.
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Судья огласила решение — ежемесячные выплаты. Мать встала и вышла, не оглянувшись. Сестра задержалась, подошла ближе.
— Видишь? Справедливость восторжествовала. Ты должна была помогать всегда.
Я посмотрела ей в глаза.
— Конечно. Буду помогать. Каждый месяц. Официально.
Она не поняла. Развернулась и ушла.
Первый платёж я сделала через банк. В назначении написала: «Алименты на содержание матери по решению суда». Квитанцию сохранила. Сфотографировала. Отправила копию сестре. Без комментариев.
Она не ответила. Через неделю позвонила мать.
— Зачем ты отправила Инне квитанцию?
— А что такого? Просто показала, что плачу. Регулярно. По закону.
Мать замолчала. Положила трубку. Я продолжала платить каждый месяц. И каждый раз отправляла копию сестре. Молча. Просто документ.
Через три месяца сестра написала: «Хватит присылать это».
Я ответила: «Почему? Ты же радовалась, что справедливость восторжествовала. Вот она и торжествует. Каждый месяц».
Она заблокировала меня. Но квитанции я продолжала отправлять на рабочую почту. Которую она не могла заблокировать.
Олег однажды спросил, зачем мне это.
— Хочу, чтобы они помнили. Каждый месяц. Что я плачу за мать, которая отдала квартиру сестре. Что я содержу женщину, которая меня никогда не любила. Пусть знают.
Он кивнул. Больше не спрашивал.
Через год мать заболела. Ничего серьёзного — просто возраст. Сестра позвонила с незнакомого номера.
— Маме нужен уход. Ты должна приехать.
— Почему я?
— Потому что ты дочь. И потому что платишь. Значит, ты в ответе.
Я приехала. Один раз. Мать лежала на диване под пледом. Сестра стояла рядом с недовольным лицом.
— Ну наконец-то. Можешь посидеть с ней пару часов? Мне в магазин надо.
Я села в кресло напротив. Мать открыла глаза, посмотрела на меня. Молча. Сестра ушла, хлопнув дверью. Мы сидели минут десять. Потом мать заговорила.
— Ты злишься на меня.
— Нет.
— Тогда почему так холодна?
Я посмотрела на её руки поверх пледа. Старые, с венами. Эти руки когда-то били меня. Потом гладили сестру. Я потёрла свой шрам.
— Я не злюсь. Просто мне всё равно.
Она вздрогнула. Отвернулась к стене. Я встала, налила воды, поставила стакан на тумбочку. Проверила лекарства. Всё на месте. Оставила записку для сестры: «Лекарства приняты. Температуры нет. Если что — звони врачу». И ушла.
Сестра позвонила вечером. Кричала, что я бессердечная. Я слушала молча.
— Инна, у тебя есть квартира. Подаренная. Живи там и ухаживай. Я плачу деньги. Это всё, что я должна.
Она положила трубку.
Через месяц пришло сообщение от матери. С того же незнакомого номера — видимо, сестра дала свой.
«Прости меня. Я была неправа. Хочу всё исправить».
Я прочитала. Олег сидел рядом.
— Что ответишь?
Я вспомнила детство. Сковородку. Шрам. Слова «вот моя доченька, а ты не такая». Квартиру, отданную сестре. Суд. Холодный взгляд в коридоре.
— Ничего.
— Совсем?
— Совсем.
Я удалила сообщение. Не заблокировала номер — просто стёрла. Олег обнял меня за плечи.
— Тебе не жалко её?
— Нет. Некоторые слова приходят слишком поздно.
Платежи я продолжала делать каждый месяц. С одной формулировкой: «Алименты на содержание матери по решению суда». Квитанции отправляла сестре. Она больше не писала. Не звонила. Мать тоже молчала.
Сын однажды спросил, почему я плачу женщине, которая меня не любила.
— Потому что я не хочу быть такой, как она. Я плачу не для неё. Для себя. Чтобы знать, что сделала всё, что должна была. И больше ничего не должна.
Он кивнул. Понял.
Мать написала ещё раз. Те же слова о прощении. Я снова удалила, не ответив. Сестра больше не выходила на связь. Иногда я заходила в её профиль — из любопытства. Она не выкладывала фотографии из ресторанов. Не хвасталась обновками. Только редкие посты про работу. Я не злорадствовала. Просто смотрела и закрывала страницу.
Олег сказал, что я изменилась. Стала спокойнее.
— Просто освободилась.
— От чего?
— От них. От того, что они обо мне думают. От надежды, что они меня когда-нибудь полюбят.
Мы продолжали жить. Работать. Ездить на море. Платить алименты. Без драмы. Без слёз. Просто жить.
Последнее сообщение от матери пришло в прошлом месяце: «Мне плохо. Приезжай».
Я прочитала. Посмотрела на Олега.
— Поедешь?
— Нет. У неё есть Инна. Есть деньги, которые я плачу. Этого достаточно.
Он не стал спорить. Я встала, подошла к окну. На улице светило солнце. Было тепло. Хорошо. Я посмотрела на своё отражение в стекле. На руку со шрамом. И улыбнулась.
Некоторые раны не заживают. Но перестают болеть. Когда ты перестаёшь ждать, что их кто-то залечит.
