— Мама приедет через час, так что приберись в гостиной и поставь чайник! — крикнул Андрей из прихожей, натягивая ботинки.
Лариса замерла с тряпкой в руках. В груди что-то болезненно сжалось. Снова. В который раз за последние три года. Визиты свекрови превратились в её личный кошмар, но Андрей этого упорно не замечал.
— Андрюш, может, не надо? Мы же только вчера с ней виделись…
— Не выдумывай! Мама соскучилась. И вообще, она имеет право видеть сына когда захочет. Всё, я на работу опаздываю!
Хлопнула дверь. Лариса медленно опустилась на диван. На часах было восемь утра субботы. Выходной день, который она планировала провести в постели с книжкой и чашкой кофе, снова превращался в спектакль одного актёра. Актёра по имени «идеальная невестка».
Нина Павловна появилась ровно через час. Как всегда, с огромной сумкой продуктов, которые «вы там небось опять ничего не купили». Как всегда, с критическим взглядом, скользящим по квартире в поисках пыли или беспорядка. Как всегда, с фальшивой улыбкой на накрашенных губах.
— Лариса, деточка! — пропела она, целуя невестку в щёку. От неё пахло дорогими духами и чем-то ещё — неуловимым запахом превосходства. — Что-то ты бледненькая. Опять на диетах сидишь? Мужчины любят, когда есть за что подержаться!
Лариса натянуто улыбнулась. В который раз проглотила колкость. В который раз сделала вид, что не заметила яда в медовом голосе свекрови.
— Спасибо за заботу, Нина Павловна. Чай будете?
— Конечно, милая. Только заварку покрепче сделай. В прошлый раз ты мне какую-то водичку подала.
Пока Лариса возилась на кухне, свекровь устроилась в гостиной как полноправная хозяйка. Она уже успела передвинуть вазу на журнальном столике («так гармоничнее»), поправить шторы («криво висели») и громко вздохнуть над фотографией на стене, где Лариса и Андрей обнимались на фоне моря.
— Когда уже внуков дождусь? — начала она свою любимую песню, едва Лариса появилась с подносом. — Андрюше уже тридцать пять! А вам сколько? Тридцать два? Часики-то тикают!
— Мы пока не планируем детей, — ровно ответила Лариса, наливая чай. Эту фразу она повторяла уже сотый раз.
— Не планируете! — фыркнула Нина Павловна. — А кто планировать будет, когда поздно станет? Вот у Верочки, подруги моей, невестка родила двойню! На третьем году брака! А вы сколько женаты? Три года? И что?
Лариса сжала чашку так крепко, что побелели костяшки пальцев. В голове пульсировала мысль: «Спокойно. Это всего на пару часов. Потерпи.»
Но Нина Павловна только входила во вкус.
— Я вот смотрю на тебя, Лариса, и думаю: может, дело в карьере? Всё работа да работа. А женщина должна о семье думать в первую очередь! Вот я Андрюшу одна вырастила, всю себя ему отдала. И правильно сделала — посмотри, какой мужчина получился!
«Маменькин сынок получился», — мысленно поправила Лариса, но вслух промолчала.
— И вообще, — продолжала свекровь, оглядывая комнату, — что-то вы совсем за квартирой не следите. Пыль вон на полках. Окна давно мыли? А ковёр? Его вообще надо в химчистку сдать!
— Мы убирались на прошлой неделе, — тихо возразила Лариса.
— На прошлой неделе! — передразнила Нина Павловна. — Милочка, уборку надо делать каждый день! Каждый! Вот я в своей квартире…
И понеслось. Получасовая лекция о том, как правильно вести хозяйство, как готовить борщ («ты его варишь, а не томишь, как положено!»), как гладить рубашки («складки же остаются!») и как вообще быть хорошей женой.
Лариса слушала и чувствовала, как внутри растёт глухое отчаяние. Она пыталась. Честно пыталась наладить отношения со свекровью. Готовила её любимые блюда — не то. Дарила подарки — не такие. Звонила, интересовалась здоровьем — навязывается. Не звонила — забыла о существовании матери мужа.
В какой-то момент Нина Павловна поднялась и направилась в спальню «посмотреть, что вы тут наменяли». Лариса поплелась следом, уже зная, что сейчас будет.
— Боже мой! — всплеснула руками свекровь, увидев новые шторы. — Что это за цвет? Фиолетовый? В спальне? Да это же кошмар! И покрывало не подходит совершенно!
— Нам с Андреем нравится, — попыталась защититься Лариса.
— Андрюше нравится? — Нина Павловна повернулась к ней с таким видом, словно та солгала о чём-то священном. — Мой сын с детства любит спокойные тона! Бежевые, кремовые! А это… это какой-то бордель!
Слово ударило как пощёчина. Лариса почувствовала, как к горлу подступает ком. Нет, только не плакать. Не при ней.
— И вообще, — продолжала свекровь, открывая шкаф, — что за бардак? Вещи как попало висят! А это что? Андрюшины рубашки рядом с твоими платьями? Их отдельно вешать надо!
Она начала демонстративно перевешивать одежду, бормоча себе под нос что-то о «современных девицах, которые ничего не умеют». Лариса стояла и смотрела, как чужой человек хозяйничает в её спальне, в её личном пространстве. И вдруг поняла — так будет всегда. Нина Павловна никогда не примет её. Никогда не увидит в ней достойную жену для своего обожаемого сына.
— Хватит, — тихо сказала она.
Свекровь обернулась, держа в руках очередную рубашку.
— Что, прости?
— Я сказала, хватит. Положите рубашку на место.
Нина Павловна замерла, глядя на невестку так, словно та вдруг заговорила на незнакомом языке.
— Это ты мне указываешь? — её голос стал ледяным.
— Да, я вам указываю. В моём доме. В моей спальне.
— В твоём доме? — Свекровь расхохоталась. — Деточка, это квартира моего сына! Я помогала с первоначальным взносом на ипотеку! Так что имею полное право…
— Нет, не имеете, — перебила Лариса, чувствуя, как внутри поднимается волна решимости. Три года молчания, три года унижений прорвались наружу. — Это наша с Андреем квартира. Наша семья. И я больше не позволю вам приходить сюда как к себе домой и указывать, как мне жить!
Лицо Нины Павловны стало багровым.
— Да как ты смеешь! Неблагодарная! Я столько для вас делаю! Продукты вожу, помогаю советами…
— Советами? — Лариса невесело усмехнулась. — Вы называете это советами? Это критика, постоянная критика! Что бы я ни делала — всё не так! Готовлю не так, убираю не так, одеваюсь не так! Даже дышу, наверное, не так!
— Не повышай на меня голос!
— А вы не унижайте меня в моём же доме!
Они стояли друг против друга — две женщины, между которыми повисло электрическое напряжение. Нина Павловна первой пришла в себя. Она медленно положила рубашку обратно в шкаф и повернулась к невестке. В её глазах плескалась такая ненависть, что Лариса невольно отступила на шаг.
— Ну что ж, — процедила свекровь. — Теперь я вижу твоё истинное лицо. Андрюша узнает, какая ты на самом деле. Посмотрим, что он скажет!
Она величественно прошла мимо Ларисы, забрала из гостиной свою сумочку и направилась к выходу. У двери обернулась.
— Запомни, девочка. Я его мать. Я была с ним всегда и буду всегда. А ты… ты временное явление в его жизни.
Дверь хлопнула. Лариса осталась стоять посреди прихожей, чувствуя одновременно опустошение и странное облегчение. Она сказала. Наконец-то сказала всё, что копилось годами. Но что теперь будет?
Андрей вернулся вечером. По его лицу Лариса сразу поняла — Нина Павловна уже успела нажаловаться. Он молча прошёл в комнату, сел на диван и посмотрел на жену тяжёлым взглядом.
— Мама плакала, — сказал он. — Три часа плакала у меня в кабинете. Говорит, ты её оскорбила и выгнала.
— Я не выгоняла. Я попросила не хозяйничать в нашей спальне.
— Она хотела помочь!
— Андрей, она перевешивала наши вещи! Критиковала всё подряд! Назвала нашу спальню борделем!
— Мама иногда резко выражается, но она не со зла…
— Не со зла? — Лариса не верила своим ушам. — Она унижает меня три года подряд, а ты говоришь «не со зла»?
— Не преувеличивай. Мама просто переживает за нас…
— За тебя! Она переживает только за тебя! А я для неё — пустое место! Недостойная её драгоценного сына!
Андрей встал, прошёлся по комнате, потёр виски.
— Лариса, это моя мать. Единственный близкий человек, который у меня был всю жизнь. Она вырастила меня одна, пожертвовала ради меня всем…
— И теперь считает, что ты ей должен по гроб жизни?
— Не смей так говорить о моей матери!
— А ты не смей защищать её, когда она откровенно издевается надо мной!
Они кричали друг на друга ещё час. Андрей обвинял жену в неблагодарности и эгоизме. Лариса пыталась объяснить, что больше не может терпеть постоянные унижения. Но они словно говорили на разных языках. Для Андрея мать была святой. Для Ларисы — тираном в юбке.
В конце концов, выдохшись, они разошлись по разным комнатам. Лариса легла в спальне, Андрей остался на диване в гостиной. Впервые за три года брака они спали отдельно.
Утром Андрей вёл себя подчёркнуто холодно. Молча выпил кофе, молча оделся. У двери обернулся.
— Я к маме. Она расстроена, нужно её поддержать. И Лариса… подумай о своём поведении. Мама — пожилой человек, ей нужно уважение.
Он ушёл, оставив жену одну в пустой квартире. Лариса сидела на кухне, глядя в окно. На улице шёл дождь — серый, унылый, бесконечный. Как её жизнь.
Телефон зазвонил около полудня. Номер Андрея.
— Мы с мамой поговорили, — сказал он без предисловий. — Она готова тебя простить.
— Простить? За что? За то, что я защищала свои границы?
— Лариса, не начинай снова. Мама согласна забыть вчерашнее, если ты извинишься.
— Я не буду извиняться.
Молчание.
— Тогда мы имеем проблему, — наконец сказал Андрей. — Потому что я не могу выбирать между матерью и женой.
— А я не прошу выбирать. Я прошу уважать меня и защищать от её нападок.
— Это не нападки, это… забота.
Лариса устало закрыла глаза. Бесполезно. Он никогда не увидит правды, потому что не хочет её видеть. Для него удобнее жить в иллюзии, где его мать — идеальная женщина, а проблемы в семье — результат несговорчивости жены.
— Знаешь что, Андрей? Оставайся с мамой столько, сколько нужно. А я пока подумаю.
— О чём подумаешь?
— О том, хочу ли я провести остаток жизни в роли мишени для токсичной свекрови и жены человека, который не способен меня защитить.
Она отключилась, не дожидаясь ответа.
Следующие дни прошли в странном оцепенении. Андрей не возвращался домой — жил у матери. Писал смс с требованиями одуматься и извиниться. Лариса не отвечала. Она использовала это время, чтобы разобраться в себе, в своих чувствах, в своей жизни.
И чем больше думала, тем яснее понимала — так больше продолжаться не может. Либо Андрей начнёт выстраивать границы с матерью, либо их брак обречён. Потому что жить в постоянном стрессе, в атмосфере критики и унижения — это не жизнь, а медленная смерть души.
На четвёртый день раздался звонок в дверь. Лариса посмотрела в глазок и обмерла. Нина Павловна. Одна, без Андрея.
— Открой, — требовательно сказала свекровь. — Нам нужно поговорить.
Лариса медленно отперла замок. Нина Павловна прошла в квартиру как к себе домой, не разуваясь направилась в гостиную.
— Ну что, догулялась? — начала она без предисловий. — Андрюша места себе не находит. Не ест, не спит. Ты довольна?
— Это его выбор — жить у вас.
— Его выбор? — свекровь рассмеялась. — Глупая ты девка. Он живёт у меня, потому что ты его выгнала своим поведением!
— Я никого не выгоняла. Это он решил уйти к мамочке жаловаться.
Глаза Нины Павловны опасно сузились.
— Смотри мне, девочка. Я тебе не враг, но и не друг. Я мать. И я не позволю какой-то выскочке разрушить жизнь моего сына.
— Выскочке? — Лариса почувствовала, как внутри снова поднимается волна гнева. — Я его жена! Три года мы женаты!
— Три года — это ничто. Я с ним тридцать пять лет. Я знаю его лучше, чем ты когда-либо узнаешь. И я знаю, что ему нужно.
— Ему нужно повзрослеть и отлепиться от вашей юбки!
Пощёчина прозвучала как выстрел. Лариса прижала руку к горящей щеке, не веря в происходящее.
— Как вы посмели…
— Я всё посмею ради сына, — прошипела Нина Павловна. — А теперь слушай внимательно. Либо ты извиняешься и принимаешь правила игры, либо я сделаю всё, чтобы Андрюша с тобой развёлся. И поверь, у меня получится. Он всегда слушается маму.
Она развернулась и направилась к выходу. У двери обернулась.
— У тебя два дня на размышления. Потом я приму меры.
Когда за ней захлопнулась дверь, Лариса медленно сползла по стене на пол. Щека горела, но сильнее жгло унижение. Её ударили. В её собственном доме. И муж, который должен был защищать, выбрал сторону агрессора.
В этот момент она приняла решение.
Вечером она позвонила Андрею.
— Приезжай домой. Нам действительно нужно поговорить.
Он приехал через час. Осторожный, напряжённый, готовый к новой ссоре. Но Лариса была спокойна. Пугающе спокойна.
— Твоя мать была здесь сегодня, — сказала она без предисловий.
— Да, она сказала, что хотела помириться…
— Она дала мне пощёчину.
Андрей замер.
— Что? Не может быть! Мама никогда…
— Вот, — Лариса повернула голову, показывая всё ещё красную щеку. — Можешь спросить у неё, если не веришь мне.
Андрей молчал, глядя на след от удара. В его глазах боролись разные чувства — недоверие, шок, растерянность.
— Наверное, ты её спровоцировала…
Эти слова стали последней каплей. Лариса встала, прошла в спальню и вернулась с папкой документов.
— Что это? — напрягся Андрей.
— Заявление о разводе. Я подаю завтра.
— Лариса, постой! Давай не будем горячиться…
— Я не горячусь. Я три года терпела унижения от твоей матери. Три года надеялась, что ты одумаешься и защитишь меня. Но ты выбрал её. Что ж, живите вместе счастливо. А я ухожу.
— Но… но я люблю тебя!
— Нет, Андрей. Ты любишь удобную жизнь, где мама принимает за тебя решения, а жена молча всё терпит. Но я больше не буду такой женой.
Она собрала вещи той же ночью. Самое необходимое — одежду, документы, ноутбук. Андрей сидел на диване, обхватив голову руками, и повторял как мантру:
— Это неправильно… Так нельзя… Мама не хотела…
Лариса остановилась у двери с чемоданом.
— Знаешь, что самое грустное? Твоя мать победила. Она хотела избавиться от меня — и избавилась. Но она не понимает одного: разрушив наш брак, она разрушила и твою способность строить отношения. Потому что следующая женщина тоже уйдёт. И следующая за ней. Никто не выдержит такой свекрови и такого мужа.
— Лариса, пожалуйста…
— Прощай, Андрей. Передай маме — она может праздновать победу.
Выйдя из подъезда, Лариса подняла лицо к ночному небу. Начинался снег — первый в этом году. Лёгкий, чистый, обновляющий. Она поймала снежинку ладонью и улыбнулась. Впервые за три года она чувствовала себя свободной. Да, было больно. Да, было страшно начинать всё сначала. Но это была её жизнь. Без токсичной свекрови, без мужа-предателя, без ежедневных унижений.
Она достала телефон и вызвала такси. Пора было начинать новую главу. А Андрей… пусть остаётся со своей мамой. В конце концов, они достойны друг друга.
