«Ты выкинешь эту рухлядь и мы сделаем здесь лофт на продажу», — заявил мой жених Стас, осматривая квартиру покойной бабушки. Я была почти согласна, пока не вскрыла условия завещания. Оказалось, чтобы получить наследство, я должна выполнить её последнее, странное желание. Я и не подозревала, что это задание не только разрушит мою старую жизнь, но и покажет, кто на самом деле был рядом со мной.
***
— Свадебное платье? Вы издеваетесь? — я уставилась на нотариуса, пожилого мужчину в очках, который смотрел на меня с полным сочувствием. — Какое ещё свадебное платье?
— Такова воля покойной, Марина Игоревна. Ваша бабушка, Аглая Павловна, распорядилась так. Квартира и всё её содержимое переходят к вам, но при одном условии.
Мой жених Стас, сидевший рядом, нетерпеливо заёрзал на стуле. Он уже мысленно продавал эту «сталинку» в центре города и вкладывал деньги в очередной «перспективный стартап».
— Что за условие? — процедил он, едва скрывая раздражение. — Давайте быстрее, у нас дела.
— Вы должны, — нотариус сделал паузу, прокашлялся и зачитал с листа, — «лично, своими руками, сшить свадебное платье для девушки по имени Анна Сомова, используя эскизы и ткани, оставленные в моей мастерской. Срок — один месяц».
Я расхохоталась. Нервно, громко, на весь кабинет. Я — и шить? Я, финансовый аналитик, которая иголку в руках держала последний раз на уроках труда в пятом классе? Бабушка окончательно выжила из ума перед смертью.
— Это шутка? Розыгрыш? Она всю жизнь меня терпеть не могла, а теперь решила напоследок поиздеваться? — спросила я, чувствуя, как к горлу подступает обида.
Стас положил мне руку на плечо.
— Марин, успокойся. Это же формальность. Наймём швею, она всё сделает, скажем, что ты сшила. Кто там проверять будет?
Нотариус покачал головой.
— Не выйдет. В завещании указан свидетель, который должен подтвердить, что платье сшили именно вы. Это ученик Аглаи Павловны, Лев Романов. Он ждёт вас в квартире. Если условие не будет выполнено в срок, квартира отойдёт городу.
Стас побагровел.
— Что за бред? Это незаконно! Мы будем оспаривать!
— Ваше право, — пожал плечами нотариус. — Но Аглая Павловна была очень предусмотрительной женщиной. Завещание составлено безупречно. Так что, Марина Игоревна, решение за вами.
Мы вышли из конторы на гудящую улицу. Стас был в ярости.
— Она издевается! Даже с того света! Я не понимаю, зачем ты вообще с ней общалась?
— Я не общалась! — огрызнулась я. — Раз в год звонила на день рождения, слушала упрёки, что я бездарь, раз не пошла по её стопам, и всё! Она считала мой финансовый анализ «дурацкими циферками».
— Ладно, проехали, — Стас уже остыл и включил деловой режим. — План такой. Едем в эту конуру. Находим этого… как его… Льва. Даём ему денег, чтобы он всё подтвердил. Платье закажем у лучших модельеров. Делов-то.
Но я почему-то сомневалась. Что-то в этой истории было не так. Какая-то последняя бабушкина насмешка, которую мне предстояло разгадать.
***
Квартира встретила нас запахом пыли и чего-то ещё, неуловимо старинного. Огромные комнаты с высоченными потолками были заставлены манекенами, одетыми в недошитые платья, повсюду висели рулоны тканей, стояли коробки с пуговицами и кружевами. Это был не дом, а музей одной жизни.
— Мда, хлама тут на три самосвала, — брезгливо констатировал Стас, пиная ногой какой-то свёрток. — Срочно нужен оценщик. Тут, может, антиквариат какой завалялся.
В дверях гостиной появился молодой мужчина. Высокий, с серьёзными глазами и руками, которые, казалось, привыкли к кропотливой работе. Это и был Лев.
— Здравствуйте, Марина Игоревна. Я Лев. Аглая Павловна просила меня всё вам показать.
— Здравствуйте, — кивнула я, чувствуя себя чужой в этом царстве тканей и иголок. — Стас, мой жених.
Стас окинул Льва оценивающим взглядом, будто прикидывал его стоимость.
— Слушай, Лев. Давай к делу. Нам нужно, чтобы ты подтвердил, что Марина сшила платье. Вот, — он полез в карман за кошельком.
Лев даже не посмотрел в его сторону. Его взгляд был прикован ко мне.
— Аглая Павловна была моим учителем. Я обещал ей проследить, чтобы её воля была исполнена. Именно так, как она хотела.
— Да что она хотела-то? — взорвалась я. — Унизить меня? Показать, что я ни на что не способна, кроме как в монитор пялиться?
— Она хотела, чтобы вы поняли, — тихо ответил Лев. — Пойдёмте, я покажу вам ваше рабочее место.
Он провёл меня в маленькую комнату, где стояла старая швейная машинка «Зингер», стол для раскроя и стул. На столе лежал большой альбом в кожаном переплёте. Это были эскизы. Невероятно красивые, изящные, нарисованные твёрдой рукой. На последней странице был набросок свадебного платья и подпись: «Для Анечки. Пусть она будет счастлива».
— Кто такая Анечка? — спросила я.
— Анна Сомова. Девушка из соседнего подъезда. Сирота, живёт с больной тётей. Аглая Павловна пообещала сшить ей платье на свадьбу бесплатно. Не успела.
Стас, который слушал нас из дверного проёма, хмыкнул.
— Благотворительность. Прекрасно. Марин, я поехал, у меня встреча. Разберись тут с этим… творчеством. Вечером позвоню, скажешь, что решил оценщик.
Он ушёл, а я осталась стоять посреди комнаты, заваленной чужой жизнью, с эскизом платья для незнакомой девушки в руках. Я почувствовала себя героиней какого-то абсурдного романа.
Вечером позвонил Стас.
— Ну что? Вызвала оценщика? Сколько стоит этот хлам? И да, найди швею, не тяни. Месяц быстро пролетит.
— Я не буду нанимать швею, — неожиданно для самой себя сказала я. — Я попробую сама.
В трубке на несколько секунд повисла тишина.
— Ты… что? Совсем с ума сошла? Марина, у тебя работа, у нас планы! Мы на Бали собирались лететь! Какой ещё «попробую сама»?
— Такой, Стас. Я должна понять, зачем ей всё это было нужно, — ответила я и повесила трубку, впервые в жизни не испугавшись его гнева.
***
На следующий день я взяла на работе отпуск за свой счёт. Мой начальник решил, что у меня семейные проблемы, и сочувственно кивнул. Если бы он только знал, насколько глубоки эти проблемы.
Моя первая попытка сесть за швейную машинку закончилась провалом. Ткань зажевало, игла сломалась, а нитка спуталась в такой узел, что распутать его было невозможно. Я в отчаянии откинулась на спинку стула.
— Это безнадёжно! Я никогда этого не сделаю!
Лев, который тихо работал в соседней комнате, заглянул ко мне.
— Не всё сразу. Аглая Павловна говорила: «Ткань нужно чувствовать, как живую. С ней нельзя силой». Давайте я покажу.
Он сел рядом, и я почувствовала тонкий запах сандала и машинного масла. Его большие, сильные руки легко и уверенно заправили новую нить, настроили натяжение.
— Попробуйте теперь. Не давите на педаль. Плавно. Слушайте, как работает механизм.
Под его руководством у меня наконец-то получилась ровная строчка. Маленькая, кривоватая, но моя. Это была крошечная победа, но она принесла мне огромное удовлетворение.
Дни потекли в странном, новом для меня ритме. Утром я, матерясь про себя, осваивала азы кройки и шитья. Лев терпеливо показывал, объяснял, рассказывал истории про бабушку.
— Она была строгой, да, — говорил он, отпаривая очередной шов. — Но справедливой. Она видела талант и готова была вкладывать в него всю душу. Говорила, что руки — это продолжение сердца.
Я слушала и не узнавала свою бабушку. Моя бабушка была колючей, язвительной старухой, которая всегда находила, за что меня упрекнуть.
Однажды к нам зашла та самая Аня. Худенькая, почти прозрачная девушка с огромными испуганными глазами. Она пришла на примерку. Я накинула на неё намётанный корсет, и у меня перехватило дыхание. Даже в этом черновом варианте она выглядела как принцесса.
— Боже мой… — прошептала она, глядя на своё отражение в старом треснувшем зеркале. — Это… это правда для меня? Я никогда ничего такого не носила.
Она расплакалась. Тихо, беззвучно, просто слёзы катились по её щекам. И в этот момент я поняла, что это платье — не просто условие завещания. Это нечто большее.
Вечером снова позвонил Стас. Его тон был ледяным.
— Марина, я не понимаю, в какие игры ты играешь. Мне звонил твой начальник, сказал, что ты взяла отпуск. Ты собираешься бросить работу ради этой… самодеятельности? Квартира простаивает, деньги не работают!
— Стас, это не самодеятельность. Я делаю то, что должна, — устало ответила я.
— Ты должна быть со мной! Поддерживать меня! А не возиться с какими-то нищенками и их тряпками! У меня на носу крупная сделка, мне нужны деньги, которые мы могли бы получить с продажи этой квартиры!
— Мы? — переспросила я. — Мне казалось, это квартира моей бабушки. И моё наследство.
— Ах, вот как ты заговорила! Значит, уже всё решила? Что ж, смотри, Марина. Не останься в итоге у разбитого корыта со своими иголками.
Он бросил трубку. Я сидела в тишине, в комнате, полной призраков прошлого, и впервые не чувствовала страха. Я чувствовала, что нахожусь на своём месте.
***
Работа над платьем поглотила меня целиком. Я забыла про финансовые отчёты, биржевые сводки и деловые встречи. Моим миром стали шёлк, кружево, выкройки и тихое гудение швейной машинки.
Лев оказался не просто помощником, а настоящим наставником и другом. Мы почти не разговаривали о пустяках. Наши беседы были о фактурах ткани, о линиях кроя, о том, как одна маленькая деталь может изменить весь образ.
Однажды вечером, когда мы искали определённый вид кружева, Лев указал на старый деревянный комод.
— Аглая Павловна хранила там самое ценное. Может, там?
Я выдвинула тяжёлый, скрипучий ящик. Внутри, под слоем бархата, лежала шкатулка. Я открыла её. В ней были не драгоценности, а пачка старых, пожелтевших писем, перевязанных лентой.
— Что это? — спросил Лев.
— Не знаю.
Я развязала ленту и достала первое письмо. Оно было адресовано моей бабушке, Аглае. И написано рукой моего деда, которого я никогда не видела.
«Аглая, прости. Я не могу так больше. Эта нищета, твоя вечная одержимость шитьём… Я встретил другую женщину. Она ценит меня. Дочь оставляю тебе. Уверен, ты справишься».
Я читала и не верила своим глазам. Одно письмо за другим раскрывали трагедию её жизни. Дед бросил её с маленькой дочкой (моей мамой) на руках, без копейки денег. Он уехал с какой-то богатой вдовой, оставив бабушку выживать в послевоенной разрухе.
Всё её «колючее» отношение, её одержимость работой, её стремление к финансовой независимости — всё это было не от скверного характера. Это была броня, которую она выковала, чтобы защитить себя и свою дочь.
В последнем письме, написанном уже её рукой, но так и не отправленном, были строки: «Я сделаю всё, чтобы моя дочь и мои внуки никогда не знали, что такое зависеть от мужчины. Пусть лучше они ненавидят меня за мою строгость, чем плачут от предательства».
Слёзы застилали мне глаза. Я плакала над своей глупостью, над своей обидой, над тем, что так и не узнала её по-настоящему. Всю жизнь я считала её чёрствой и злой, а она просто боялась. Боялась, что я повторю её судьбу.
— Марина, что с тобой? — Лев осторожно коснулся моего плеча.
Я не могла говорить. Я просто протянула ему письма. Он читал их молча, и его лицо становилось всё более хмурым. Когда он закончил, он просто сел рядом и обнял меня.
— Теперь ты понимаешь? — тихо спросил он. — Это платье для Ани… это было её способом сказать «прости» всему миру. Она не могла быть мягкой, но она могла дарить красоту.
В ту ночь я работала с каким-то исступлением. Каждый стежок, каждая бисеринка, которую я пришивала к лифу платья, были моим разговором с бабушкой. Моим извинением. Моим прощанием.
***
На следующий день, когда я была полностью поглощена работой, в квартиру без стука ворвался Стас. Он был не один. С ним был мужчина в дорогом костюме с лицом хищной птицы — оценщик.
— Так, Марина, хватит играть в Золушку, — с порога заявил Стас. — Это Илья Аркадьевич, лучший специалист по антиквариату в городе. Пусть он посмотрит, что тут можно продать.
— Убирайтесь, — тихо сказала я, не отрываясь от шитья.
— Что ты сказала? — Стас подошёл ко мне вплотную. — Я не расслышал.
— Я сказала, чтобы вы оба убирались из этой квартиры. Немедленно.
Оценщик смущённо кашлянул и попятился к двери. Но Стас был настроен решительно.
— Ты с ума сошла? Я пытаюсь нам помочь! Илья Аркадьевич говорит, эти тряпки, — он махнул рукой в сторону рулонов шёлка, — стоят целое состояние! Это французский шёлк начала века! А эта машинка? Это коллекционная вещь! И всё это будет лежать здесь мёртвым грузом, пока ты играешь в благотворительность для какой-то девчонки из подворотни? Бабушка завещала ей только платье, а не всё ателье! Когда мы будем продавать остальное? Когда всё это моль съест?
— Это наследие моей бабушки! — крикнула я, вскакивая на ноги. Игла больно впилась мне в палец, но я не почувствовала. — И я не позволю тебе его распродавать!
— Ах, наследие! — издевательски протянул он. — Очнулась! Ещё неделю назад ты называла это хламом! Что случилось? Этот твой… портной… мозги тебе запудрил? Решила влюбиться в бедного художника?
В этот момент из комнаты вышел Лев. Он спокойно встал между мной и Стасом.
— Уходите, пожалуйста. Марина вас попросила.
— А ты ещё кто такой? — взвился Стас. — Защитник? Думаешь, я не понимаю, что тут происходит? Решил охмурить богатую наследницу? Так вот я тебя разочарую. Она моя невеста. И она поедет со мной.
Он схватил меня за руку. Его пальцы сжались как тиски.
— Марина, поехали. Хватит этого цирка.
— Отпусти меня, Стас, — сказала я твёрдо, глядя ему прямо в глаза. — Между нами всё кончено.
Его лицо исказилось от ярости.
— Кончено? Ты бросаешь меня из-за этой… мастерской? Из-за мёртвой старухи и нищего швеи? Ты ещё пожалеешь об этом, Марина. Горько пожалеешь.
Он отшвырнул мою руку и вылетел из квартиры, хлопнув дверью так, что со стен посыпалась штукатурка.
Я смотрела на свою руку, на которой алели следы его пальцев, и чувствовала не боль, а облегчение. Будто с меня сняли тяжёлые путы.
— Ты в порядке? — спросил Лев.
— Да, — кивнула я, переводя дыхание. — Теперь — да. В полном порядке. Давай работать. У нас мало времени.
***
После ухода Стаса время будто сжалось. Мы с Львом работали почти круглосуточно. Днём кроили и шили, а по ночам я, как одержимая, пришивала бисер и крошечные жемчужины к корсету.
Эта совместная работа сблизила нас больше, чем могли бы сблизить годы обычного общения. Мы понимали друг друга без слов. Он подавал мне нужный инструмент за секунду до того, как я о нём просила. Я знала, какой оттенок ниток он выберет для отделки.
Однажды ночью, когда мои пальцы уже не слушались от усталости, а глаза слипались, он молча забрал у меня из рук шитьё.
— Хватит. Иди отдохни.
— Я не могу, Лев. Я должна закончить. Я чувствую, что это… это как последний разговор с ней.
— Она бы не хотела, чтобы ты себя загоняла, — мягко сказал он. — Она ценила мастерство, а не жертвы. Иди. Я пока отпарю юбку.
Я ушла в соседнюю комнату и рухнула на старый диван, накрытый выцветшим пледом. Я не спала, просто лежала с закрытыми глазами, слушая, как в тишине квартиры мерно шипит утюг. И впервые за много лет я почувствовала себя дома. В безопасности.
Утром раздался звонок. Это был нотариус.
— Марина Игоревна, у меня для вас плохие новости. Ваш бывший жених, Станислав Вольский, подал в суд. Он оспаривает завещание.
У меня похолодело внутри.
— На каком основании?
— Он утверждает, что вы не выполняете условия. Что работа ведётся не вами, а посторонним лицом, — нотариус вздохнул. — Он требует признать завещание недействительным и выставить квартиру на торги. Суд назначен на послезавтра. Это день свадьбы Анны.
Мир рухнул. Всё было зря. Все бессонные ночи, исколотые пальцы, это хрупкое чувство единения с бабушкой… всё будет уничтожено.
— Что же делать? — прошептала я.
— Закончить платье, — твёрдо сказал Лев, который слышал разговор. — Мы должны его закончить. Во что бы то ни стало.
— Но суд…
— Суд будет днём. А свадьба утром. Мы успеем.
Его уверенность передалась мне. Страх отступил, уступив место холодной, яростной решимости. Я не отдам ему победу. Я не предам бабушку. И я не оставлю Аню без платья.
Мы работали как заведённые. Последние стежки, последняя примерка. Платье было готово. Оно было не просто красивым. Оно было живым. Оно светилось изнутри любовью и талантом, вложенными в него тремя поколениями женщин моей семьи.
***
Утром в день свадьбы мы с Львом принесли платье Ане. Когда она надела его, все ахнули. Из забитой, испуганной девочки она превратилась в королеву. Она смотрела на себя в зеркало и плакала от счастья.
— Спасибо, — прошептала она, обнимая меня. — Спасибо вам. И спасибо Аглае Павловне.
Я еле сдерживала слёзы. В этот момент я была абсолютно счастлива. Даже предстоящий суд не мог испортить этого чувства.
В зале суда Стас выглядел победителем. Он самодовольно улыбался своему адвокату. Он был уверен, что квартира уже у него в кармане.
— Ответчица утверждает, что сшила это сложное изделие за месяц, не имея никаких навыков, — вещал его адвокат. — Это абсурд, ваша честь! Мы требуем провести экспертизу и…
— В этом нет необходимости, — раздался спокойный голос из конца зала.
Все обернулись. В дверях стояла Аня в своём свадебном платье. Рядом с ней — её молодой муж и нотариус.
— Ваша честь, — продолжил нотариус, подходя к столу. — У меня есть дополнение к завещанию, которое я должен был огласить только по истечении срока.
Он развернул лист бумаги.
— «В случае, если моя внучка Марина выполнит моё условие, — зачитал он, — и докажет, что в её сердце живёт не только холодный расчёт, но и способность к созиданию и состраданию, я передаю ей не только квартиру».
Стас напрягся.
— «Я передаю ей все права на мой модный дом «Аглая», включая все эскизы, лекала и права на бренд, а также доступ к банковскому счёту, на котором хранятся доходы от его деятельности за последние сорок лет».
В зале повисла мёртвая тишина. Адвокат Стаса уронил ручку.
— Сумма на счёте, — уточнил нотариус, глядя прямо на Стаса, — в несколько раз превышает рыночную стоимость вашей IT-компании.
Стас был белее мела. Он смотрел то на меня, то на нотариуса, то на Аню в сияющем платье, которое было живым доказательством моего права. Он проиграл. По всем фронтам.
После заседания он попытался подойти ко мне.
— Марина… Марин, прости. Я был неправ. Давай начнём всё сначала…
Я посмотрела на него так, будто видела впервые. На этого жадного, мелочного, пустого человека.
— Прощай, Стас.
Я развернулась и пошла к выходу, где меня ждал Лев. Он взял меня за руку. Его ладонь была тёплой и сильной.
Мы вышли на улицу, залитую солнцем.
— Ну что, владелица модного дома, — улыбнулся он. — Какие планы?
— Для начала, — ответила я, сжимая его руку, — нам нужен хороший кофе. А потом… потом мы вернёмся домой. И будем творить.
Спустя полгода мы вновь открыли двери ателье «Аглая». Мы сохранили его дух, но добавили современности. Лев стал главным дизайнером, а я взяла на себя управление. Я наконец-то нашла применение своим «дурацким циферкам». И я никогда не была так счастлива. Бабушка оказалась права. Руки — это действительно продолжение сердца. И моё сердце наконец-то нашло свой дом.
