Все началось со стука в дверь, который расколол тишину, как стекло, и стал для Киры сигналом конца.
Три дня. Семьдесят два часа. Ни звонка, ни смс. Только гулкая, давящая тишина, которую Кира пыталась заполнить включенным телевизором, занятиями с учеником и наведением бессмысленного порядка в шкафах. Командировка, говорил он. Срочно. В Питер.
И вот этот стук. Резкий, настойчивый. Сердце екнуло, замерло на мгновение и забилось в три раза чаще. «Алексей! Ну конечно! Он просто забыл ключи. Телефон сел, не мог предупредить… какая же я дура, что так себя накрутила!» Сотни, совершенно нелепых, но таких желанных оправданий пронеслись в голове, пока она почти бегом бросалась к двери и распахивала ее.
На пороге стояла тетя Люда с третьего этажа. Та самая, что держала в страхе всех курьеров и соседских детей, чей взгляд мог остановить мчащийся лифт.
— Кира, детка, — голос у старушки был хриплый, как наждак. — Где твой-то? Алексей?
Кира замерла. Мозг отказывался складывать картинку. Почему он? Почему она?
— В… командировке. А что такое?
— В командировке? — Тетя Люда фыркнула, и этот звук был полон такого презрения, что Кире стало физически жарко. — Ну, раз он в командировке, тогда передай. Пусть вернет мне деньги за прошлый месяц. И за этот. А то пропал, гад, как банный лист.
В воздухе повисла тяжелая, невыносимая пауза. Кира почувствовала, как пол уходит из-под ног.
— За… за что деньги, тетя Люда? Вы о чем?
— Как за что? — Старушка уставилась на нее, будто она была самой тупой особой в подъезде. — За мою же квартиру! Ту, что этажом ниже. Он же ее у меня полгода как снимает. Исправно платил, а тут — раз! — она щелкнула костлявыми пальцами, — и нету. Уже три недели просрочка. А мне, знаешь ли, на лекарства надо.
Мир сузился до щели в двери и до сухих, обветренных губ тети Люды. Комната поплыла. Снимает… этажом ниже… полгода… Слова отскакивали от сознания, не желая складываться в смысл. Какая квартира? Какой еще месяц? Это была какая-то чудовищная ошибка.
— Вы… вы уверены? — выдавила она, и собственный голос показался ей чужим. — Может, перепутали?
— Детка, — тетя Люда посмотрела на нее с внезапной, почти жалостливой усталостью, — я в своем уме. И в своей квартире тоже. И твой Алексей приходил туда каждый вторник и четверг. Ровно в восемь. Как по часам.
Она протянула Кире смятый листок из школьной тетради в клетку.
— Вот. Номер моей новой карты. Передашь.
И, развернувшись, пошла к лифту, оставив Киру на пороге с бумажкой, которая жгла пальцы как раскаленное железо.
Дверь закрылась с глухим щелчком. Кира медленно, очень медленно опустилась на пол, прислонившись спиной к холодному дереву. Она смотрела в пустоту широко раскрытыми глазами, не видя ни знакомых обоев, ни своих дрожащих рук.
Командировка. Питер.
А этажом ниже… что?
Она сжала в кулаке звенящую тишину. И поняла, что ее муж не просто не вернулся из командировки. Он жил здесь, в двух шагах от нее, целой второй, потайной жизнью. И теперь она должна была узнать — какой.
Кира поднялась, дрожа, и отправилась на поиски. Она искала не улики измены — она искала ключ. И нашла его. Старый медный ключ, который Алексей всегда прятал в тумбочке под документами. На нем была небрежно нацарапана еле заметная цифра «8».
***
Старый, медный, холодный ключ вошел в замок с глухим щелчком, прозвучавшим громче любого хлопка. Сердце Киры колотилось где-то в горле, отдаваясь глухой болью в висках. Она толкнула дверь.
И замерла.
Ни запаха чужих духов. Ни намека на женское присутствие. Полумрак, пыльный воздух, и… гул. Монотонный, низкий гул системного блока, стоящего на голом полу. Вся квартира представляла собой пустую коробку — если не считать этого компьютера, стола с пачкой бумаг и стула. Ни одежды в шкафу, ни зубной щетки в ванной. Только здесь, в центре самой большой комнаты, был островок чужой, непонятной жизни.
Она подошла к столу, двигаясь как во сне. Руки дрожали. На столе лежала стопка распечаток — графики, схемы, строки кода, в которых она ничего не понимала. И — конверт. Ее имя, написанное его почерком. Узнаваемым до боли.
Она разорвала его, не помня себя.
«Кира, если ты это читаешь — значит, у меня не получилось вернуться. Или… я не смог заставить себя это сделать.
Командировка — прикрытие. Все, что я говорил последние полгода — ложь. Но не та, о которой ты подумаешь.
Я не изменял тебе. Я пытался… изменить нас. Нашу жизнь, которая зашла в тупик. Ты чувствовала это, да? Мы стали двумя параллельными линиями — вместе, но не пересекаясь. Молчаливые ужины. Разговоры о быте. Та боль, что случилась пять лет назад — мы так и не смогли ее пережить, мы просто закопали ее поглубже, как часовую бомбу. И она тикала.
Я нашел людей — ученых, безумцев, не знаю. Они работают с тем, что можно назвать «мультивселенной». Теория бесконечных вероятностей. Ты же любила такие фильмы.
Так вот… этот проект — не про бизнес. Он про то, чтобы заглянуть в другие версии нашей жизни. Ту, где мы не поссорились из-за моего отказа от переезда — и ты не отказалась от той стажировки в Милане. Ту, где мы рискнули — и у нас родился сын. Ту, где… я не был таким трусом и не позволил страху разрушить все, что мы строили.
Я проводил здесь вечера, подключаясь к их системе. Я видел отрывки. Обрывки. Я искал тот самый — идеальный — сценарий. Я хотел найти дверь в ту реальность, где мы по-настоящему счастливы. И «подключиться» к ней. Сбежать отсюда. Забрав тебя, конечно. Всегда — забрав тебя.
Прости за эту ложь. За эти тайные вечера. Это была последняя, отчаянная попытка исправить то, что, как мне казалось, я безнадежно сломал здесь. Я хотел вернуться к тебе… но лучшей версией себя. Из мира, где мы не разучились смеяться вместе.
Но сейчас я смотрю на эти распечатки и понимаю — это бегство. Трусость. Я пытался починить не нас — я пытался сбежать от нас. От реальной работы над нашей настоящей, единственной жизнью.
Я еду домой. Сейчас. С этим письмом я буду стоять перед тобой на коленях и умолять о прощении. Не за измену — за малодушие. За то, что вместо того, чтобы бороться за тебя здесь и сейчас, я искал лазейку в вымышленном мире.
Жди меня. Пожалуйста, жди.
Твой — в любой из реальностей — Алексей».
Письмо выпало из ее ослабевших пальцев и медленно поплыло по полу. Кира не двинулась, чтобы его поднять. Она стояла, глядя в пыльное окно пустой квартиры, и мир переворачивался.
Не было другой женщины. Не было банального предательства. Была… эта. Чудовищная, не укладывающаяся в голове авантюра. Безумие. Он не изменял ей с человеком — он изменял ей с призраком, с миражом, с идеалом, который искал в параллельных мирах.
И самое страшное — она понимала. Понимала это отчаяние. Этот тупик. Эти тикающие минуты молчаливого ужина.
Она медленно обернулась, ее взгляд упал на мощный системный блок. На нем мигал крошечный красный огонек. Индикатор работы.
Одна мысль ударила в виски, горячая и невыносимая.
А что, если он не просто смотрел? Что, если он… уже там? В той, другой, лучшей реальности? И его «возвращение» — лишь слова в письме, которое он так и не успел передать ей?
Она сделала шаг к компьютеру. Рука сама потянулась к кнопке.
Выключить? Или… заглянуть?
***
Тишина.
После гудящего системника — оглушительная, звенящая тишина.
Кира стояла посреди пустой квартиры, и мир распадался на атомы, а потом собирался заново — в новую, чудовищную конфигурацию. Алексей мертв. Не в командировке. Не с другой женщиной. Он был призраком в машине, цифровым эхом, бьющимся о стены чужих реальностей.
Первой пришла волна леденящего, физиологического ужаса. Тело отказалось верить. Она провела рукой по столу — пыль была реальной. Холод пола под ногами — реальным. А он — нет.
Потом пришла ярость. Бешеная, слепая. На кого? На него, за его безумный риск? На этих ученых-безумцев? На себя, за то, что не увидела, не почувствовала? Она сжала кулаки, и крик обжег горло, беззвучный и бесполезный.
И наконец — пустота. Бездонная, как колодец, в который она медленно падала.
Она снова посмотрела на монитор. Мигающий курсор на черном экране был похож на последний вздох. Он там. Заперт. Вечный скиталец в лабиринте собственных «а что, если…».
Мысль пришла не сразу. Она вызревала медленно, зерно в почве, неумолимо пробивая себе путь. Он искал идеальный мир для них двоих. Чтобы исправить свои ошибки. Искупить вину.
— Нет, — тихо сказала она пустоте. Ее голос прозвучал хрипло, но твердо. — Ты не исправишь ничего. Ты просто сбежишь. Опять.
Она резко дернула мышку. Экран ожил. Перед ней была не программа, не код. Это был… интерфейс. Простой, почти интуитивный. Библиотека их жизни. Тысячи файлов, названных их именами, общими датами и событиями. «Первое свидание. Смех.» «Ссора из-за Милана. Боль.» «Мечты о ребенке. Надежда.» «Тихий ужин. Разочарование.»
Он использовал их как строительный материал для своих фантазий.
И тут ее осенило. Осенило с такой силой, что перехватило дыхание.
Он не смог создать идеальный мир. Потому что бежал от боли. Вычеркивал ее, как бракованный код. Но их жизнь, их настоящая жизнь, была сплетена из всего — из смеха и слез, из поцелуев и обид. Вырви одно — и рассыплется все.
Ее пальцы заскользили по клавиатуре. Она не была программистом. Она была… соавтором. Единственным хранителем их общей истории.
Она не стала создавать новую реальность. Она загрузила ту, что была. Всю. Без купюр. Ту, где он струсил и не поддержал ее мечту о Милане. Ту, где они плакали, узнав, что ребенка не будет. Ту, где они молча сидели по разные стороны дивана, и тишина между ними гудела, как натянутая струна. Но она загрузила и другое. Первый завтрак, который он ей приготовил — пересоленную яичницу. Ее счастливый смех, когда он нес ее на руках через лужу. Теплое молчание, когда они просто смотрели друг на друга и понимали все без слов.
Она собрала пазл их жизни. Весь. Со всеми осколками.
Потом она написала код. Простой, как последнее письмо.
Условие: Если сознание Алексея найдет этот мир и войдет в него — ОСТАНОВИТЬСЯ. ЗАКРЕПИТЬСЯ. Больше не искать.
Среда: Полная. Без возможности редактирования. Принять или покинуть.
Время: Бесконечный цикл. День за днем. Год за годом. Проживать. Принимать. Прощать.
Она не создавала ему рай. Она подарила ему их жизнь. Такую, какая она была. Единственную и неповторимую. Со всей ее болью, ошибками, несовершенством — и с теми редкими, сияющими алмазами счастья, которые они все-таки сумели найти.
Это был не побег. Это была вечность. Возможность заново прожить каждый миг. Не чтобы изменить, а чтобы наконец-то — понять.
Кира посмотрела на кнопку питания. Красный огонек мигал ровно, как пульс.
— Выбирай, Алексей, — прошептала она. — Беги дальше по своим идеальным мирам-призракам. Или… останься в нашем неидеальном, но настоящем. Прими его. Со всей болью. Со всей любовью. Как приняла я.
Ее палец лег на кнопку.
Она не выдернула шнур из розетки. Она нажала на перезагрузку.
Система зависла на секунду, потом экран погас, и через мгновение загорелся вновь. Чистый, безмолвный рабочий стол. Программа была запущена. Мир — загружен. Дверь — открыта.
Она встала, вышла из квартиры и больше не оглянулась. Ключ она оставила в замке.
На улице падал первый снег. Хлопья ложились на ее лицо, тая на теплой коже. Она шла, и пустота внутри постепенно заполнялась… не покоем. Нет. Силой. Той самой, что рождается, когда ты принимаешь самое страшное и делаешь с этим самый честный выбор.
Он искал счастье в параллельных мирах. А она нашла его — здесь. В горьком, свежем вкусе снега на губах. В тяжелом, но свободном шаге. В понимании, что ее жизнь — с ее шрамами, потерями и ошибками — это не бракованный код. Это ее единственная, драгоценная, настоящая история.
И этого было больше, чем достаточно.
