Когда свекровь попросила меня одолжить ей триста тысяч на день рождения золовки, я поняла — пора ставить точку в этом спектакле.
Тамара Николаевна сидела передо мной на моём белоснежном диване, который я выбирала три недели, и улыбалась той фальшивой, натянутой улыбкой, к которой я давно привыкла. В руках она держала чашку с кофе, который я ей заварила из дорогих зёрен, привезённых из Италии. Она прихлёбывала, цокала языком и делала вид, что мы с ней подруги.
— Наташенька, милая, ну ты же понимаешь, какая это важная дата для нашей Кристины! Тридцать лет! — щебетала она, не глядя мне в глаза. — Мы с Виктором Степановичем хотели устроить ей настоящий праздник, ресторан, приглашения, подарки… Но, сама понимаешь, пенсия у нас небольшая.
Я смотрела на неё молча. Моё лицо оставалось спокойным, почти бесстрастным, хотя внутри всё кипело от ярости. Не от самой просьбы. От наглости, с которой эта женщина, не моргнув глазом, требовала у меня астрономическую для обычных людей сумму. Для дня рождения дочери, которая меня терпеть не могла. Для золовки, которая при каждой встрече смотрела на меня, как на грязь под ногтями.
— Триста тысяч, — повторила я, словно пробуя эти слова на вкус. — На день рождения.
— Ну да! Ты же можешь! — свекровь оживилась, решив, что моё повторение означает согласие. — У тебя же сейчас всё так хорошо! Проекты идут, заказчики выстраиваются в очередь! Димочка рассказывал, что только за прошлый месяц ты столько заработала! Для тебя триста тысяч — сущий пустяк!
Димочка. Мой муж Дмитрий. Который, видимо, так увлекательно рассказывал своей мамочке о моих доходах, что та решила устроить мне испытание на щедрость.
Я встала с кресла и подошла к окну. За ним простирался вид на вечерний город, огни, суета, жизнь. Моя жизнь, которую я построила сама, своими руками, своим трудом. Без чьей-либо помощи.
— Тамара Николаевна, — начала я, не оборачиваясь, — а помните, как четыре года назад, когда Дима привёл меня к вам первый раз, вы посмотрели на меня и сказали: «Художница? Ну-ну. Надеюсь, хоть готовить умеешь»?
За моей спиной воцарилась тишина. Я слышала, как свекровь поставила чашку на блюдце. Звук вышел слишком громким, резким.
— Наташа, что ты… Я же пошутила тогда! — её голос стал выше, неувереннее.
Я повернулась к ней.
— Помню и другое. Как на нашей свадьбе вы с Виктором Степановичем весь вечер обсуждали, что Диме надо было жениться на Ирочке, дочке ваших соседей. Она ведь бухгалтер в крупной фирме, «с головой на плечах», не то что я со своими «красивыми картинками». Помню ваш взгляд, когда мы снимали маленькую студию, потому что на большее не хватало. Вы сказали Диме: «Ну что ж, сынок, сам выбрал такую жену — сам и расхлёбывай».
Лицо Тамары Николаевны начало медленно бледнеть. Она сжала губы в тонкую линию.
— Я помню каждое ваше слово, — продолжила я тихо, но отчётливо. — Каждый ваш снисходительный взгляд. Каждый вздох, когда я приходила в гости. Каждую фразу про то, что «настоящая женщина должна думать о семье, а не о карьере». И знаете, что самое интересное? Всё это закончилось ровно год назад. Когда мой проект для загородного клуба попал в журнал. Когда обо мне написали статью. Когда у меня появились клиенты, готовые платить большие деньги. Вдруг я стала «нашей талантливой Наташенькой».
Свекровь встала. Её руки слегка дрожали.
— Ты сейчас что, мне припоминаешь старые обиды? — она попыталась перейти в наступление. — Мы же семья! Родственники иногда говорят лишнее!
— Родственники, — усмехнулась я. — Вы стали считать меня родственницей только после того, как узнали, сколько я зарабатываю. До этого я была для вас обузой. Неудачным выбором сына. А теперь я вдруг стала той, к кому можно приходить с протянутой рукой.
В прихожей хлопнула дверь. Это вернулся с работы Дмитрий. Он вошёл в гостиную, увидел нас с матерью и замер. Его лицо сразу стало настороженным.
— Мам? Что ты здесь делаешь?
Тамара Николаевна мгновенно сменила выражение лица. Теперь она была не просительницей, а оскорблённой матерью.
— Димочка! Я пришла попросить у вашей жены помочь с праздником для Кристины! А она… она мне в лицо говорит, что я плохая мать и свекровь!
Классический манёвр. Перевернуть ситуацию с ног на голову, представить себя жертвой.
Дмитрий посмотрел на меня. В его взгляде я увидела вопрос и… осуждение. Он уже готов был встать на сторону матери, даже не выслушав мою версию.
— Наташ, мам что-то просила? — спросил он осторожно.
— Триста тысяч рублей, — ответила я спокойно. — На день рождения твоей сестры.
Дима открыл рот, потом закрыл. Он ожидал чего угодно, но не такой суммы.
— Ну… это действительно много, но… — он замялся, — мы же можем помочь? Немного? Для семьи?
И вот он. Момент истины. Мой муж, с которым мы прожили четыре года, стоял передо мной и говорил «мы», подразумевая «ты». Потому что его зарплата едва покрывала его собственные расходы на бензин и обеды. Всё остальное — квартира, мебель, ремонт, отпуска — оплачивала я.
— Дима, — сказала я очень тихо, — ты хоть раз спросил меня, хочу ли я это делать? Или ты, как и твоя мама, считаешь, что если я зарабатываю, то автоматически становлюсь семейной казной?
Он покраснел.
— Наташа, не надо так! Это же моя семья!
— А я кто? — я почувствовала, как внутри что-то рвётся. — Я тебе кто, Дима?
Тамара Николаевна почувствовала момент и решила добить меня окончательно.
— Димочка, скажи своей жене, что в нормальных семьях помогают родственникам! Что нельзя быть такой жадной! У неё денег куры не клюют, а она из-за какой-то суммы скандал устраивает!
— Какой-то суммы, — повторила я. — Триста тысяч рублей — это «какая-то сумма». Хорошо.
Я достала телефон и открыла банковское приложение. Мои пальцы быстро двигались по экрану. Затем я повернула телефон к ним обоим.
— Вот. Смотрите. Вот история всех моих переводов за последний год. Двадцать тысяч вашему отцу на ремонт машины в марте. Пятнадцать тысяч — Кристине на новое пальто в апреле. Тридцать тысяч — на ваше семидесятилетие, Тамара Николаевна, в июне. Десять тысяч — Диме на подарок вам на Новый год, потому что у него самого не было денег. Ещё двадцать пять тысяч — на лечение зубов для Виктора Степановича. Посчитайте сами.
Дима смотрел на экран, и его лицо становилось всё белее.
— Я… я не знал, что так много…
— Ты не знал, потому что не хотел знать, — оборвала я его. — Тебе было удобно думать, что это «мелочи». Что я «просто помогаю». Но за последний год я отдала вашей семье сто двадцать тысяч рублей. И ни разу не услышала спасибо. Ни единого раза.
Свекровь сжала сумочку в руках так, что побелели костяшки пальцев.
— Мы не просили тебя записывать каждую копейку!
— Нет, вы просили меня платить и молчать, — ответила я. — Вы хотели, чтобы я была вашей личной благотворительницей. Но при этом продолжали смотреть на меня сверху вниз. Я всё ещё была для вас «не той». Просто «не той» с толстым кошельком.
Я подошла к Дмитрию вплотную и посмотрела ему в глаза.
— Скажи честно. Когда твоя мама сегодня приходила, ты знал, зачем?
Он отвёл взгляд.
— Она звонила мне утром… Спросила, будешь ли ты дома вечером…
— И ты не предупредил меня, — закончила я за него. — Ты знал, что она придёт выпрашивать деньги. И промолчал. Потому что надеялся, что я не смогу отказать ей в лицо.
— Наташ, ну подожди! Давай спокойно обсудим!
— Обсуждать нечего, — я отошла от него. — Я приняла решение. Никаких денег вашей семье больше не будет. Ни копейки.
Тамара Николаевна ахнула.
— Как это «не будет»?! Димочка, ты слышишь, что твоя жена говорит?!
— Я слышу, мам, — пробормотал Дмитрий, глядя в пол.
— И ты терпишь?! Ты мужчина или нет?! Скажи ей!
Дима поднял голос, но в нём не было силы.
— Наташа, может, всё-таки… Ну хоть немного?
И тут я поняла окончательно. Он никогда не встанет на мою сторону. Для него я — источник дохода, удобное приложение к его жизни. Как и для его матери.
— Нет, — сказала я твёрдо. — И знаешь, Дима, я тут кое-что поняла. Я вышла за тебя замуж, потому что любила. Потому что верила, что мы — команда. Но за четыре года ты ни разу не защитил меня перед своей семьей. Ни разу не сказал матери, когда она язвила в мой адрес. Ты молчал, когда она говорила, что я плохая хозяйка. Молчал, когда она сравнивала меня с другими женщинами. Ты всегда был на её стороне.
— Это моя мать! — вспыхнул он.
— А я твоя жена! — крикнула я впервые за весь разговор. — Или была. Потому что сейчас я понимаю, что замужем не за мужчиной, а за маменькиным сынком, который всю жизнь будет бегать между нами, пытаясь всех устроить. И в этой гонке я всегда буду проигрывать.
Наступила мёртвая тишина. Тамара Николаевна стояла, открыв рот. Дмитрий смотрел на меня так, словно я говорила на иностранном языке.
— Ты о чём вообще? — еле слышно спросил он.
— О том, что мне надоело быть в этой семье дойной коровой. О том, что мне противно от вашего лицемерия. О том, что я устала притворяться, будто не вижу, как на меня смотрит твоя мать. И о том, что если ты сейчас не выберешь, на чьей ты стороне, то выбор сделаю я сама.
Он молчал. Долгих десять секунд он просто стоял и молчал. А потом сказал:
— Наташ, ну нельзя же так… Это моя семья…
И всё стало ясно.
— Уходите, — сказала я, глядя на свекровь. — Уходите из моей квартиры. Сейчас же.
— Твоей квартиры?! — взвилась Тамара Николаевна. — Димочка здесь тоже живёт!
— В квартире, которую я купила на свои деньги. В которой каждый предмет мебели оплачен мной. Так что да. Моей квартиры. И я хочу, чтобы вы ушли.
Свекровь посмотрела на сына, ожидая, что он вступится. Но Дмитрий стоял, опустив голову, как провинившийся школьник. Он не знал, что сказать. Его мир рушился, и он был к этому не готов.
— Димочка! — позвала его мать жалобно.
— Мам, пойдём, — пробормотал он. — Пойдём, поговорим дома.
Тамара Николаевна схватила сумочку и направилась к двери. На пороге она обернулась.
— Пожалеешь, — бросила она мне. — Останешься одна и пожалеешь!
— Возможно, — ответила я спокойно. — Но лучше быть одной, чем окружённой теми, кто видит во мне только кошелёк.
Дверь захлопнулась.
Я осталась стоять посреди гостиной. Мой дом. Моя территория. Мои правила.
За окном опускалась ночь. Город зажигал огни, и в этом мерцании я вдруг ощутила странное спокойствие. Да, возможно, мой брак под угрозой. Да, возможно, я потеряю мужа. Но я не потеряю себя. Я не позволю больше использовать меня.
Телефон завибрировал. Сообщение от Димы: «Наташ, ну давай поговорим нормально. Мам просто переживает за Кристю. Она не хотела тебя обидеть».
Я посмотрела на экран и заблокировала телефон, не ответив. Говорить было не о чем. Все слова уже сказаны. Все маски сброшены.
Я подошла к окну и прислонилась лбом к прохладному стеклу. Внизу текла река огней, жизнь продолжалась, мир крутился. И я вдруг поняла, что в первый раз за четыре года брака чувствую себя по-настоящему свободной.
Свободной от чужих ожиданий. От обязанности быть удобной. От необходимости покупать любовь и уважение.
На следующее утро я проснулась одна. Дмитрий так и не вернулся домой. Я сварила себе кофе, села за компьютер и открыла почту. Новый заказ от клиента, с которым давно хотела поработать. Крупный проект, хороший гонорар.
Я улыбнулась. Жизнь продолжается.
В обед позвонила золовка Кристина. Я не стала брать трубку. Через минуту пришло сообщение: «Наташка, ты совсем охренела? Из-за тебя мама вся в слезах! Всегда знала, что ты эгоистка!»
Я удалила сообщение, не дочитав. Их мнение больше не имело для меня значения.
Вечером Дмитрий наконец приехал. Он выглядел измученным, с тёмными кругами под глазами. Сел напротив меня на диван и долго молчал.
— Я думал, — начал он наконец. — Много думал. И понял, что ты права. Во многом права. Мама действительно перегибает. И я… я был не на той стороне.
Я слушала молча.
— Но это моя семья, Наташ. Я не могу просто от них отказаться.
— Я не прошу тебя отказываться, — ответила я спокойно. — Я прошу тебя выбрать приоритеты. Если твоя мать для тебя важнее, чем я, если ты готов и дальше позволять ей диктовать нам условия жизни, использовать мои деньги и при этом не уважать меня — тогда да, нам не по пути.
— А если я обещаю, что всё изменится?
Я посмотрела на него долгим взглядом.
— Дима, обещания я слышала много раз. Мне нужны действия. Мне нужен муж, который станет на мою сторону. Который скажет своей матери: «Хватит. Моя жена — это моя семья. И я не позволю её обижать». Ты готов это сделать?
Он молчал. И в этом молчании был ответ.
— Я так и думала, — я встала. — Дима, я не хочу разводиться. Но я не могу жить в браке, где меня не уважают. Где меня воспринимают как банкомат. Так что решай. Либо мы начинаем всё заново, с чистого листа, с чёткими границами. Либо каждый идёт своим путём.
Он ушёл той же ночью. Сказал, что ему нужно время подумать.
Прошла неделя. Потом две. Дмитрий не возвращался. Мы переписывались короткими сообщениями о бытовых вещах, но о главном не говорили.
А потом, месяц спустя, я получила от него длинное сообщение. Он писал, что пошёл к психологу. Что начал понимать многие вещи. Что осознал, как сильно был несправедлив ко мне. Что поговорил с матерью и впервые в жизни сказал ей «нет». Что хочет вернуться и начать всё заново.
Я сидела с телефоном в руках и думала. Верить ли ему? Дать ли ещё один шанс?
А потом поняла: я могу себе это позволить. Потому что теперь я не та женщина, которая будет молчать и терпеть. Я та, которая умеет защищать свои границы. И если он вернётся и снова начнёт скатываться к старому — я просто уйду. Без сожалений.
Потому что главное, что я поняла за эти месяцы — моя жизнь, моё счастье, моё спокойствие не зависят от того, любят ли меня родственники мужа. Они зависят только от того, уважаю ли я сама себя. И готова ли я защищать себя.
И теперь я знала ответ. Да. Готова.
Всегда.
