— Я решил, что нам нужен загородный дом. Нашел отличный вариант, каркасный, быстро возводят. За лето поставят, к осени уже можно будет шашлыки жарить.
Марина медленно опустила вилку на тарелку. Звук фарфора о фарфор показался оглушительно громким в наступившей тишине кухни. Она не моргая смотрела на мужа. Вадим сидел напротив, вальяжно откинувшись на спинку стула, и с аппетитом, граничащим с жадностью, доедал жаркое, которое она готовила полтора часа после тяжелой смены. Его щеки лоснились от сытости, а во взгляде читалась та самая самоуверенная наглость, которая в последние полгода заменила ему прежнюю простоту. Он даже не смотрел на нее прямо — его взгляд блуждал где-то поверх ее головы, словно он уже расставлял мебель в воображаемом особняке.
— Ты решил? — переспросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри начала подниматься горячая, темная волна. — Интересное кино. А деньги на этот твой «отличный вариант» ты тоже уже решил, где взять? Или мы клад нашли под ламинатом в прихожей?
Вадим недовольно цокнул языком и махнул рукой, словно отгоняя назойливое насекомое. Этот жест — барский, пренебрежительный — появился у него совсем недавно, вместе с повышением до начальника отдела логистики.
— Марин, ну что ты сразу начинаешь? Вечно ты усложняешь. Вопрос решаемый. Эту квартиру продадим, добавим немного — я узнавал, мне кредит одобрят как сотруднику, — и купим. Места всем хватит. И маме моей комната будет, она на пенсии, ей свежим воздухом дышать полезно. А то сидит в своей однушке, чахнет.
Марина почувствовала, как немеют кончики пальцев. Продадим. Эту. Квартиру. Ее квартиру. Двушку в сталинском доме, с высокими потолками и толстыми стенами, которая досталась ей от бабушки. Квартиру, где каждый сантиметр был выстрадан ее трудом. Она помнила, как три года назад, до знакомства с Вадимом, сама сдирала старые обои, как нанимала бригаду, экономя на еде, чтобы выровнять стены, как выбирала плитку в ванную, трогая каждый образец, чтобы он был идеальным.
А Вадим? Вадим пришел сюда четыре года назад с одной спортивной сумкой, в которой лежали три пары джинсов, стопка футболок и коллекция компьютерных игр. У него даже зимней куртки приличной не было — ходил в каком-то продуваемом пуховике, пока Марина не купила ему нормальную парку с первой премии.
— Ты предлагаешь продать мою добрачную квартиру, чтобы твоей маме было полезно дышать свежим воздухом? — она произнесла это медленно, разделяя слова, словно говорила с тугоухим.
Вадим нахмурился, его лицо приобрело обиженное выражение, какое бывает у детей, которым отказали в покупке дорогой игрушки.
— Почему сразу «твоей маме»? Нам всем! Ты мыслишь узко, Марин. Будем жить как люди, на земле, в просторе. Что в этом скворечнике делать? Потолки давят, соседи сверлят. И потом, мы семья, у нас не должно быть «моего» и «твоего». Все общее. Мы пять лет вместе, пора уже выходить на новый уровень. Мама, кстати, дело говорит — сейчас все солидные люди за город переезжают. Тренд такой. Экология, статус.
«Статус». Вот оно, ключевое слово. Марина давно заметила, как это слово стало паразитом в их жизни. Сначала «статус» потребовал сменить его старенький телефон на последнюю модель, хотя старый работал исправно. Потом «статус» заставил их взять в кредит машину, которая была им явно не по карману, но «начальнику отдела несолидно ездить на метро». Теперь «статус» добрался до ее жилья.
— Вадик, — Марина подалась вперед, опираясь локтями на стол. — А где именно ты присмотрел участок?
— В Заречье, — быстро ответил он, и его глаза загорелись фанатичным блеском. — Место шикарное. Лес рядом, речка. У мамы там, кстати, у подруги дача недалеко, она места знает. Мама уже и участок присмотрела, договорилась с хозяином, чтобы придержал. Там цена — подарок, надо брать срочно, пока не ушел.
Марина замерла. Пазл начал складываться. Антонина Павловна. Женщина с тихим голосом, водянистыми глазами и железной хваткой бульдога. Она никогда не скандалила, не била посуду. Она действовала иначе — мягко, вкрадчиво, как плесень, которая незаметно проникает под обои, пока не сожрет всю стену.
— Значит, мама присмотрела, — повторила Марина. — А оформлять мы этот дом на кого будем?
— Ну… — Вадим замялся, отвел глаза, потянулся за хлебом. — Там есть нюансы с землей. У мамы льготы ветеранские, налог меньше будет, если на нее землю оформить. А дом… дом потом разберемся. Какая разница? Мы же одна семья. Мама не вечная, все равно все нам достанется.
Марина почувствовала, как внутри все холодеет, превращаясь в ледяную глыбу. Это была не просто глупость. Это была схема. Продуманная, циничная схема, которую эти двое — мать и сын — обсуждали за ее спиной. Продать ее ликвидную квартиру в центре, вложить деньги в стройку на земле, которая будет принадлежать свекрови. В случае развода Марина осталась бы на улице, а Вадим — при маме и при новом доме.
— Ты считаешь меня идиоткой? — тихо спросила она.
Вадим резко бросил вилку.
— Опять ты начинаешь! Вечно ты ищешь подвох! Мать к ней со всей душой, хочет, как лучше, о внуках будущих думает, чтобы они на травке росли, а ты… Ты просто эгоистка, Марин. Тебе лишь бы свое сохранить, а о развитии семьи ты не думаешь. Я, между прочим, мужчина, я стратег, я должен принимать глобальные решения!
— Стратег? — Марина усмехнулась. — Стратег, который живет в квартире жены и ездит на машине, купленной в кредит, который мы платим с моей зарплаты, потому что твоя «статусная» уходит на обслуживание этого самого статуса — на костюмы, на обеды в ресторанах с партнерами?
— Не попрекай! — взвизгнул Вадим, и его лицо пошло красными пятнами. — Я расту! У меня перспективы! А ты как сидела в своей бухгалтерии, так и сидишь. Тебе не понять размаха.
В этот момент телефон Вадима, лежащий на столе экраном вверх, коротко брякнул. Пришло сообщение. Марина успела прочитать всплывающее уведомление прежде, чем экран погас. Контакт был подписан «Мамуля». Текст сообщения был коротким: «Дожимай ее сегодня. Продавец участка ждать не будет, там уже другие интересуются. Скажи, что задаток сгорел».
Марина подняла глаза на мужа. Он перехватил ее взгляд, посмотрел на телефон, потом на нее, и в его глазах мелькнул страх. Не раскаяние, а именно страх пойманного за руку воришки.
— Задаток? — спросила Марина ледяным тоном. — Ты уже внес задаток?
— Какой задаток? Тебе показалось… — он попытался накрыть телефон ладонью, но было поздно.
— Откуда у тебя деньги на задаток, Вадим? — она встала из-за стола. — Мы прошлый месяц закрывали кредиткой. Откуда деньги?
Он молчал, насупившись.
— Я взял из отложенных. На отпуск.
— Ты взял деньги, которые мы копили на ремонт машины и отпуск, и отдал их за участок, который даже не наш? За участок, который ты собираешься оформить на мать?
— Я вложил в будущее! — рявкнул он, тоже вскакивая. — И вообще, я имею право! Я глава семьи! Хватит меня контролировать!
Марина смотрела на него и не узнавала. Где тот парень, который дарил ей полевые цветы и с восторгом рассказывал о прочитанных книгах? Его больше не было. Его сожрала алчность и глупое тщеславие, подогреваемое нашептываниями матери. Перед ней стоял чужой, неприятный мужик с бегающими глазками, который считал ее ресурсом. Просто питательной средой для своих амбиций.
— Знаешь, что, «глава», — сказала Марина пугающе спокойным голосом. — Ты прав. Пора выходить на новый уровень.
Она вышла в коридор, открыла шкаф-купе и достала с верхней полки ту самую спортивную сумку, с которой он когда-то пришел. Швырнула ее на пол.
— Собирайся.
— В смысле? — Вадим застыл в дверях кухни, все еще держа в руке недоеденный кусок хлеба.
— В прямом. Собирай вещи. Три пары джинсов, футболки. Костюмы можешь оставить — ты их покупал с общих денег, а я вложила в них больше. Хотя нет, забирай все. Мне от тебя ничего не нужно. Чтобы духу твоего здесь через час не было.
Вадим побледнел. Он явно не ожидал такого поворота. Он привык, что Марина — это надежный тыл, что она поворчит, но согласится, что ею можно манипулировать чувством вины или долга.
— Ты… ты что, выгоняешь меня? Из-за какого-то спора?
— Не из-за спора, Вадим. А из-за того, что ты вор и предатель. Ты пытался меня обмануть. Ты сговорился с матерью, чтобы лишить меня единственного жилья. Ты думал, я не пойму?
— Да ты бредишь! — он попытался перейти в наступление, шагнул к ней, нависая. — Какое лишить? Мы бы жили там все вместе!
— На птичьих правах? В доме твоей мамы? — Марина не отступила ни на шаг. — Я видела сообщение. «Дожимай ее». Я для вас не жена, я для вас объект, который нужно «дожать», чтобы получить деньги.
— Ты все не так поняла! Мама просто волнуется!
— Мама волнуется, что сделка сорвется. Вадим, собирайся. Или я вызываю полицию и говорю, что в моей квартире находится посторонний, который угрожает мне физической расправой. Ты же прописан у матери, забыл? Здесь у тебя только временная регистрация, и я ее аннулирую завтра же.
Он смотрел на нее, открывая и закрывая рот. Его напускная спесь слетела, как шелуха. Под ней оказался растерянный, испуганный маленький человек.
— Марин, ну ты чего… Ну погорячились. Ну давай обсудим. Не будем продавать, если ты так упираешься. Ладно. Просто вернем задаток…
— Задаток ты не вернешь, — жестко оборвала она. — Ты его подарил продавцу. Это плата за твой урок. А теперь — вон.
Он собирался долго, демонстративно хлопая дверцами шкафов, бормоча проклятия, надеясь, что она остановит его, одумается. Марина стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди, и молча наблюдала. Она не чувствовала боли. Только брезгливость. Словно обнаружила в любимом десерте таракана. Есть это уже невозможно, можно только выбросить.
Когда сумка была набита, Вадим обулся, надел куртку и обернулся у порога.
— Ты пожалеешь. Ты никому не нужна будешь, разведенка с прицепом… а, у нас же нет детей, слава богу! Кому ты нужна, стареющая бухгалтерша? А я… я найду себе нормальную, молодую, которая будет меня ценить!
— Конечно, найдешь, — кивнула Марина. — Только сначала кредит за машину закрой. И маме объясни, почему сделка сорвалась.
— Стер… — начал он, но осекся под ее взглядом.
— Ключи. На тумбочку.
Он с грохотом швырнул связку ключей, так что откололся кусок эмали на столике, и выскочил на лестничную клетку. Дверь за ним захлопнулась.
Марина медленно подошла к двери, щелкнула верхним замком, потом нижним. Затем накинула цепочку. Тишина в квартире была звенящей, но она не пугала. Наоборот, она обволакивала покоем.
Она прошла на кухню. На столе остывали остатки ужина. Телефон Вадима исчез — забрал. Марина взяла тарелку мужа и, не раздумывая, вывалила содержимое в мусорное ведро. Затем открыла окно настежь. В кухню ворвался холодный осенний воздух, выветривая запах его дорогого одеколона, запах жареного мяса, запах лжи.
На следующий день она взяла отгул. Поменяла замки — вызвала мастера с самого утра. Потом поехала в банк и подала заявление на блокировку дополнительных карт, привязанных к ее счету. Вадим звонил — десять, двадцать раз. Звонила Антонина Павловна. Марина смотрела на экран, где высвечивались их имена, и не чувствовала ничего, кроме желания помыть руки.
Вечером, когда она сидела с чашкой чая (обычного, черного, без всяких изысков), в дверь позвонили. Настойчиво, требовательно. Марина подошла к глазку. На площадке стояла Антонина Павловна. Она была не одна — рядом переминался с ноги на ногу Вадим.
— Марина! Открывай! Нам надо поговорить! — голос свекрови, обычно тихий, сейчас звучал визгливо. — Ты не имеешь права удерживать вещи моего сына! И вообще, нам нужно обсудить компенсацию!
Марина не открыла. Она прислонилась лбом к прохладному металлу двери и сказала громко, чтобы было слышно через сталь:
— Вадим все забрал. А компенсацию будете требовать в суде. Я подаю на развод и раздел имущества. Кредиты, кстати, тоже делятся пополам. Готовьтесь, Антонина Павловна. Вам придется потесниться с пенсии.
За дверью наступила тишина. Потом послышалось шипение:
— Пошли отсюда. Я тебе говорила, она ненормальная. Ничего, сынок, мы ее еще прижмем.
Шаги удалились. Лифт гулко звякнул и уехал вниз.
Марина вернулась на кухню. Она чувствовала себя уставшей, как после марафона, но абсолютно свободной. Она знала, что впереди суды, грязь, попытки ее очернить. Вадим будет рассказывать общим друзьям гадости, свекровь будет писать жалобы на ее работу (она любила такие методы). Но это все было внешним, наносным. Главное — она сохранила себя. Свой дом. Свою жизнь.
Она посмотрела на пустой стул напротив.
— Ты кем себя возомнил? — спросила она в пустоту. — Пришел ни с чем и ушел так же.
И впервые за этот вечер улыбнулась. Завтра будет новый день. И в этом дне не будет ни Вадима, ни его «статуса», ни хищной мамы. Будет только она, Марина. И этого было вполне достаточно.
Прошла неделя. Марина жила в режиме робота: работа — дом — документы для развода. Адвокат, которого ей посоветовала коллега, оказался цепким мужчиной лет пятидесяти, который, выслушав историю про участок и кредит, только хмыкнул: «Классика. Не переживайте, разденем мы вашего „стратега“ так, что он еще должен останется».
Но Вадим не унимался. Видимо, Антонина Павловна провела с ним работу над ошибками. Он перестал угрожать и начал давить на жалость. Присылал сообщения: «Мариш, мне плохо без тебя», «Я живу у мамы на раскладушке, спина болит», «Неужели мы перечеркнем пять лет из-за глупой ссоры?».
Марина читала и удаляла. Она помнила то сообщение: «Дожимай ее». Это было противоядием от любой жалости.
В пятницу вечером, когда она выходила из офиса, ее подкараулил Вадим. Он выглядел помятым, рубашка была несвежей — видимо, мама не спешила наглаживать сыну «статусные» вещи.
— Марин, давай поговорим. Просто поговорим, — он схватил ее за локоть.
Она стряхнула его руку.
— Нам не о чем говорить. Все через адвоката.
— Да какого адвоката! Ты понимаешь, что ты натворила? У меня сделка сорвалась! Задаток пропал! Мама в шоке, у нее давление!
— Это твои проблемы, Вадим. И твоей мамы.
— Ты бессердечная! Я для нас старался!
— Ты старался для себя. Ты хотел построить себе запасной аэродром за мой счет. Не вышло. Смирись.
Вокруг начали останавливаться люди, привлеченные громким голосом. Вадим, заметив внимание, тут же сбавил тон, пытаясь играть роль жертвы.
— Люди, посмотрите! Выгнала мужа на улицу, отобрала все, теперь даже поговорить не хочет!
— Ты сам ушел, — громко сказала Марина. — С тем же, с чем и пришел. С тремя парами джинсов.
Она села в свою машину — старенькую, но надежную, которую купила еще до брака и не позволила продать ради «статусной» иномарки, как ни настаивал Вадим. Завела мотор и уехала, оставив его стоять на тротуаре под мелким дождем.
Дома она открыла ноутбук. Нужно было работать, но мысли возвращались к прошлому. Она пыталась понять, в какой момент пропустила этот поворот? Когда он стал таким? Ведь не был же он подлецом изначально. Или был, но умело скрывался?
Вспомнила их первую встречу. Он помог ей донести тяжелые коробки с бумагой до офиса. Улыбался открыто, шутил нелепо. Рассказывал, что мечтает стать логистом международного уровня. Она поверила в него. Поддерживала, когда он учился на курсах, когда искал работу. Радовалась его первым успехам больше, чем своим. А он… Он воспринимал это как должное. Как топливо для своей ракеты.
«Я тебя переросла», — вдруг отчетливо поняла Марина. — «Не в карьере, не в деньгах. В человечности. Ты остался маленьким мальчиком, который хочет игрушки и мамину похвалу, а я взрослая женщина, которой нужен партнер, а не паразит».
Звонок в дверь прервал размышления. На этот раз никого в глазок видно не было. Марина напряглась.
— Кто там?
— Вам повестка, — глухой мужской голос.
Она приоткрыла дверь на цепочку. На площадке стоял курьер с конвертом.
— Марина Сергеевна Виноградова?
— Да.
Она расписалась, забрала конверт. Внутри было письмо. Не повестка, а письмо от Вадима. Написанное от руки, на листе в клеточку. Видимо, решил ударить по романтике.
«Марина, я много думал. Я был дураком. Прости меня. Давай начнем все сначала. Я не буду слушать маму. Я хочу вернуться домой. Я люблю тебя».
Марина пробежала глазами строчки. Красивый почерк, ровные буквы. Когда-то он писал ей стихи на таких же листочках. Она смяла бумагу в кулак. Ложь. В каждом слове — ложь и расчет. Ему просто неудобно спать на раскладушке. Ему не хватает ее зарплаты, ее ужинов, ее уютной квартиры. Ему не хватает комфорта, который она ему обеспечивала.
Она выбросила письмо в мусор. В то же ведро, где покоился недоеденный ужин неделю назад. Символично.
Развод прошел грязно. Вадим и Антонина Павловна пытались отсудить половину стоимости ремонта в ее квартире, утверждая, что Вадим вкладывал туда «миллионы». Приносили какие-то липовые чеки, приводили лжесвидетелей. Марина стояла на судах с прямой спиной, спокойная и холодная. Ее адвокат разносил их доводы в пух и прах. Выяснилось, что все крупные покупки Вадима были сделаны в кредит, который он оформлял на себя, но платил с общего счета. Суд постановил разделить кредитные обязательства. Вадиму досталась его «статусная» машина (и долг за нее), а Марине — ее квартира в неприкосновенности.
В последний день, после оглашения решения, Вадим подошел к ней в коридоре суда.
— Ты довольна? — зло спросил он. — Оставила меня с долгами, одного?
— Ты сам себя оставил, — ответила Марина. — Ты хотел дом? Строй. Хотел статус? Соответствуй. А я буду жить своей жизнью.
Она вышла из здания суда на улицу. Светило солнце, яркое, весеннее. Воздух пах талым снегом и переменами. Она достала телефон и удалила контакт «Муж». Теперь там было просто пустое место.
Она шла по улице и чувствовала, как с каждым шагом становится легче. Душа, которая все эти месяцы была сжата в тугой комок, начала медленно разворачиваться. Она дышала полной грудью. У нее была она сама. Были руки, голова, опыт. Была ее крепость — ее дом. И было будущее, в котором больше не будет места предательству.
Марина остановилась у витрины цветочного магазина. Купила себе огромный букет тюльпанов. Желтых, ярких, как солнце. Не к разлуке, как поется в песне, а к свету. Пришла домой, поставила цветы в вазу и налила себе вина.
— За меня, — сказала она своему отражению в зеркале. — За новую жизнь. Без паразитов.
Вечером позвонила мама Вадима. С чужого номера.
— Марина, ты хоть понимаешь, что ты наделала? Вадимушка запил! У него депрессия! Ты обязана ему помочь, ты же жена!
— Бывшая жена, Антонина Павловна. Бывшая. У него есть вы. Вы же хотели жить вместе, на свежем воздухе? Вот и наслаждайтесь. А мне не звоните. Я меняю номер.
Она отключила телефон, вытащила сим-карту и сломала ее пополам. Завтра купит новую. Завтра все будет по-новому.
А Вадим… Вадим пусть остается там, где он есть. В прошлом. Пришел ни с чем — ушел ни с чем. Закономерный итог для того, кто возомнил себя королем, будучи всего лишь пешкой в чужой игре.
Марина подошла к окну. Город зажигал огни. Где-то там, в этом муравейнике, люди встречались, влюблялись, ссорились, мирились. Жизнь продолжалась. И ее жизнь только начиналась по-настоящему. Осознанная, честная, своя.
