Дверь захлопнулась с таким глухим стуком, будто поставила точку в очередном бесконечном дне. Надя прислонилась лбом к прохладной поверхности, закрыв глаза. Двенадцать часов на ногах в больничном отделении, где пахло дезинфекцией и человеческой болью, вытянули из нее все силы. Единственным спасением была мысль о тишине, чашке горячего чая и о том, чтобы просто посидеть, глядя в стену.
Она сбросила туфли, не включая свет в прихожей, и прошла на кухню. За окном уже темнело, в стекле отражалась ее усталая тень — тридцать пять лет, и будто все пятьдесят. Вдруг скрипнули тормоза под окном, резко, нагло. Надя машинально взглянула вниз. У подъезда, перегородив собой тротуар, стояла блестящая иномарка. Темно-синяя, с тонированными стеклами. Такой машины в их простом дворе не водилось.
Она отмахнулась, решив, что это к кому-то из новых соседей, и поставила чайник. Но тревожное предчувствие, тонкой иглой вонзившееся под кожу, не проходило. Шаги на лестнице. Быстрые, уверенные. И еще одни — каблучки, отстукивающие дробный ритм. Они притормозили у ее двери.
Сердце Нади замерло, а потом забилось часто-часто, словно птица, бьющаяся о клетку. Неужели? Нет, не может быть.
В дверь постучали. Не просто так, а настойчиво, требовательно.
Надя глубоко вздохнула, расправила плечи и пошла открывать. Она знала, кто это. Знала еще с того момента, как увидела машину.
На пороге стояли они. Сергей, ее бывший муж. Он выглядел по-деловому подтянутым, в дорогой куртке, но в глазах читалась привычная неуверенность, которую он тщательно маскировал. А рядом, вцепившись в его руку, — она. Алина. Молодая, яркая, с холодной красотой куклы. В ее руке болтался ключ от той самой иномарки.
Надя молча смотрела на них, не приглашая войти.
— Здравствуй, Надя, — начал Сергей, избегая ее взгляда.
— Чего пришли? — холодно спросила она, переступая порог и прикрывая за собой дверу, чтобы сын, если он в комнате, не услышал.
— А давай без этого тона, — вступила Алина, ее голосок был сладким, но с явной стальной оправой. — Мы по делу. Серьезному.
— У нас с тобой нет общих дел, — парировала Надя. — И с тобой, Сергей, тоже.
— Это сейчас есть, — Алина выставила вперед свой телефон, тыкая в экран накрашенным ногтем. На нем была фотография царапины на крыле той самой темно-синей машины. — Твой балбес, твой сын, сегодня во дворе испортил нам машину. Глубоко процарапал. Новая, между прочим! В кредит взятую!
Слова «твой балбес» прозвучали для Нади как пощечина. Она вся внутренне сжалась.
— Как ты смеешь так говорить о моем ребенке? — ее голос задрожал от ярости. — И с чего ты взяла, что это он?
— А я больше не знаю, у кого здесь дети с такими грязными руками и без присмотра бегают! — фыркнула Алина. — Соседка видела! Ваш Артемка с ключом возле машины крутился. Ремонт обойдется в пятьдесят тысяч, не меньше. Вы нам их заплатите, и давайте быстро, у нас запись в сервисе!
Сергей, помявшись, попытался вставить свое слово.
— Надь, ну что тут скажешь… мальчик, баловался… мы же понимаем. Но ущерб надо возмещать. Давай по-хорошему.
«По-хорошему». Эта фраза взорвала Надю изнутри. Все их «по-хорошему» всегда заканчивалось тем, что ей приходилось чем-то жертвовать, что-то прощать, закрывать глаза. Два года развода, два года одинокой борьбы за себя и сына, и вот он снова здесь, с этой… с этой куклой, и требует «по-хорошему».
Вся усталость, все обиды, вся несправедливость этого мира поднялись в ней комом и вырвались наружу. Она выпрямилась во весь свой невысокий рост, и ее глаза, обычно добрые и уставшие, вспыхнули таким холодным огнем, что Сергей невольно отвел взгляд.
— Дорогой, ты забыл? Мы разведены! — выпалила она, отчетливо выговаривая каждое слово. — Все претензии своей новой крале предъявляй. А ко мне больше не приходи. И о моем сыне — ни слова. Понятно?
Повисла тяжелая, гулкая тишина. Алина смотрела на нее с ненавистью и изумлением. Сергей растерялся, его деловая уверенность испарилась, и он снова стал тем слабым мужчиной, которого она когда-то пыталась спасти.
— Ты… ты так не разговаривай, — пробормотал он.
— Я буду разговаривать так, как вы этого заслуживаете, — тихо, но очень твердо сказала Надя. — Теперь уходите. И больше никогда не приходите.
Она сделала шаг назад, чтобы захлопнуть дверь. Но в ее голове уже стучала одна-единственная мысль: это только начало. Они не отступят. Значит, и она не отступит. Ни на шаг.
Тишину в их новой, сияющей хромом и дорогой отделкой квартире разорвал оглушительный хлопок двери. Сергей швырнул ключи на консоль, и они звякнули, проскребав по полированной поверхности. Он скинул куртку и плюхнулся на диван, закрыв лицо руками. От него пахло дорогим парфюмом и дешевым раздражением.
— Ну и дела, Серёж! — голос Алины визгливо резанул воздух. Она металась по гостиной, не в силах усидеть на месте. — Я же говорила, что надо было сразу жёстче! А ты со своим «Надь, давай по-хорошему»! Видела, как она на нас посмотрела? Словно мы помойка какая-то!
— Отстань, Алина, — пробурчал он из-под ладоней. — Я устал.
— А я нет? Я тоже устала! Устала терпеть эту серую мымру, которая строит из себя королеву! Пятьдесят тысяч, Сергей! Ты представляешь? Новые шторы в гостиную, которые я присмотрела, или этот ремонт? Выбирай!
Она остановилась перед ним, уперев руки в бока. Её красивое лицо исказила гримаса злости.
В этот момент раздался резкий звонок в дверь. Сергей вздрогнул. Алина прошипела: «Кому бы это?» и пошла открывать.
На пороге, словно чёрная туча, стояла Тамара Ивановна, мать Сергея. Она смерила Алину холодным взглядом с ног до головы, прошла в гостиную, не снимая пальто, и устроилась в самом большом кресле, как на троне.
— Что у вас тут за скандал? — её голос был ровным и властным. — Во всём подъезде слышно. Опять из-за этой своей бывшей?
— Мама, не начинай, — простонал Сергей.
— Я не начинаю, я заканчиваю. Что случилось?
Алина, обрадованная появлением союзницы, тут же выложила всё, сгущая краски. Про царапину на машине, про наглую Надю, про её слова «краля» и «не приходите».
— Она сказала, что мы разведены, и все претензии к Алине! — закончил Сергей, чувству себя абсолютно несчастным.
Тамара Ивановна слушала молча, лишь пальцы её, лежавшие на ручках кресла, слегка постукивали. Когда рассказ закончился, она тяжело вздохнула.
— Я всегда знала, что она кончи́т плохо. Нищета и злоба — вот её удел. Но то, что она посмеет так разговаривать с моим сыном и его женой… это переходит все границы.
— Но что мы можем сделать? — развёл руками Сергей. — Она же не отдаст денег.
— Кто сказал, что мы будем просить? — Тамара Ивановна улыбнулась тонкими, бескровными губами. — Вы оба мыслите как мелкие лавочники. Деньги? Это ерунда. Надо бить по больному. По её сыну.
Алина замерла, в её глазах вспыхнул любопытный огонёк.
— Как это?
— Она одна. Работает сутками. Ребёнок предоставлен сам себе, бегает по дворам, портит имущество. Разве это условия для нормального воспитания? — Тамара Ивановна говорила медленно, наслаждаясь собственным коварством. — Мы можем подать на неё в суд. Потребовать, чтобы она возместила ущерб. А если откажется… начать процедуру лишения её родительских прав.
Сергей побледнел.
— Мама! Что ты такое говоришь! Лишить прав? Артёмка же мой сын!
— А она тебе его даёт видеть? Нет. Воспитывает из него несчастного забитого ребёнка. Мы сделаем это ради него, Серёжа. Мы заберём его в нормальную, обеспеченную семью. А она, когда поймёт, что может потерять сына, сядет на колени и будет платить всё, что мы скажем. И не только за машину.
— Но… это же жёстко, — пробормотал Сергей.
— Жизнь — жёсткая штука, — отрезала мать. — Или ты хочешь, чтобы эта тварь и дальше плевала тебе в лицо? Чтобы твой собственный сын рос и превращался в такого же нищего неудачника?
Алина подсела к Тамаре Ивановне, её глаза горели.
— А можно сразу с опекой поговорить? У меня есть подруга, её мама работает в органах…
— Можно и нужно, — кивнула Тамара Ивановна. — Составим план. По закону, всё по закону. Она сама себя загнала в угол. Одна, гордая и бедная. Посмотрим, как она попоёт, когда к ней придут с проверкой.
Они склонились над столом, словно генералы над картой военных действий. Сергей смотрел на них, и ему стало не по себе. Но голос матери звучал так убедительно, а перспектива поставить Надю на место казалась такой заманчивой. Он чувствовал себя мальчишкой, затеявшим опасную игру, правил которой не понимал.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Делайте, что хотите.
Тамара Ивановна удовлетворённо кивнула.
— Вот и умница. Не волнуйся, сынок. Мы с Алиной всё уладим. Эта женщина ещё узнает, с кем связалась.
За окном совсем стемнело. В дорогой квартире пахло свежим кофе и холодным расчётом. А в воздухе уже висело невысказанное слово — война.
На следующий день Надя отпросилась с работы на час раньше. Вся ночь ушла на то, чтобы успокоить Артема — мальчик чувствовал напряжение и постоянно спрашивал, не злится ли папа на него за царапину. Она солгала, сказала, что все хорошо, но внутри все замирало от ясного предчувствия беды. Семейка Сергея не отступит. Тамара Ивановна никогда не проигрывает. Эта мысль сидела в голове занозой.
Она стояла на пороге небольшого, но уютного кабинета в юридической конторе в центре города. Ее подруга Юля, с которой они когда-то вместе начинали карьеру медсестрами, несколько лет назад кардинально изменила жизнь, отучилась на юриста и теперь вела гражданские дела.
— Надюш, заходи, не стой на пороге! — Юля, энергичная женщина с короткой стрижкой и умными, внимательными глазами, поднялась из-за стола и обняла ее. — Что случилось? Ты по телефону так ничего и не сказала.
Надя опустилась в кожаное кресло напротив и, стараясь говорить без эмоций, изложила все. Про визит Сергея и Алины, про царапину, про свои слова. А потом перешла к самому страшному — к вчерашнему звонку свекрови, вернее, бывшей свекрови. Тамара Ивановна, не называя конкретных угроз, намекнула, что «займется вопросом обеспечения должных условий для внука».
Юля слушала, не перебивая, лишь ее пальцы быстро барабанили по столешнице.
— Понятно, — выдохнула она, когда Надя закончила. — Классика. Давление, угрозы, попытка выбить деньги через ребенка. Мразоты.
— Что мне делать, Юль? Они ведь действительно могут что-то сделать с опекой? У них связи, деньги…
— С опекой мы справимся, — отмахнулась Юля. — У тебя идеальный порядок в квартире, ребенок ухожен, накормлен, успеваемость в школе хорошая. Любая проверка упрется в пустоту. Но это пассивная защита. Нам нужно контратаковать. Сильно и больно. Чтобы им самим было не до тебя.
— Контратаковать? Чем? У меня есть только моя зарплата и эта квартира.
— А ты уверена, что у Сергея все так чисто? — Юля прищурилась. — Он же ушел к этой… Алине, почти сразу после развода. Ты не задумывалась, на какие шиши они так сладко зажили? Новая машина, новая квартира? Его бизнес всегда был, скажем так, не очень стабильным.
Надя пожала плечами, чувствуя, как по телу разливается горечь.
— Я не в курсе его дел. Мы после развода не общались.
— А давай-ка посмотрим, — Юля повернулась к монитору и застучала по клавиатуре. — У меня есть один знакомый судебный пристав. Очень болтливый, когда дело касается должников. Давай посмотрим, не висит ли за твоим бывшим что-нибудь интересное.
Она вводила данные, щелкала мышкой. Надя сидела, не дыша, глядя на экран, в котором отражалось сосредоточенное лицо подруги.
— Вот… — вдруг протянула Юля, и в ее голосе послышались нотки торжества. — Ну конечно же. Я так и думала.
— Что? — Надя пододвинулась ближе.
— Смотри, — Юля повернула монитор. — Три кредитных договора. Взятты в течение последнего года вашего совместного брака. Два — на покупку той самой машины, на которую теперь царапина. И один… довольно крупный, на так называемые «личные цели». Все оформлены на Сергея, но, Надя, ты помнишь, вы же официально еще не были разведены, когда он их брал?
Надя кивнула, плохо понимая, к чему клонит подруга.
— Так вот, по закону, кредиты, взятые в браке, считаются общими долгами супругов, если не доказано обратное. То есть формально банк может предъявить претензии и к тебе.
У Нади похолодело внутри.
— То есть я… должна за его машину и какие-то его «цели»?
— Подожди, не паникуй. Это первое действие. А вот второе… — Юля улыбнулась, как кот, поймавший мышь. — А второе действие — это твой встречный иск. Ты можешь потребовать через суд взыскать с Сергея компенсацию в размере половины всех сумм, которые были потрачены по этим кредитам. Поскольку деньги были потрачены явно не на нужды семьи, а на обустройство личной жизни с другой женщиной. Ты же не ездила на этой машине? Не знала о этих «целях»?
— Конечно нет! — выдохнула Надя. — Я тогда на двух работах вкалывала, чтобы свести концы с концами, пока он «бизнес делал».
— Вот именно. И мы это докажем. Выписки, показания. Этот последний кредит… я почти не сомневаюсь, что он ушел на первый взнос за их новую квартиру. Получается, ты, по сути, оплатила половину их любовного гнездышка.
Надя смотрела на распечатанные листы, которые Юля уже доставала из принтера. Цифры плыли перед глазами. Крупные, пугающие суммы. И вдруг, сквозь страх и недоумение, пробилось новое, незнакомое чувство. Не злорадство. Не жажда мести. А холодная, стальная уверенность.
— Они пришли ко мне из-за пятидесяти тысяч, — тихо, почти шепотом, проговорила она, поднимая глаза на Юлю. — А сами должны мне… в десятки раз больше.
— Именно так, — кивнула Юля, ее глаза блестели. — Они принесли тебе дубинку, чтобы тебя ударить. А ты можешь в ответ вынуть занесенное над ними копье. Они сами его вложили тебе в руки, эти идиоты. Ты готова?
Надя медленно выпрямилась. Усталость как рукой сняло. Взгляд стал твердым и четким.
— Да. Я готова. Что нам нужно делать?
— Первым делом, — Юля протянула ей стопку бумаг, — мы пишем заявление в суд с требованием о признании этих долгов личными долгами Сергея и о взыскании с него компенсации. А потом… потом мы просто ждем. Мне очень интересно посмотреть на лицо твоего бывшего мужа, когда он получит копию нашего иска.
Прошла неделя. Напряженное ожидание стало привычным фоном жизни Нади. Каждый скрип тормозов во дворе, каждый шаг на лестнице заставлял ее сердце биться чаще. Она провела с сыном серьезный разговор, объяснив, что бабушка Тамара может прийти с проверкой, и попросила его вести себя тихо и не открывать дверь никому, кроме нее.
Она тщательно подготовилась. Квартира сияла чистотой, холодильник был забит едой, а в папке лежали все необходимые документы на ребенка и свежие грамоты из школы. Юля была на связи, готовившая исковое заявление, но Надя понимала: первый удар врага нужно отразить самостоятельно.
И этот удар последовал в субботу утром, когда Артем делал уроки на кухне, а Надя разбирала вещи после стирки.
В дверь постучали. Не резко, а даже вежливо, но как-то уж слишком официально. Надя подошла к глазку. На площадке стояла Тамара Ивановна в своем неизменном кашемировом пальто, а рядом с ней — молодая, строгая женщина в очках, с планшетом в руках.
Предчувствие не обмануло.
Надя глубоко вдохнула, расправила плечи и открыла дверь, оставив цепочку.
— Здравствуй, Надежда, — начала Тамара Ивановна без предисловий, ее голос был сладким, как сироп, но глаза оставались ледяными. — Это Ольга Петровна, представитель органа опеки и попечительства. Мы пришли по поводу условий содержания моего внука.
— Здравствуйте, — сухо ответила Надя, не двигаясь с места. — Вы, Тамара Ивановна, не являетесь законным представителем ребенка, чтобы инициировать проверку. А вы, Ольга Петровна, имеете при себе официальное постановление? И удостоверение, если не сложно.
Женщина из опеки, казалось, немного смутилась такой осведомленности. Она молча достала удостоверение и показала его через щель в двери.
— Мы проводим плановый обход, Надежда Владимировна, — сказала она ровным, бесстрастным голосом. — Жалоб не поступало. Можем пройти?
Надя медленно сняла цепочку, открывая им дверь. Она знала, что отказать они ей не дадут.
— Проходите. Только, пожалуйста, без лишнего шума. Ребенок занимается.
Тамара Ивановна прошла первой, ее взгляд скользнул по прихожей, по чисто вымытому полу, по аккуратно стоящей обуви. Она словно искала пылинку, за которую можно было бы зацепиться.
Ольга Петровна последовала за ней, вежливо, но настойчиво направляясь вглубь квартиры.
— Можно в детскую? — спросила она.
— Конечно, — Надя указала рукой на дверь. — Вот комната Артема.
Они вошли. Комната была небольшой, но светлой и очень уютной. Кровать аккуратно застелена, книги стояли на полках, на столе — учебники и тетради с решенными задачами. На стене висели рисунки и грамота за третье место в школьной олимпиаде по математике.
Ольга Петровна молча осмотрела комнату, провела пальцем по поверхности шкафа в поисках пыли, но не нашла ее. Она открыла шкаф, где висела аккуратная, чистая детская одежда.
— Ребенок обеспечен всем необходимым? — спросила она, поворачиваясь к Наде.
— Полностью. Питание пятиразовое, одежда по сезону, дополнительные кружки — английский и плавание. Все чеки и справки могу предоставить.
Тем временем Тамара Ивановна прошла на кухню. Она открыла холодильник. Он был полон: молоко, йогурты, мясо, овощи, фрукты. Никаких полуфабрикатов или пустых полок. Ее губы сжались в тонкую ниточку разочарования.
— А что с его распорядком дня? — не унималась она, возвращаясь в гостиную. — Я слышала, он один до вечера предоставлен сам себе, пока ты на работе.
— Я работаю в две смены, — спокойно ответила Надя, глядя ей прямо в глаза. — В те дни, когда у меня вечерняя смена, с Артемом сидит моя мама, которая живет в соседнем доме. Она только что ушла в магазин, если хотите, я могу вам дать ее номер телефона для подтверждения. А в остальное время сын находится в группе продленного дня. Все официально, все задокуменментировано.
Ольга Петровна что-то отметила в своем планшете. По ее лицу было видно, что нарушений она не находит.
Тамара Ивановна поняла, что проигрывает этот раунд. Ее лицо начало заливаться краской.
— Я все равно считаю, что одному ребенку нужен постоянный присмотр отца! — выпалила она, теряя самообладание. — А ты его отгородила от собственного сына!
— Ребенок общается с отцом в установленном судом порядке, — парировала Надя, чувствуя, как нарастает ее внутренняя сила. — То есть по его личной инициативе. Которая, как я поняла из вашего последнего визита, свелась к предъявлению финансовых претензий за случайную царапину. Это вы считаете проявлением отцовской заботы?
Ольга Петровна посмотрела на Тамару Ивановну с нескрываемым удивлением.
— Какие финансовые претензии? — переспросила она.
— Это не имеет отношения к делу! — отрезала Тамара Ивановна, бросая на Надю злобный взгляд.
— Напротив, имеет, — холодно сказала Надя. Она подошла к столу и взяла ту самую папку. — Поскольку вы, Тамара Ивановна, так озабочены финансовым благополучием моего сына, возможно, вам будет интересно ознакомиться с кое-какими документами. А именно — с кредитными договорами вашего сына, которые он оформил, еще будучи со мной в браке. Деньги по ним были потрачены не на семью. И сейчас я имею полное право потребовать через суд возмещения половины этих сумм. Так что, — она сделала небольшую паузу, наслаждаясь шоком на лице бывшей свекрови, — прежде чем проверять, как я содержу ребенка, возможно, стоит поинтересоваться, как ваш сын содержит свои долги.
В квартире повисла гробовая тишина. Тамара Ивановна побледнела. Она явно не ожидала такого хода. Ольга Петровна, понимая, что стала свидетелем семейной разборки, поспешила к выходу.
— Осмотр окончен, Надежда Владимировна. Нарушений не выявлено. Всего доброго.
Она практически выбежала за дверь.
Тамара Ивановна еще секунду постояла, переводя дух. Ее взгляд был полон такой ненависти, что, казалось, мог бы прожечь сталь.
— Ты… ты узнаешь, с кем связалась, — прошипела она, задыхаясь.
— Я уже узнала, — тихо, но отчетливо ответила Надя. — И готова к войне. А теперь прошу вас покинуть мой дом.
Она закрыла дверь перед самым носом у бывшей свекрови и повернулась к спине. Ее руки дрожали, но на душе было невероятно спокойно. Первая битва была выиграна.
Через две недели Надя стояла у здания суда, сжимая в руке папку с документами. Юля, деловитая и собранная, уже ждала ее у входа.
— Все готово? — спросила она, окидывая Надю оценивающим взглядом.
— Как никогда, — выдохнула та, пытаясь унять дрожь в коленях. Она чувствовала себя не участницей процесса, а актрисой, выходящей на сцену без репетиции.
Зал заседаний оказался небольшим, строгим и пронзительно официальным. Запах старого дерева, пыли и законов. Сердце Нади ушло в пятки, когда она увидела их. Сергей, Алина и их адвокат — немолодой мужчина в дорогом костюме с безразличным лицом. Тамары Ивановны не было, и это было странно.
Сергей выглядел потрепанным и избегал смотреть в ее сторону. Алина, напротив, сидела с высокомерным видом, время от времени бросая на Надю уничижительные взгляды. Казалось, она была уверена в легкой победе.
Судья — женщина средних лет с усталым, но внимательным лицом — открыла заседание. Первым слово взял адвокат Сергея.
— Уважаемый суд, мы просим взыскать с ответчика, Надежды Владимировны, сумму ущерба, нанесенного транспортному средству моего доверителя, в размере пятидесяти двух тысяч восьмисот рублей, — его голос был ровным и бесстрастным. — Исковые требования основаны на статьях пятнадцатой и тысяча шестидесятой Гражданского кодекса. Имеются фотофиксация повреждений и свидетельские показания.
Судья кивнула, делая пометки.
— Ответчик, вам есть что сказать?
Юля поднялась. Ее голос прозвучал четко и уверенно.
— Уважаемый суд, мы полностью отрицаем предъявленные нам требования. Более того, мы заявляем встречные исковые требования к Сергею Викторовичу.
Легкий шорох прошел по залу. Алина выпрямилась на стуле, ее надменное выражение сменилось настороженностью. Сергей наконец поднял на Надю взгляд, полный недоумения.
— Какие встречные требования? — спросил адвокат, слегка поморщившись.
— На основании статей тридцать четвертой, тридцать восьмой и тридцать девятой Семейного кодекса, а также статьи триста девяносто первой Гражданского кодекса, мы просим суд признать кредитные обязательства, взятые Сергеем Викторовичем в период брака с моей доверенной, его личными долгами, — Юля положила на стол стопку копий документов. — А также взыскать с него компенсацию в размере половины всех сумм, по ним уплаченных, поскольку эти средства были израсходованы им не на нужды семьи, а на личные цели, связанные с его новой личной жизнью.
Она медленно, подчеркнуто веско, зачитала номера договоров, суммы, даты. Зал замер. Алина побледнела, ее пальцы с такой силой впились в сумку, что костяшки побелели. Сергей смотрел на Надю с растущим ужасом, словно видел ее впервые.
— Это что за чушь? — вырвалось у Алины, но адвокат жестом заставил ее замолчать.
— Уважаемый суд, — он попытался взять себя в руки. — Эти требования не имеют отношения к настоящему делу. Это совершенно отдельная история…
— Напротив, — парировала Юля, поворачиваясь к судье. — Они имеют прямое отношение. Истец пытается взыскать с моей доверенной, матери своего ребенка, мизерную сумму за бытовой ущерб, в то время как он сам является должником перед ней в значительно больших размерах. Это свидетельствует о недобросовестности истца и попытке злоупотребить правом.
Судья внимательно изучала документы, которые ей передали.
— Представленные кредитные договоры действительно датированы периодом, когда стороны состояли в браке, — констатировала она. — Ответчик, на каких основаниях вы требуете признать их личными долгами Сергея Викторовича?
— На том основании, что деньги по ним были потрачены на приобретение автомобиля, которым я никогда не пользовалась, — четко сказала Надя, чувствуя, как голос крепнет с каждым словом. — А также на погашение ипотечного кредита за квартиру, в которой я никогда не жила. У меня есть выписки со счетов, подтверждающие переводы. Все эти траты были сделаны втайне от меня и не на наши с сыном нужды.
Сергей опустил голову, уставившись в пол. По его лицу было видно, что все аргументы рухнули.
— Суд принимает встречное исковое заявление к производству, — раздался ровный голос судьи. — Направляем его истцу для ознакомления и подготовки возражений. По первоначальному иску о взыскании ущерба — слушание откладывается до рассмотрения встречных требований. Следующее заседание через месяц.
Она ударила молотком.
Надя медленно выдохнула. Все было кончено. Так быстро.
Они с Юлей молча собрали бумаги и направились к выходу. Со стороны Сергея и Алины доносились приглушенные, но яростные перешептывания.
— Ты знал? Ты знал, дурак несчастный? — шипела Алина.
— Я не думал… — слышался сдавленный голос Сергея.
У выхода из зала Надя на секунду остановилась и обернулась. Ее взгляд встретился с взглядом Сергея. В его глазах она прочитала не просто злость. Там был страх. И растерянность. Тот самый страх, который она сама испытывала всего несколько недель назад у порога своей квартиры.
Она развернулась и вышла в коридор, залитый холодным осенним солнцем. Первый раунд был за ней. И это было лишь началом.
Воздух в их гостиной, еще недавно пахнувший дорогими ароматизаторами и свежесваренным кофе, теперь был густым и тяжелым, словно перед грозой. Сергей молча стоял у окна, сжимая в руке стеклянный стакан с виски. Лед уже растаял, делая напиток мутным и безвкусным. Он смотрел на огни города, но видел лишь растерянное лицо Нади в зале суда и холодные строчки кредитных договоров.
— Пятьсот семьдесят тысяч! — резкий, почти истеричный голос Алины разрезал тишину. Она металась по комнате, скомкав в руках копию встречного иска. — Полмиллиона! Ты понимаешь? Она хочет содрать с нас полмиллиона! Из-за твоих долгов!
— Это не только мои долги, — тихо, без оборота, сказал Сергей. — Машина, на которой ты ездишь. Первый взнос за эту квартиру…
— Молчи! — она взорвалась, подлетев к нему вплотную. Ее глаза блестели от злости и непролитых слез. — Я не желаю это слушать! Ты должен был все предусмотреть! Ты же мужчина! А ты что? Ты позволил этой серой мыши себя обойти! Она там с своей подружкой-юристкой тебя, как мальчишку, в суде уделала!
— Хватит, Алина! — он резко повернулся к ней, и стакан в его руке чуть не выскользнул. — Не надо тут на меня кричать! Это ты вечно чего-то хотела! Новую машину, новую квартиру! А где я, по-твоему, должен был брать? Я не олигарх!
— А я и не просила брать кредиты за месяц до развода, идиот! — она кричала уже почти не своим голосом. — И тем более не просила их прятать! Ты думал, она никогда не узнает? Ты думал, мы всегда будем кататься, как сыр в масле, а она будет в своей хрущевке сидеть и молчать?
Дверь звонко щелкнула. На пороге, не снимая пальто, стояла Тамара Ивановна. Ее лицо было каменным.
— Что за крики? На весь дом слышно. Опять ссоритесь?
— А вы где были? — набросилась на нее Алина, мгновенно переключив гнев. — В суде вас не было! Вашего мудрого совета не было! А теперь, когда ваш сын утопил нас в долгах, вы появились!
— Я занималась своими делами, — холодно ответила Тамара Ивановна, бросая на невестку уничтожающий взгляд. — И, как я понимаю, не зря. Пока вы тут играли в богатых и успешных, ваша бывшая жена, которую вы все так легкомысленно недооценивали, готовила вам ловушку. И вы в нее благополучно угодили.
— Это ты мне готовила ловушку! — внезапно взревел Сергей, обращаясь к матери. В его голосе прорвалось все, что копилось годами. — Это ты вечно твердила: «Она тебе не пара, найдешь другую, получше!» Нашел! Нашел ту, которая только и может, что требовать новые шмотки и кричать! И влез в долги, чтобы ей угодить! А теперь что? Тебе нравится твоя находка?
Тамара Ивановна смотрела на него с нескрываемым презрением.
— Взрослый мужчина, а ведешь себя как обиженный ребенок. Сам принимал решения, сам и отвечай. А твоя жена, — она кивнула на Алину, — вместо того чтобы поддерживать мужа в трудную минуту, визжит, как поросенок под забором.
— А вы что, предлагаете мне поддерживать? — закричала Алина. — Отдать ей мои деньги? Мои! Я столько вложила в этого мужчину! В его внешность, в его статус! А он оказался пустышкой с долгами!
— Вложила? — фыркнула Тамара Ивановна. — Ты вложила в него свои маникюры и походы по бутикам. А сейчас, когда пришла пора платить по счетам, ты первая начала паниковать.
— Я не буду платить! — Алина схватила свою сумочку. — Слышишь, Сергей? Ни копейки! Это твои долги, твоя бывшая, твои проблемы! Разбирайся сам! Можешь идти к своей Надьке ползать, может, она тебя простит.
— А ты куда? — спросил он тупо, глядя, как она натягивает пальто.
— Я уезжаю к подруге. В эту помойку я больше не вернусь. Пока ты не решишь этот вопрос, чтобы эта моль ко мне в суд не претендовала, меня здесь нет.
Она выскочила за дверь, хлопнув ей с такой силой, что задрожали стены.
В квартире воцарилась оглушительная тишина. Сергей опустился на диван, снова уставившись в свой стакан. Его мир, такой красивый и блестящий снаружи, рассыпался на глазах, как карточный домик. И виноваты в этом были все: и мать, подталкивавшая его к «более достойной партии», и Алина с ее ненасытными аппетитами, и он сам, такой слабый и ведомый.
Тамара Ивановна молча постояла минуту, глядя на сломленного сына.
— Надо было слушаться матери с самого начала, — произнесла она с ледяным спокойствием и, развернувшись, вышла.
Сергей остался один. Тишина давила на уши. Он поднял взгляд на большую фотографию на стене, где они с Алиной счастливо улыбались на фоне моря. Теперь эти улыбки казались ему самой жуткой насмешкой. Война только начиналась, а его армия уже разбежалась, оставив его одного на поле боя.
Прошло три дня после скандального разговора с Алиной. Сергей провел их в странном оцепенении, бродя по пустой, неприбранной квартире, которая вдруг показалась ему чужой и невыносимо одинокой. Молчание звенело в ушах, и в этом звоне он слышал лишь голос Нади из суда: четкий, твердый, не его.
Он не звонил Алине. Она не звонила ему. Это молчание было красноречивее любых слов. Его мирок, построенный на показном благополучии, рухнул, обнажив жалкое нутро.
И вот он стоял на знакомом, выцветшем от времени коврике перед ее дверью. Без Алины. Без матери. Без адвоката. Просто один, с пустыми руками и комом в горле. Он не звонил заранее, боясь, что она просто не откроет.
Его пальцы сжались, и он постучал. Слабоне, неуверенно.
Шаги. Щелчок засова. Дверь приоткрылась на цепочке, и в щели показалось ее лицо. Уставшее, без косметики, но с новым, незнакомым ему выражением — не усталости загнанного зверя, а спокойной готовности.
Увидев его, Надя не удивилась. Она молча смотрела, ожидая.
— Надь, — его голос сорвался на шепот. — Можно поговорить?
— У нас все сказано в суде, Сергей.
— Пожалуйста. Без них. На пять минут.
Она вздохнула, помедлила и, щелкнув цепочкой, впустила его. В квартире пахло ванилью и печеньем, как раньше, в самые спокойные их времена. Из-за двери детской доносился звук мультфильма.
Он вошел в маленькую гостиную, чувствуя себя неуклюжим великаном в этой уютной клетушке.
— Артем дома? — спросил он, просто чтобы сказать что-то.
— Делает уроки. И смотрит телевизор. После твоего последнего визита он две ночи плохо спал, боялся, что ты опять придешь и будешь кричать.
Эти слова ударили его больнее, чем любое обвинение в суде. Он опустил голову.
— Я не хотел… Я не для этого…
— А для чего? — спросила она, оставаясь стоять посреди комнаты. Она не предложила ему сесть.
Он перевел дух, собираясь с мыслями.
— Надь, этот иск… это же абсурд. Полмиллиона. Ты же понимаешь, откуда я их возьму? Алина… Алина ушла. Из-за всего этого. Машину, возможно, придется продать. Квартиру… — он безнадежно махнул рукой. — Мы можем все разрушить этим судом.
— Мы? — она тихо рассмеялась, но в смехе не было веселья. — Мы уже все разрушили, Сергей. Ты. Со своей ложью и своими долгами. Ты разрушил нашу семью два года назад. А сейчас я просто пытаюсь построить хоть какую-то защиту для себя и сына из обломков.
— Но мы же могли бы как-то договориться! — в его голосе послышались старые, знакомые нотки — мольба, смешанная с надеждой на ее привычную мягкость. — Мы же взрослые люди. Мы можем сесть и все обсудить. Я готов платить за царапину, ладно? Давай просто забудем этот дурацкий встречный иск. Ты же не хочешь оставить своего бывшего мужа, отца своего ребенка, без крова над головой?
Она смотрела на него, и в ее глазах он видел не злорадство, а что-то гораздо более страшное — холодное, безразличное сожаление.
— Ты сейчас ко мне пришел не потому, что осознал, как подло поступил. А потому, что твоя новая жизнь дала трещину, и тебе некуда деваться. Ты пришел ко мне, как в старую, проверенную кладовку, где когда-то хранилось твое спокойствие. Думаешь, я снова его тебе предоставлю?
— Нет! Я… я понимаю, что был неправ. Но давай начнем все с чистого листа. Я буду помогать с Артемом, больше, чем раньше. Буду приходить, гулять с ним…
— Перестань, — она перебила его, и ее голос стал стальным. — Перестань врать. Себе и мне. Ты не будешь. У тебя никогда не было на это времени, когда мы были семьей. Не появится и сейчас. Ты пришел, потому что я оказалась сильнее, чем ты думал. Потому что у меня есть против тебя оружие. И ты хочешь его обезвредить.
Он замолчал, поняв, что все его слова разбиваются о ее спокойную, неумолимую ясность. В его глазах блеснули слезы — слезы жалости к себе.
— Что же мне теперь делать? — прошептал он, и в этом шепоте был слышен полный крах.
— Жить с последствиями своих поступков, — просто ответила она. — Как живу я. Как живет наш сын, который до сих пор вздрагивает, когда во дворе хлопает дверь машины. Ты сам сделал свой выбор два года назад. Теперь пожинаешь плоды. Уходи, Сергей.
Он постоял еще мгновение, глядя на нее — на эту новую, чужую Надю, которую он сам и создал своим предательством. Потом кивнул, развернулся и вышел в подъезд.
Дверь закрылась за его спиной с тихим, но окончательным щелчком. Он услышал, как щелкнула задвижка, потом цепочка. Два простых звука, которые прозвучали для него как приговор.
Он медленно побрел вниз по лестнице. Впервые за долгие годы он понимал — обратной дороги нет. Ни к Наде, ни к той иллюзии счастья, что он построил с Алиной. Он остался один на один с собой. И это было самым страшным наказанием.
Заседание было окончательным и длилось недолго. Адвокат Сергея, понимая бесперспективность борьбы, практически не сопротивлялся. Судья, изучив все предоставленные документы и доказательства, огласила решение ровным, безэмоциональным голосом, который, однако, навсегда менял жизни нескольких людей.
— Исковые требования Надежды Владимировны о взыскании компенсации в размере пятисот семидесяти тысяч рублей удовлетворяются полностью, — прозвучало в тишине зала. — В удовлетворении первоначальных исковых требований Сергея Викторовича о взыскании ущерба за порчу имущества отказано.
Надя сидела совершенно неподвижно, сжимая в холодных пальцах край стола. Она не чувствовала ни торжества, ни радости. Лишь огромную, всепоглощающую пустоту, как после тяжелой битвы, где ты остался жив, но все вокруг лежит в руинах.
Сергей, сидевший напротив, не шелохнулся, услышав приговор. Он просто опустил голову еще ниже. Алина на этом заседании не присутствовала. Ее место было пустым, и эта пустота говорила красноречивее любых слов.
Тамара Ивановна сидела сзади, на скамье для зрителей. Ее лицо было непроницаемой маской, но плотно сжатые губы выдавали бешенство. Когда судья удалилась, она молча встала и, не глядя на сына, вышла из зала.
Надя и Юля вышли из здания суда одними из первых. Осенний воздух был холодным и колючим.
— Поздравляю, — сказала Юля, положив руку ей на плечо. — Справедливость восторжествовала.
— Это не справедливость, — тихо ответила Надя. — Это просто… арифметика. Он взял X, а должен вернуть Y. Ничего личного.
Юля понимающе кивнула.
— Теперь главное — работа с приставами. Не расслабляйся.
— Я не расслаблялась последние два года, — Надя поправила шарф. — Я уже привыкла.
Они распрощались, и Надя пошла домой одна. К своей маленькой, но своей крепости.
Дома ее ждал Артем. Он сидел за столом и что-то рисовал, но взгляд его был тревожным.
— Мам, а папа больше не будет приходить и кричать? — спросил он, едва она переступила порог.
Она присела рядом, обняв его.
— Нет, солнышко. Не будет. Все уже позади.
— А мы бедные? Бабушка Тома говорила, что мы бедные и злые.
Надя сжала его еще крепче.
— Мы не бедные. У нас есть этот дом, у нас есть друг друга. И мы не злые. Мы просто защищались. Запомни: никогда не нужно начинать драку первым. Но если на тебя напали — умей дать сдачи.
Он кивнул, не до конца понимая, но доверяя ей безоговорочно.
Вечером, уложив сына спать, Надя вышла на кухню и села у окна. За ним горели огни такого же огромного, равнодушного города. Она выиграла. Отстояла свои права, свое достоинство, свой покой. С Сергея будут удерживать часть зарплаты, он, вероятно, продаст их общую с Алиной машину, его роскошная жизнь дала серьезную трещину.
Но почему же на душе было так пусто и горько?
Она думала о том, что когда-то любила этого человека, верила ему, строила с ним общее будущее. А теперь все свелось к сухим строчкам судебного решения и ежемесячным перечислениям от судебных приставов. Она выиграла эту войну, защитила себя и сына. Но она защищала руины, оставшиеся от их семьи, а не строила новый, счастливый замок.
Она погасила свет на кухне и осталась сидеть в темноте, глядя на огни в окнах других людей. Впереди была долгая и трудная работа по восстановлению собственной жизни. Не как победительницы, а просто как человека, который выжил и теперь должен научиться снова жить. Не вопреки, а просто так. Для себя и для своего сына. И первый шаг был сделан.
