– А это что за позиция? – палец Виктора, увенчанный аккуратно подстриженным ногтем, с силой ткнулся в бумажную ленту чека, лежащего на кухонном столе. – «Пакет-майка». Семь рублей. Лена, у нас в ящике под раковиной целый склад этих пакетов. Зачем ты купила новый?
Елена Васильевна, стоявшая у плиты и помешивающая гуляш, на секунду замерла. Лопатка в ее руке дрогнула, капнув красноватым соусом на белоснежную эмаль. Она медленно выдохнула, стараясь унять знакомую дрожь в руках, и повернулась к мужу. Виктор сидел за столом, вооружившись калькулятором, ручкой и стопкой чеков, которые она обязана была предоставлять ему каждый вечер. Лампа над столом отбрасывала резкие тени на его лицо, делая морщины глубже, а взгляд – жестче.
– Витя, я шла с работы, у меня порвалась ручка у сумки. Мне нужно было как-то донести продукты: молоко, хлеб, твой любимый сыр. Не могла же я нести все это в охапке.
– Могла бы предусмотреть, – отрезал Виктор, что-то записывая в толстую тетрадь в клетку. – Сумка у тебя старая, давно надо было зашить. А семь рублей здесь, семь рублей там – за год набегает сумма, на которую можно купить что-то полезное. Ты совершенно не умеешь распоряжаться финансами. Халатность и расточительство.
Елена отвернулась обратно к плите. Гуляш тихо булькал, наполняя кухню ароматом паприки и мяса, но аппетит у женщины пропал напрочь. Раньше, лет десять назад, Виктор таким не был. Он был экономным, да, хозяйственным, но не до абсурда. Все изменилось, когда он вышел на пенсию, а она продолжила работать бухгалтером в небольшой фирме. Казалось бы, денег хватало: его пенсия, ее зарплата, дети давно выросли и разъехались. Живи да радуйся. Но Виктор, потеряв власть на службе, решил установить тотальный контроль дома.
Теперь каждый вечер превращался в судебное заседание.
– Идем дальше, – голос мужа звучал монотонно, как стук метронома. – Молоко. Почему взяла «Домик в деревне»? Я же говорил, что в «Пятерочке» по акции стоит марка «Красная цена». Разница в двенадцать рублей.
– Витя, то молоко уже скисает на второй день, я не могу варить тебе на нем кашу, оно сворачивается, – попыталась оправдаться Елена, чувствуя, как к горлу подступает ком.
– Значит, надо кипятить сразу. Или варить быстрее. Двенадцать рублей, Лена! Умножаем на тридцать дней – это триста шестьдесят рублей. Ты просто выбрасываешь мои деньги в мусоропровод.
– Твои деньги? – Елена не выдержала, выключила конфорку и обернулась. – Витя, я тоже работаю. И моя зарплата, между прочим, уходит в этот же бюджет. Почему я должна отчитываться за пакет, купленный на свои заработанные деньги?
Виктор снял очки, протер их краем клетчатой рубашки и посмотрел на жену с снисходительной жалостью, как на неразумное дитя.
– Потому что семья – это единый организм. Бюджет должен быть консолидированным. А ты, Лена, натура увлекающаяся. То крем тебе какой-то нужен, то колготки порвались. Если я не буду держать руку на пульсе, мы пойдем по миру. Я – глава семьи, и моя обязанность – обеспечить нам безбедную старость. Ты еще спасибо скажешь, когда мы накопим на новую машину.
– Нам не нужна новая машина, Витя! Твоей «Ладе» всего пять лет, она стоит в гараже и гниет, потому что ты жалеешь денег на бензин!
– Не гниет, а сохраняется. Это инвестиция. Всё, разговор окончен. С завтрашнего дня вводим новые правила. Ты будешь записывать не только покупки, но и свои передвижения. Проездной у тебя льготный, но маршрутки – это лишние траты. Будешь ходить до метро пешком. Полезно для здоровья.
Ужин прошел в тягостном молчании. Слышно было только, как звякает ложка о тарелку и как Виктор с шумом прихлебывает чай. Елена смотрела в окно, где в свете фонарей кружились редкие снежинки, и думала о том, как ее жизнь превратилась в бесконечную бухгалтерскую ведомость, где в графе «Итого» всегда значился минус ее нервной системе.
Следующие две недели прошли как в тумане. Виктор вошел в раж. Он расчертил в тетради графы: «Питание», «Быт», «Непредвиденное» (эту графу он сразу зачеркнул жирным крестом как недопустимую) и «Личные прихоти жены». В последнюю он заносил всё: от гигиенических прокладок до таблеток от головной боли.
– Анальгин стоит копейки, а ты берешь эти шипучие таблетки, – ворчал он, проверяя содержимое ее аптечки. – Это всё реклама, они дурят вам голову.
Елена терпела. Она привыкла терпеть, считая, что в их возрасте разводиться глупо, да и перед людьми стыдно. «У всех свои причуды», – успокаивала она себя. Но однажды вечером, когда она вернулась с работы уставшая, с тяжелыми сумками (пакет она теперь носила с собой, старый, застиранный, чтобы не тратить семь рублей), дома ее ждал скандал.
Виктор стоял посреди коридора, держа в руках ее зимние сапоги.
– Это что такое? – грозно спросил он, указывая на отклеившуюся подошву.
– Сапоги порвались, Витя. Им уже четыре сезона. Я собиралась отнести в ремонт завтра.
– В ремонт? Ты знаешь, сколько сейчас дерут сапожники? Пятьсот, а то и восемьсот рублей! Ты ходишь как слон, вот обувь и не держится. Я свои ботинки ношу с девяносто восьмого года, и они как новые.
– Потому что ты из дома выходишь только в магазин и обратно, – тихо возразила Елена, снимая пальто.
– Не огрызайся! Я придумал решение. Я сам заклею. У меня есть клей «Момент» и старая велосипедная камера. Поставлю заплатку, будут крепче новых.
Елена представила, как она пойдет на работу – в офис, где приличные люди, где клиенты, – в сапогах с велосипедной камерой на носу. Ей стало физически дурно.
– Нет, – твердо сказала она. – Я отнесу в мастерскую. Или куплю новые.
– Новые?! – Виктор аж побагровел. – Ты видела цены? Нет, дорогая моя. Пока я жив, транжирства в этом доме не будет. Давай сюда сапоги.
Он попытался вырвать обувь у нее из рук. Они стояли в прихожей, немолодые люди, перетягивая старый грязный сапог. В какой-то момент Елена разжала пальцы. Виктор по инерции отшатнулся, ударился плечом о вешалку.
– Ах так! – взвизгнул он. – Ты еще и деру даешь? Хорошо. Теперь все деньги будут у меня. Карточку свою зарплатную отдашь мне. Я буду выдавать тебе на проезд и на обед. Бутерброды будешь из дома носить, в столовой питаться дорого.
Елена посмотрела на него, и вдруг пелена спала с глаз. Она увидела не мужа, с которым прожила тридцать лет, а чужого, жадного, мелочного старика, который упивается своей властью над ней. Внутри что-то звонко лопнуло, как перетянутая струна.
– Карточку? – переспросила она удивительно спокойным голосом.
– Да, карточку. И пин-код напишешь. Завтра же. А сейчас марш на кухню, время ужина, а у тебя конь не валялся.
Елена молча прошла в спальню. Виктор, довольный тем, что последнее слово осталось за ним, ушел в комнату смотреть новости, громко комментируя действия правительства.
Елена достала из шкафа большой чемодан на колесиках. Тот самый, который они покупали десять лет назад для поездки в санаторий – последней их совместной поездки, после которой Виктор заявил, что отдых – это пустая трата денег, и лучше загорать на балконе.
Она методично складывала вещи. Белье, кофты, брюки, любимое платье, которое Виктор называл «бабским», а коллеги хвалили. Косметичку. Документы. Она не плакала. Наоборот, с каждой уложенной вещью ей становилось легче дышать, будто с груди убирали кирпичи.
Закончив сборы, она вызвала такси. Слава богу, приложение в телефоне было привязано к ее карте, которую Виктор еще не успел отобрать.
Когда она выкатила чемодан в прихожую, Виктор выглянул из комнаты. На его лице застыло выражение крайнего изумления, смешанного с негодованием.
– Это еще что за демонстрация? Куда это мы собрались на ночь глядя? К маме? Мама твоя померла пять лет назад, напоминаю.
– Я ухожу, Витя, – сказала Елена, надевая те самые порванные сапоги. Ничего, до такси дойдет.
– Куда? К любовнику? – хохотнул он, но в глазах мелькнул испуг. – Кому ты нужна, старая калоша?
– К дочери. А потом сниму квартиру.
– Квартиру?! Ты цены на аренду видела? Ты же через неделю приползешь обратно, в ногах валяться будешь! Ты без меня пропадешь, ты же ноль без палочки, ты считать не умеешь!
– Вот и проверим, – Елена открыла входную дверь. – Ключи я оставлю на тумбочке. Прощай, Витя. И да, гуляш в холодильнике. Разогрей сам. Газ только не забудь выключить, а то счетчик намотает.
Дверь захлопнулась. Виктор остался стоять в коридоре, слушая, как гудит лифт.
– Ничего, – пробормотал он, потирая руки. – Побесится и вернется. Деньги закончатся, и прибежит. Зато какая экономия будет в этом месяце! Воды меньше уйдет, света…
Первая неделя одиночества Виктора прошла под знаменем эйфории. Он чувствовал себя полководцем, выигравшим битву. Никто не лил воду попусту, никто не включал свет в ванной без надобности, никто не шуршал пакетами.
Он составил идеальный график расходов. На еде решил экономить радикально: купил мешок макарон, самую дешевую тушенку и чай в большой пачке, который на вкус напоминал заваренный веник.
Однако вскоре начались проблемы. Оказалось, что пыль в квартире образуется сама по себе, и ее надо вытирать, иначе начинается чихание. Унитаз требует чистящего средства, которое, как выяснилось, стоит не три копейки. Но самый страшный удар нанесла коммуналка.
Когда пришла квитанция, Виктор долго протирал очки. Сумма была обычной, но раньше половину оплачивала Елена со своей карты, просто молча переводя деньги через приложение. Теперь же вся тяжесть платежа легла на его пенсионный счет.
– Гробиловка! – кричал он в пустой квартире. – Жулики!
Потом закончились чистые рубашки. Виктор загрузил стиральную машину, засыпал порошок (который тоже почему-то кончился мгновенно, хотя раньше пачка стояла месяцами – оказывается, Елена покупала новую тайком), нажал кнопку… и ничего не произошло. Машинка гудела, мигала красной лампочкой и отказывалась работать.
Он позвонил мастеру. Услышав цену за вызов и диагностику, Виктор послал мастера по известному адресу и решил стирать вручную. Через час, стоя над ванной в мыльной пене, с ломящей спиной, он проклинал все на свете. Рубашки после высыхания выглядели так, будто их жевала корова. Гладить он не умел и не хотел, считая это женской обязанностью.
Тем временем Елена жила у дочери Полины. Полина, узнав о случившемся, только всплеснула руками:
– Мам, ну наконец-то! Я уж думала, ты никогда не решишься. Сколько можно было терпеть этого тирана?
Первые дни Елена спала по двенадцать часов, отсыпаясь за годы ранних подъемов (Виктор требовал горячий завтрак ровно в 7:00). Потом они с дочерью пошли по магазинам. Елена купила себе новые сапоги – красивые, кожаные, удобные. Купила пальто, не темное и практичное, а бежевое, маркое, но такое элегантное.
Она с удивлением обнаружила, что ее зарплаты вполне хватает на жизнь, если не покупать бесполезные детали для старых «Жигулей» и не откладывать половину в кубышку «на черный день», который создавал сам Виктор. Оказалось, что она умеет распоряжаться деньгами. Просто ее приоритеты отличались от приоритетов мужа.
Прошел месяц. Виктор начал зарастать грязью. Питание макаронами с тушенкой привело к болям в желудке. Пришлось идти в аптеку. Цены на лекарства повергли его в шок.
– Это грабеж! – орал он на молоденькую провизоршу. – Мне нужно то, что подешевле!
– Подешевле только кора дуба, – огрызнулась девушка.
Придя домой, он сел за свой стол с тетрадкой. Цифры не сходились. Без зарплаты Елены бюджет трещал по швам. Оказалось, что все эти годы его «строгий контроль» был фикцией. Семья держалась на том, что жена незаметно затыкала дыры своими деньгами, пока он играл в великого экономиста.
В квартире было тихо и неуютно. Никто не гремел посудой, не пахло выпечкой (Елена пекла пироги по выходным, чтобы не покупать печенье). Виктор посмотрел на телефон. «Наверняка она ждет звонка. Гордая, сама не позвонит. Надо проявить великодушие».
Он набрал номер жены. Гудки шли долго. Наконец, она ответила.
– Алло?
– Здравствуй, Елена, – голос Виктора звучал торжественно. – Ну что, нагулялась? Я думаю, хватит этого цирка. Я готов тебя простить. Возвращайся. Только учти, условия прежние, плюс штрафные санкции за месяц простоя по хозяйству.
В трубке повисла пауза. Потом послышался смех. Легкий, заливистый смех, которого он не слышал уже много лет.
– Витя, ты серьезно? «Простить»? А за что? За то, что я перестала быть твоей бесплатной прислугой и спонсором?
– Ты… ты как разговариваешь? Ты же моя жена!
– Бывшая, Витя. Я вчера подала на развод. Повестка придет тебе по почте.
– Развод?! На старости лет?! Людей не смеши! И где ты жить будешь? У Полины на голове сидеть?
– Нет, зачем же. Я сняла квартиру. Небольшую студию, недалеко от работы. Там чисто, светло, и никто не требует отчета за купленное яблоко. Кстати, Витя, я тут посчитала… Ты ведь любишь считать?
– Что ты посчитала? – насторожился он.
– Я посчитала стоимость своих услуг за последние пять лет. Готовка, уборка, стирка, услуги психолога, когда ты ныл про правительство. По рыночным ценам. Знаешь, ты мне должен такую сумму, что твоей «Лады» и гаража не хватит, чтобы расплатиться. Но я великодушна, долг списываю. Живи спокойно.
– Лена, постой! – закричал он, чувствуя, как земля уходит из-под ног. – У меня гастрит! У меня машинка сломалась! Я не могу найти квитанции за свет!
– В интернете посмотри, Витя. В личном кабинете. Это бесплатно. Прощай.
Короткие гудки звучали как приговор.
Виктор бросил телефон на стол. Он оглядел кухню. Гора немытой посуды в раковине, крошки на столе, пятна на полу. Холодильник, в котором одиноко сох кусок дешевого сыра.
Он взял свою знаменитую тетрадь расходов. Открыл страницу за сегодняшний день. Написал: «Лекарства от желудка – 800 рублей». Подумал. Дописал: «Потери от глупости – бесценно».
А потом со злостью швырнул тетрадь в мусорное ведро.
Елена сидела в своей новой маленькой кухне. На столе стояла вазочка с конфетами – дорогими, шоколадными, которые она обожала, но Виктор запрещал покупать («сахар – белая смерть, и дорого»). Рядом дымилась чашка ароматного кофе.
Она смотрела в окно на весеннюю улицу. Ей было пятьдесят два года. Жизнь, как оказалось, не заканчивается, а только начинается, когда перестаешь отчитываться за каждую копейку перед тем, кто тебя не ценит. Она сделала глоток кофе и улыбнулась. Впереди был вечер, который она могла провести так, как хочет она. Хоть с книгой, хоть в ванне, хоть в театре. И никто не спросит, сколько стоил билет.
Это было бесценно.
Если вам понравилась история Елены, ставьте лайк и подписывайтесь на канал, впереди много жизненных рассказов. Пишите в комментариях, как бы вы поступили на месте героини.
