Дмитрий положил чек на стол так, будто это было обвинительное заключение.
— Ты что это купила без меня? — голос ровный, отрепетированный. — Новую стиральную машину. За такие деньги.
София стояла у плиты, помешивала соус. Не обернулась. Плечи напряглись под домашней футболкой.
— Купила, — она выключила конфорку, вытерла руки. — Старая сломалась три недели назад. Стираю руками с тех пор. Ты же сказал — раздельный бюджет, как мама велела. Я купила на свои.
— Но это общая покупка! Ты должна была согласовать!
София поставила кастрюлю на стол, достала тарелки. Движения медленные, отточенные. Наложила курицу, гречку, нарезала помидоры. Села напротив, взяла вилку.
— Хорошо. Раздельный бюджет — раздельный быт. С завтрашнего дня.
Дмитрий открыл рот, но слова не нашлись. Просто взял вилку и начал жевать, не понимая, что сейчас произошло.
Утром София встала в шесть. Сварила себе кофе, поджарила тосты. Дмитрий вышел из спальни, потянулся.
— Что на завтрак?
— Мой завтрак, — София допила кофе, сполоснула чашку. — Твой ты готовишь сам. Раздельный бюджет — раздельный быт. Моя еда, твоя еда. Моя посуда, твоя посуда. Моя стиральная машина — твоя… ну, у тебя её нет.
Дмитрий застыл. Лицо медленно краснело.
— Ты это серьёзно?
— Абсолютно, — София достала контейнеры с продуктами, на каждом стикер с её именем. — Разделила всё. Моё слева, твоё справа. Твои макароны, консервы, хлеб. Чек на столе.
Она взяла сумку, накинула куртку. Дмитрий смотрел на холодильник — посередине полоса малярного скотча, как граница.
— Ты больная?
— Нет. Я просто живу по правилам, которые ты принёс от мамы. Справедливо же? Ты зарабатываешь своё, я своё. Всё честно.
Дверь закрылась с тихим щелчком.
Три дня Дмитрий держался. Консервы, макароны, бутерброды. Смеялся на работе, рассказывал про взбесившуюся жену. На четвёртый день кончились чистые рубашки.
Он открыл новую стиральную машину, запихнул грязьё, насыпал порошка на глаз. Нажал первую кнопку. Через двадцать минут услышал скрежет. Машина дёргалась, гудела, как перфоратор. Дмитрий выдернул вилку. Открыл — мокрые скомканные тряпки. Белая футболка стала розовой.
София вернулась вечером, увидела лужу, вещи на стульях, мокрого Дмитрия с тряпкой.
— Случилось что?
— Твоя машина сломалась! Затряслась, как бешеная!
София открыла барабан, посмотрела на панель.
— Ты включил максимальный отжим и перегрузил. Это не машина сломалась. Это ты не умеешь.
— Научи тогда!
— Это твоя машина? — София прошла мимо него. — Нет. Моя. Я покупала на свои, помнишь?
Через неделю квартира раскололась. Левая сторона — чистая, пахнет свежестью. Правая — гора посуды, крошки, носки. Дмитрий сжёг сковороду, варя яичницу. Суп вышел мутным и горьким. Он питался лапшой из пакетов и смотрел, как София запекает рыбу с овощами, варит борщ, ест не торопясь за столом.
Однажды вечером он сдался.
— Хватит этого цирка. Признаю, был неправ. Давай вернём всё.
София подняла глаза от тарелки. Доела, вытерла губы.
— Неправ в чём?
— Что… предъявлял из-за машины. Покупай что хочешь.
— Это всё?
— А что ещё?!
София встала, убрала посуду, вымыла тарелку. Медленно вытерла руки.
— Ты неправ, что послушал маму, а не меня. Что решил, что мой труд ничего не стоит. Что готовка, стирка, уборка — само собой. Что я должна обслуживать тебя просто потому, что мы в браке.
Дмитрий молчал.
— Когда твоя мама предложила раздельный бюджет, ты даже не спросил. Просто объявил. Будто я не жена, а наёмный работник.
— Она хотела как лучше! Чтобы честно было, без обид!
— Тогда пусть будет честно, — София прошла к двери. — Каждый за себя. Я за себя, ты за себя.
На десятый день позвонила свекровь. София складывала бельё, когда телефон завибрировал.
— Что ты творишь с моим сыном?! — визг в трубке. — Он похудел, ходит помятый, ест консервы! Ты его изводишь специально!
София села на диван, положила полотенце на колени.
— Тамара Ивановна, не понимаю, о чём вы. Дмитрий взрослый, сам о себе заботится.
— Как это сам?! Ты жена, ты должна готовить, стирать!
— Вы же предложили раздельный бюджет, — София говорила спокойно, почти монотонно. — Каждый за себя, всё честно. Дмитрий на себя зарабатывает, я на себя. Вы этого хотели?
— При чём тут бюджет?! Я про деньги говорила, а не про быт!
— Я не вижу разницы, — София встала, подошла к окну. — Если делим деньги — делим обязанности. Моя зарплата — моя еда, моя стирка. Его зарплата — его еда, его стирка. Справедливо, правда?
— Ты давишь на него! Вымогаешь!
— Я не прошу ни копейки, — София взяла сумку, ключи. — Живу на свои, он на свои. Именно так, как вы советовали. По-честному.
— Я не это имела в виду!
— Тогда объясните Дмитрию, что именно, — София открыла дверь. — Извините, мне пора.
Она сбросила вызов. Свекровь ещё кричала что-то, но София уже не слушала.
Дмитрий пришёл поздно. Лицо серое, глаза красные. Открыл холодильник — на его полке три яйца и масло. София читала в комнате. Он зашёл, сел на край кресла.
— Мама тебе звонила.
— Звонила.
— Что ты ей сказала?
— То же, что тебе. Раздельный бюджет — раздельный быт. Её идея, её последствия.
Дмитрий провёл руками по лицу, откинулся.
— Я не думал, что так будет. Думал, деньги отдельно, а всё остальное как раньше.
София закрыла книгу. Посмотрела на него. Он сидел ссутулившись, будто на плечах лежал невидимый камень.
— Ты думал, моя работа ничего не стоит. Что это само собой. Что я должна готовить, стирать, убирать, и это не вклад в семью. Считается только то, что приносит деньги.
— Я не так думал, просто… мама сказала, что так правильнее. Что так современно.
— Твоя мама не работала тридцать лет, — София встала. — Сидела дома, отец зарабатывал. У них был общий бюджет, общий быт. А нас она решила научить по-другому. Почему?
Дмитрий молчал.
— Потому что ей не нравится, что я зарабатываю. Что не завишу от тебя. Она хотела поставить меня на место. А ты её послушал.
— Прости, — Дмитрий встал, подошёл. — Я идиот. Не понимал, сколько ты делаешь. Пока сам не попробовал.
София смотрела на него долго. Кивнула.
— Ладно. Вернём всё.
Дмитрий выдохнул, лицо расслабилось.
— Но с условием, — София подняла палец. — Все решения принимаем вместе. Не ты, не я, не твоя мама. Мы. Вдвоём. Если родственники будут давать советы — скажешь, что это наше дело. Договорились?
Дмитрий протянул руку. София пожала её, как деловое соглашение.
— И ещё. Моя работа по дому — тоже вклад в семью. Не меньше твоей зарплаты. Потому что повар, уборщица и прачка стоили бы тебе дороже, чем ты зарабатываешь.
— Согласен, — Дмитрий сжал её ладонь. — Полностью.
Утром София встала в шесть. Сварила кофе — две чашки. Поджарила тосты, нарезала сыр, помидоры. Дмитрий вышел, остановился в дверях. На столе две тарелки.
— Садись. Завтрак готов.
Дмитрий сел, посмотрел на тарелку, потом на жену.
— Спасибо.
— Семья же, — София отпила кофе.
Они ели молча. За окном начинался обычный день. Всё как раньше, но что-то изменилось. Что-то важное.
Дмитрий встал, вымыл свою тарелку. София подняла бровь. Он подошёл, поцеловал её в макушку.
— Сегодня я уберу свою часть. И приготовлю ужин.
— Умеешь?
— Нет. Но научусь.
Когда дверь закрылась, София допила кофе. Подошла к холодильнику, где висела полоса скотча. Сорвала одним движением. Скомкала, выбросила.
Вечером позвонила Тамара Ивановна. София слышала разговор из комнаты.
— Мама, это наша семья. Мы сами разберёмся. Нет, София не давит. Она показала, что я был неправ. Да, твой совет был плохим. Прости, но так. Мы будем жить по-своему. Нет, не приезжай. Нам нужно время.
София стояла у двери. Когда Дмитрий положил трубку, она вошла. Он сидел, смотрел в телефон.
— Трудный разговор?
— Очень. Но правильный, — Дмитрий убрал телефон. — Знаешь что странно? Всю жизнь думал, мама права во всём. Лучше знает, как жить. А оказалось, она просто не хотела, чтобы кто-то был важнее её.
София прижалась к нему.
— Она твоя мама. Она важна. Просто теперь не только она.
Дмитрий поцеловал её в висок. Они сидели долго, слушая тишину квартиры, которая снова стала общей.
Через месяц Дмитрий освоил яичницу без дыма, макароны с соусом, даже плов один раз вышел. Они стирали по очереди, убирались вместе. Тамара Ивановна больше не звонила с советами. Приезжала раз в месяц, сидела натянуто, говорила о погоде. София была вежлива, но холодна.
Однажды вечером Дмитрий открыл калькулятор на телефоне.
— Давай посчитаем. Повар за три приёма — столько-то. Уборщица — столько. Прачка — столько. София засмеялась.
— Зачем тебе это?
— Хочу знать, сколько ты стоишь, — он показал экран. — Вот столько. А я не плачу ни копейки. Я должен тебе.
— Дурак, — она забрала телефон, положила на стол. — Ты мне не должен. Мы семья. Просто теперь ты это понимаешь.
Дмитрий обнял её, притянул к себе.
— Понимаю. Наконец-то понимаю.
Ещё через неделю Дмитрий пришёл с работы раньше обычного. София сидела на кухне, разбирала счета. Он поставил на стол пакет, достал оттуда коробку конфет и букет.
— Это что?
— Просто так, — он сел напротив. — Потому что ты терпишь меня. И потому что научила меня видеть.
София открыла коробку, взяла конфету.
— Видеть что?
— Что ты делаешь каждый день. Незаметно. Чтобы мне было удобно. А я думал, что это само собой происходит. Что квартира сама убирается, еда сама готовится, вещи сами стираются.
— Теперь знаешь, что нет.
— Теперь знаю, — Дмитрий взял её руку. — И спасибо, что не ушла тогда. Могла же.
София посмотрела на их сплетённые пальцы.
— Могла. Но не хотела. Хотела, чтобы ты просто увидел меня. Не как приложение к быту, а как человека.
— Вижу, — он поднёс её руку к губам. — Теперь вижу.
За окном темнело. В квартире горел тёплый свет, на плите доваривался чай. Всё было как раньше, но совсем по-другому. Теперь это был не просто быт, а выбор. Выбор быть вместе, заботиться, уважать труд друг друга. Выбор, который они сделали оба.
На следующий день София убирала кухню после завтрака, когда увидела, что Дмитрий моет за собой тарелку, вытирает стол, убирает крошки. Обычные движения, но для неё — революция.
Вечером того же дня к ним заехала Тамара Ивановна. Без предупреждения, как всегда. Дмитрий открыл дверь, напрягся.
— Мама. Мы не ждали.
— Я ненадолго, — она прошла в квартиру, огляделась. — Чисто у вас. София дома?
— Дома, — София вышла из комнаты. — Здравствуйте, Тамара Ивановна.
Свекровь кивнула, прошла на кухню, села за стол. София поставила чайник, достала чашки. Дмитрий стоял в дверях, готовый вмешаться.
— Я хотела поговорить, — Тамара Ивановна сложила руки на столе. — Дмитрий сказал, что я была неправа. Про бюджет этот.
София поставила чашку перед ней, села напротив.
— И что вы думаете?
— Думаю… может, действительно не моё дело было, — свекровь отпила чай, смотрела в чашку. — Просто хотела, чтобы у сына всё было правильно.
— Правильно — это когда мы решаем сами, — София говорила спокойно, без злости. — Вдвоём. Не вы за нас, не кто-то ещё. Мы.
Тамара Ивановна кивнула. Допила чай, встала.
— Ладно. Понятно. Не буду мешать.
Она ушла быстро, не прощаясь по-настоящему. Дмитрий закрыл за ней дверь, обернулся к Софии.
— Ты её простила?
— Нет, — София убрала чашки. — Но разговаривать могу. Это твоя мама. Я не хочу, чтобы ты выбирал между нами.
— Я уже выбрал, — Дмитрий обнял её со спины. — Тебя. Нас.
София прикрыла глаза, прислонилась к нему. За окном шумел город, жизнь текла своим чередом. А в их квартире теперь было не просто перемирие — было понимание. То самое, которое приходит не сразу, а через удар, через боль, через осознание.
И это было дороже любых слов.
