– Танечка, ну что ты кричишь сразу, как чужая, – мягко ответила свекровь бывшая, Галина Ивановна, аккуратно снимая с плеча сумку и ставя её прямо в прихожей, будто ничего не произошло. – Мы же не чужие. Дверь была открыта, мы и вошли. Думали, ты дома, чайку попьём, поговорим по-человечески.
Татьяна стояла в дверях своей собственной квартиры и не верила глазам. В прихожей толпились четверо: Галина Ивановна, её сестра Валентина Петровна, зять бывший Сергей и его новая жена Лена, которую Татьяна видела только на фотографиях в соцсетях. В руках у всех пакеты, сумки, даже небольшой чемоданчик на колёсиках. Как будто не в гости на часок приехали, а на неделю поселиться собрались.
Она только что вернулась с работы, усталая, хотела принять душ, разогреть вчерашний ужин и лечь пораньше. А вместо этого – вот это нашествие.
– Дверь была открыта? – переспросила Татьяна, чувствуя, как кровь начинает стучать в висках. – Я её точно закрывала. На все замки.
– Ну, может, один замок не защёлкнулся, – пожала плечами Валентина Петровна, уже проходя мимо Татьяны в сторону кухни. – Мы постучали, подождали, потом позвонили – никто не открывает. А у нас же ключи были старые, от прежних времён, вот и решили проверить, всё ли в порядке. Вдруг что случилось.
Татьяна замерла. Старые ключи? Она ведь после развода все замки поменяла. Специально. Чтобы именно такого не происходило. Чтобы никто из бывшей родни не мог вот так взять и войти в её дом без спроса.
– Какие ещё старые ключи? – голос её дрогнул, хотя она старалась говорить спокойно. – Я замки меняла. Полгода назад.
Галина Ивановна посмотрела на неё с лёгкой улыбкой, будто Татьяна сказала что-то милое и немного глупое.
– Танечка, ну ты же знаешь Диму, – сказала она, называя бывшего мужа по-домашнему, как будто они до сих пор одна семья. – Он же переживает за тебя. Говорит, одна живёшь, вдруг что случится. Вот и сделал дубликат на всякий случай. Чтобы мы могли присмотреть.
Татьяна почувствовала, как внутри всё холодеет. Дубликат. Дмитрий сделал дубликат ключей от её квартиры. Без её ведома. И отдал своей матери.
– Присмотреть? – переспросила она тихо. – Вы пришли присмотреть?
– Конечно, дорогая, – кивнула Галина Ивановна, уже снимая пальто и вешая его на вешалку, которую Татьяна купила уже после развода. – Мы же видим, как тебе тяжело одной. Квартира большая, а ты всё время на работе. Вот и решили помочь. Привезли продуктов, вещи кое-какие твои забрать надо, которые ты после развода не забрала, да и вообще… Погостить немного.
Татьяна смотрела на неё и не находила слов. Погостить. В её квартире. Без приглашения. С чемоданами.
Она медленно закрыла за собой дверь, чтобы не привлекать соседей, и повернулась к незваным гостям.
– Я сейчас всё объясню, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. – Это моя квартира. Я её купила до брака. Она записана только на меня. После развода Дмитрий не имеет к ней никакого отношения. И вы тоже. Поэтому я прошу вас собрать вещи и уйти. Прямо сейчас.
Валентина Петровна выглянула из кухни, где уже успела открыть холодильник.
– Танечка, да ты не волнуйся так, – сказала она с улыбкой. – Мы же ненадолго. Неделю, максимум две. У нас ремонт в доме, пыль, шум, дышать нечем. А тут воздух чистый, просторно. Сергей с Леной на диване поспят, мы с Галей в спальне, тебе же не жалко?
Татьяна почувствовала, как внутри всё сжимается. Неделю. Две. В её спальне. На её диване. В её жизни.
– Мне жалко, – сказала она, и голос её уже не дрожал. – Очень жалко. Я не приглашала вас. У меня свои планы на вечер. И на неделю тоже. Поэтому, пожалуйста, уходите.
Галина Ивановна вздохнула, будто Татьяна была капризным ребёнком, который не хочет делиться игрушкой.
– Танечка, ну нельзя же так, – мягко укорила она. – Мы же одна семья были. Пять лет вместе прожили. Ты же не чужая нам. И мы тебе не чужие. Дмитрий переживает, говорит, ты совсем одна осталась, даже подруги редко бывают. Вот мы и решили – приедем, поможем, поддержим.
– Я не одна, – ответила Татьяна, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. – У меня своя жизнь. И я не просила помощи. Тем более такой.
Лена, новая жена Сергея, до этого молчавшая, вдруг подала голос:
– Может, чаю хотя бы попьём? Мы с дороги, устали.
Татьяна посмотрела на неё. Молодая, красивая, с аккуратным маникюром и дорогой сумкой. Стоит в её прихожей и просит чаю. Как будто это нормально.
– Нет, – сказала Татьяна. – Чаю не будет. Уходите.
Она открыла дверь и встала рядом, показывая, что разговор закончен.
Галина Ивановна посмотрела на неё долгим взглядом, потом вздохнула и начала надевать пальто.
– Ну, раз ты так настаиваешь… – сказала она с лёгкой обидой в голосе. – Мы поедем. Но ты подумай, Танечка. Нехорошо так с людьми. Мы же от чистого сердца.
Один за другим они выходили в подъезд, собирая свои сумки. Валентина Петровна ещё попыталась что-то сказать про продукты, которые они привезли, но Татьяна лишь покачала головой.
Когда за последним из них закрылась дверь, Татьяна прислонилась к ней спиной и медленно сползла на пол. В прихожей пахло чужими духами. На вешалке осталось чужое пальто – видимо, кто-то забыл. На полу стояла сумка с продуктами.
Она сидела так долго, глядя в пустоту. Потом достала телефон и набрала номер бывшего мужа.
– Дима, – сказала она, когда он ответил. – Ты сделал дубликат ключей от моей квартиры?
Пауза на том конце была долгой.
– Таня, я.… – начал он.
– Отвечай.
– Да, – признался он наконец. – Сделал. На всякий случай. Мало ли что.
– И отдал своей матери?
– Она просила. Говорила, что переживает за тебя.
Татьяна закрыла глаза.
– Ты понимаешь, что это незаконно? – спросила она тихо. – Вторжение в чужое жильё?
– Таня, ну какая чужое? – в его голосе послышалось раздражение. – Ты же не чужая мне. Была женой. Пять лет вместе прожили.
– Была, – повторила она. – Именно была. Сейчас я тебе никто. И ты мне никто. И твоя семья тоже.
– Ты преувеличиваешь, – сказал он устало. – Они просто хотели помочь.
– Помочь? – Татьяна почувствовала, как голос её повышается. – Зайти в мою квартиру без спроса? С чемоданами? Сказать, что будут жить у меня две недели?
– Ну… они же не всерьёз, – попытался оправдаться Дмитрий. – Просто погостить хотели.
– А я не хочу, – отрезала Татьяна. – И больше не позволю. С завтрашнего дня я меняю замки. И если кто-то из твоих ещё раз попробует войти в мою квартиру без моего разрешения – я напишу заявление в полицию. Понял?
– Таня, ну ты что, серьёзно? – в его голосе послышалась тревога.
– Абсолютно, – ответила она и отключилась.
Потом долго сидела в тишине, глядя на чужую сумку в своей прихожей. Завтра она выбросит всё, что они принесли. Завтра позвонит в службу замены замков. Завтра начнёт новую жизнь – без бывших родственников, без чужих ключей, без этого чувства, что её дом – не её дом.
Но пока было только сегодня. И в этот вечер она впервые за долгое время заплакала – не от обиды, не от злости, а от осознания, насколько глубоко они всё ещё считали её своей. И насколько сильно она ошибалась, думая, что развод поставил точку.
Она даже не подозревала, что это было только начало. Что завтра её ждёт ещё одно открытие, от которого станет по-настоящему страшно…
– Таня, открой, пожалуйста! Это я, Галина Ивановна! Нам поговорить надо!
Голос из-за двери звучал жалобно, почти со слезами. Татьяна стояла в коридоре, прижимая к груди телефон, и смотрела на часы. Девять утра субботы. Она только проснулась, ещё в пижаме, волосы растрепаны, а на пороге уже новая осада.
Вчера вечером она до трёх ночи убирала квартиру: вымыла полы, чтобы убрать чужой запах, вынесла в мусорный контейнер все пакеты с продуктами, которые они принесли, даже те, что ещё были свежими. Потом долго не могла уснуть, всё прислушивалась к каждому шороху в подъезде. Утром наконец задремала – и вот тебе на.
– Галина Ивановна, – сказала она сквозь дверь, стараясь говорить спокойно. – Я вчера всё сказала. Уходите, пожалуйста.
– Танечка, я одна, – голос стал ещё тише. – Без вещей, без никого. Просто поговорить хочу. Пять минут. Я пойму, если ты не пустишь, но… мне стыдно. Правда стыдно.
Татьяна замерла. Стыдно. От этой женщины она за пять лет брака ни разу не слышала слова «прости». Даже когда та случайно разбила её любимую чашку, подаренную ещё мамой, Галина Ивановна лишь пожала плечами: «Ну и что, купишь новую».
Она посмотрела в глазок. Свекровь стояла одна, в простом пальто, без сумок, с опущенными плечами. Лицо бледное, под глазами тени. Выглядела действительно постаревшей за одну ночь.
Татьяна глубоко вздохнула и открыла дверь на цепочку.
– Пять минут, – сказала она. – И только в коридоре.
Галина Ивановна кивнула, словно школьница, которую вызвали к директору.
– Спасибо, доченька, – прошептала она и тут же осеклась. – Прости, вырвалось… Татьяна.
Они стояли друг напротив друга в узком коридоре. Татьяна скрестила руки на груди, ожидая.
– Я всю ночь не спала, – начала Галина Ивановна, глядя куда-то в пол. – Думала. И поняла, что вчера мы вели себя… просто ужасно. Я вела себя ужасно. Ты права – это твоя квартира, твоя жизнь. Мы не имели права вот так врываться.
Татьяна молчала. Слова были правильные, но что-то в них всё равно звучало не так. Слишком гладко. Слишком выучено.
– Я пришла извиниться, – продолжала Галина Ивановна. – И сказать, что больше такого не повторится. Дима… Дмитрий очень переживал вчера. Говорит, что погорячился с ключами. Он их забрал у меня, обещает уничтожить.
Татьяна подняла бровь.
– Уже забрал? – спросила она. – Вчера в десять вечера он мне звонил и кричал, что я всё преувеличиваю. И что вы «всегда будете семьёй».
Галина Ивановна смутилась.
– Ну… он сначала злился, да. А потом мы долго разговаривали. Я ему сказала, что нельзя так. Что ты теперь отдельная. И что мы должны уважать твои границы.
Татьяна чуть не рассмеялась. Границы. Ещё одно слово из нового лексикона.
– Хорошо, – сказала она. – Извинения приняты. До свидания.
Она уже начала закрывать дверь, но Галина Ивановна вдруг сделала шаг вперёд.
– Подожди! – быстро сказала она. – Есть ещё кое-что… важное. Можно я пройду? Это неудобно в коридоре обсуждать.
Татьяна заколебалась. Что-то в голосе свекрови заставило её насторожиться. Не мольба – тревога.
– Говорите здесь, – твёрдо сказала она.
Галина Ивановна вздохнула и опустила голову.
– Дима… он вчера вечером пришёл к нам очень расстроенный. Сказал, что ты угрожала полицией. И что, если он ещё раз попробует войти в квартиру… ты подашь в суд. Он… он заплакал, Танечка. Первый раз за много лет я видела, как мой сын плачет.
Татьяна почувствовала, как внутри что-то шевельнулось. Она помнила Дмитрия – сильного, уверенного, никогда не показывающего слабости. Даже когда они подписывали документы о разводе, он лишь сжимал челюсти и говорил сухо: «Подпиши здесь».
– Он просил передать, – продолжала Галина Ивановна, – что очень сожалеет. Что погорячился с ключами. И что хочет встретиться. Просто поговорить. Без скандалов. Он сказал: «Мам, скажи ей, что я готов на любые её условия. Только бы она меня выслушала».
Татьяна молчала. В голове крутилась одна мысль: «Не верь. Это манипуляция». Но сердце всё равно сжалось.
– Я передам, – сказала она наконец. – Но встречаться он будет не здесь. И не один на один. В кафе. В людном месте.
Галина Ивановна просияла.
– Конечно, конечно! – закивала она. – Он будет рад. Очень рад. Спасибо, Танечка. Ты добрая душа.
Она сделала шаг, словно хотела обнять, но Татьяна отступила.
– До свидания, Галина Ивановна.
Дверь закрылась. Щёлкнул замок. Татьяна прислонилась к ней лбом и закрыла глаза.
Весь день прошёл в каком-то тумане. Она сходила в магазин, купила новые замки – самые дорогие, с защитой от копирования. Вызвала мастера на понедельник. Пыталась работать за ноутбуком, но мысли всё время возвращались к вчерашнему дню. К чемоданам в прихожей. К чужим людям в её спальне.
Вечером позвонил Дмитрий.
– Таня, – голос был тихий, усталый. – Мама передала?
– Передала.
– Спасибо, что согласилась. Я.. я правда хочу поговорить. Без криков. Просто… объяснить.
– Объяснить что? – спросила она холодно.
Пауза.
– Всё, – сказал он наконец. – Почему я сделал ключи. Почему не отпускаю. Почему… до сих пор люблю.
Татьяна замерла с телефоном у уха.
– Ты опоздал, Дима, – сказала она. – На два года опоздал.
– Я знаю, – голос дрогнул. – Но всё равно хочу сказать. Хотя бы раз. Чтобы потом не жалеть, что не попробовал.
Она молчала. В голове крутилось: «Не соглашайся. Это ловушка». Но другая часть шептала: «А вдруг правда? Вдруг он изменился?»
– Во вторник, – сказала она наконец. – В кафе «Лесной» на набережной. В семь вечера. И если ты опоздаешь хоть на минуту – я уйду.
– Я приду в шесть тридцать, – быстро ответил он. – Спасибо, Таня. Правда спасибо.
Она сбросила вызов и долго сидела в темноте, глядя в окно. Что-то подсказывало ей, что эта встреча станет решающей. И что после неё всё изменится навсегда.
А в понедельник утром, когда мастер пришёл менять замки, случилось то, от чего у Татьяны действительно похолодело внутри.
Он снял старый замок, повертел его в руках и нахмурился.
– Странно, – сказал он. – Видите эти царапины? Кто-то пытался открыть ваш замок отмычкой. И не один раз. А вот здесь – следы от дубликата. Очень качественного. Такие не в ларьке делают.
Татьяна посмотрела на замок и почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Значит, это было не только вчера. Они приходили и раньше. Когда её не было дома. Открывали её квартиру. Ходили по её комнатам. Может, рылись в вещах.
Она вспомнила, как пару месяцев назад не могла найти свою любимую кофту. Как однажды вернулась домой, а шторы были задернуты по-другому. Как пропала фотография в рамке – та, где они с Дмитрием ещё были счастливы.
– Сделайте самые надёжные, – сказала она мастеру дрожащим голосом. – И ещё… установите камеру в подъезде. Чтобы я видела, кто подходит к двери.
Он кивнул, ничего не спрашивая.
А вечером, когда новые замки уже стояли, а камера записывала каждый шорох в подъезде, Татьяна сидела с ноутбуком и смотрела записи за последние три месяца.
И увидела то, что заставило её позвонить в полицию.
На записи от 12 октября, когда она была в командировке в Питере, к её двери подходил Дмитрий. Один. С ключами. Открывал дверь. Заходил внутрь. И выходил через два часа.
Он был в её квартире. Без её ведома. Много раз.
И завтра он хотел встретиться, чтобы «всё объяснить».
Татьяна закрыла ноутбук и долго сидела в тишине. Потом достала телефон и набрала номер.
– Алло, Дмитрий? – сказала она спокойно. – Встреча отменяется. И больше никогда не звони мне. Никогда.
Она отключилась, не дожидаясь ответа.
А потом пошла на сайт суда и начала заполнять заявление о запрете приближения.
Потому что поняла: некоторые люди не умеют отпускать. И иногда единственный способ защитить себя – это сделать это силой закона.
Но она даже не подозревала, что Дмитрий уже подготовил свой ответ. И завтра её ждёт такое, от чего новые замки покажутся детской игрушкой…
– Татьяна Сергеевна, вы уверены, что хотите именно запретительный ордер? – участковый внимательно смотрел на неё через стол. – Это серьёзный шаг. Суд, уведомления, последствия для него…
– Я уверена, – ответила Татьяна, не отводя взгляда. – Он проникал в мою квартиру без моего согласия. У меня есть записи с камеры. Даты, время, всё зафиксировано. Я не чувствую себя в безопасности.
Участковый кивнул, закрывая папку.
– Хорошо. Заявление примем. В течение десяти дней материалы уйдут в суд. Ему вручат повестку. Если нарушит – уголовная ответственность.
Татьяна вышла из отделения с ощущением, будто с плеч сняли тяжёлый камень. Первый раз за последние дни она дышала свободно.
Дома она ещё раз проверила новые замки, включила сигнализацию, которую мастер установил вместе с камерами, и даже поставила на ночь стул под ручку двери – на всякий случай. Глупо, конечно, но так спокойнее.
На следующий день, в среду, в обеденный перерыв пришло смс от неизвестного номера:
«Таня, прости. Я всё понял. Больше не буду. Просто хотел сказать лично. Если позволишь – один раз. Потом исчезну навсегда. Дима»
Она посмотрела на сообщение и впервые за долгое время почувствовала не страх, а жалость. Короткую, острую, почти болезненную. Жалость к человеку, который не умел отпускать и разрушал всё, к чему прикасался.
Она не ответила.
Вечером того же дня раздался звонок в дверь. Татьяна замерла. На экране телефона – картинка с камеры в подъезде. Дмитрий. Один. В руках букет белых роз – её любимых когда-то. Лицо бледное, глаза красные.
Она не открывала. Просто смотрела, как он стоит, потом кладёт цветы на коврик и долго смотрит в глазок, будто чувствует её взгляд.
– Таня, – тихо сказал он в дверь. – Я знаю, что ты дома. Просто послушай. Пожалуйста.
Тишина.
– Я не оправдываюсь, – продолжил он, голос дрожал. – Я вёл себя как последний идиот. Хуже. Как преступник. Мама рассказала, что ты видела записи… Я не знаю, как объяснить. Просто… не мог поверить, что всё кончено. Думал, если буду рядом, хоть так… ты когда-нибудь вернёшься. Глупо. Страшно глупо.
Он замолчал. Потом тихо добавил:
– Прости. Правда прости. Я уничтожил все ключи. При тебе могу показать – больше нет ни одного. И больше никогда… никогда не подойду к твоей двери. Обещаю.
Он постоял ещё минуту, потом нагнулся, положил рядом с цветами маленький пакетик и ушёл.
Татьяна подождала, пока лифт уедет вниз, потом открыла дверь. На коврике – розы и конверт. Внутри – флешка и записка:
«Всё, что было снято в твоей квартире за эти месяцы. Я удалил с телефона, с облака, везде. Это последняя копия. Уничтожь её сама. И прости, если сможешь. Дима»
Она долго держала флешку в руке, потом положила в ящик стола – отдаст в суд вместе с остальными доказательствами.
Через две недели пришло определение суда. Запрет на приближение к Татьяне Сергеевне ближе чем на пятьдесят метров сроком на два года. Копию решения ей вручили лично, вторую отправили Дмитрию заказным письмом.
В тот же день позвонила Галина Ивановна.
– Танечка, – голос был тихий, почти шёпот. – Я всё знаю. Получили бумагу. Дима… он уехал. К другу в Новосибирск. На какое-то время. Говорит, нужно голову проветрить. И… я хочу сказать спасибо.
– За что? – удивилась Татьяна.
– За то, что не стала разрушать ему жизнь окончательно. Могла бы уголовное дело завести, а ты… просто защитила себя. Это правильно. И по-человечески.
Татьяна молчала.
– Я тоже виновата, – продолжала Галина Ивановна. – Очень. Поддерживала его глупости. Думала, что помогаю. А на самом деле только хуже делала. Прости меня, если сможешь.
– Я уже простила, – неожиданно для себя сказала Татьяна. – Давно. Просто больше не хочу видеть никого из вас рядом со своей дверью.
– Понимаю, – тихо ответила свекровь бывшая. – И не буду. Обещаю.
Разговор закончился. Татьяна положила трубку и впервые за долгое время улыбнулась – искренне, спокойно.
Прошёл месяц. Потом ещё один.
Камера в подъезде больше ни разу не зафиксировала знакомых лиц. Розы она выбросила на следующий день, а флешку размагнитила и выбросила в мусорный контейнер вместе с остальными воспоминаниями.
Однажды вечером, в начале декабря, она шла домой с работы, и снег падал большими мягкими хлопьями. В подъезде пахло ёлкой – кто-то из соседей уже наряжал. Татьяна открыла дверь своей квартиры, включила свет, сняла пальто и вдруг поняла: она дома. По-настоящему дома. Впервые за два года.
Никаких чужих запахов. Никаких неожиданных звонков в дверь. Никакого чувства, что за ней следят.
Она заварила чай, включила тихую музыку и села у окна, глядя, как снег покрывает город белым покрывалом.
Телефон лежал рядом. Пришло сообщение от подруги:
«Танюш, в пятницу идём в новое кафе на набережной? Давно не гуляли вдвоём»
Она улыбнулась и быстро набрала ответ:
«Идём. Обязательно»
Потом открыла календарь и поставила себе напоминание: через год снять запретительный ордер, если всё будет спокойно. Не из жалости. Просто, потому что пора отпускать прошлое окончательно. И себе, и ему.
А пока – новая жизнь. С новыми замками, новыми привычками и новым ощущением, что её дом – это действительно её крепость.
И никто больше никогда не войдёт в него без приглашения.
