— Ты что, серьёзно думаешь, что я позволю тебе тут хозяйничать? — Нина Петровна швырнула ключи на стол так, что они со звоном отскочили к самому краю. — Я ещё жива, между прочим!
Ольга замерла у плиты, не оборачиваясь. Кастрюля с борщом тихо булькала, пар поднимался к вытяжке, оседал на кафеле жирными каплями. Она медленно выключила газ, положила половник на край кастрюли и только тогда повернулась.
— Я просто готовлю обед, — сказала она ровно. — Игорь придёт голодный.
— Игорь, Игорь! — передразнила свекровь, скрестив руки на груди. — Мой сын тридцать пять лет прекрасно обходился без твоих борщей. И ничего, не помер.
Вот так всегда. Пять лет замужества, а Нина Петровна до сих пор смотрела на неё как на временное недоразумение, которое вот-вот исправится само собой. Ольга прикусила губу, отвернулась к окну. За стеклом моросил октябрьский дождь, размазывая по асфальту жёлтые листья. Серый двор, серые дома, серое небо — всё слилось в одно сплошное пятно тоски.
— Посмотрите-ка на неё, баронесса тут нашлась! Думала, что дом тебе достанется? Закатай губу обратно! — прошипела свекровь, подступая ближе.
Ольга вздрогнула. Вот оно. То, о чём она боялась даже думать вслух. После того как месяц назад умер свёкор, Нина Петровна вдруг стала особенно язвительной, особенно злой. А Игорь… Игорь отмалчивался, как всегда. Прятался за газетой, уходил на работу раньше, возвращался позже.
— Я ни на что не претендую, — выдавила Ольга. — Это ваша квартира.
— Моя! — триумфально выдохнула Нина Петровна. — Вот-вот, запомни это. Моя. И пока я жива, никакие там… молодые жёны тут распоряжаться не будут.
Она развернулась и ушла в свою комнату. Хлопнула дверь. Ольга опустилась на стул, уронила голову на руки. Господи, сколько можно? Сколько ещё терпеть эти ежедневные уколы, этот яд, капающий медленно, но верно?
Борщ остывал в кастрюле. Ольга встала, автоматически разлила его по тарелкам, накрыла крышками. Села обратно. В кармане завибрировал телефон — сообщение от Игоря: «Задержусь. Не жди с обедом».
Конечно. Как всегда.
Она посмотрела на часы — половина третьего. Можно было бы поехать куда-нибудь, выбраться из этой душной квартиры, где каждая вещь напоминала о том, что она здесь чужая. Но куда? К родителям не хотелось — мама начнёт причитать, что «надо было слушаться, не выходить за этого маменькиного сынка». В кино одной? Глупо.
А может…
Ольга схватила куртку, сунула ноги в ботинки. Нина Петровна высунулась из комнаты:
— Ты куда это собралась?
— По делам, — коротко бросила Ольга и выскочила за дверь, не дожидаясь новой тирады.
На улице дышалось легче. Дождь закончился, но воздух был сырой, пахнул прелыми листьями и свежестью. Ольга быстро шла по улице, сама не зная, куда направляется. Ноги сами несли её к центру, к проспекту. У светофора она остановилась, перевела дух.
Что дальше? Что вообще делать со всем этим?
Внезапно взгляд упал на вывеску юридической консультации в соседнем доме. «Семейное право. Наследственные споры». Ольга замерла. А ведь и правда… Она имеет право узнать, как обстоят дела. Свёкор умер два месяца назад, но никто ни слова не сказал о завещании, о наследстве. Нина Петровна хранит гробовое молчание на эту тему, а Игорь лишь отмахивается: «Потом разберёмся, не сейчас».
Не сейчас. Всегда не сейчас.
Ольга толкнула дверь консультации. В небольшом холле пахло кофе и старыми бумагами. За стойкой сидела девушка лет двадцати пяти, что-то печатала на компьютере.
— Здравствуйте, я… — Ольга осеклась. — Можно проконсультироваться?
— К кому желаете попасть? — девушка подняла глаза, дружелюбно улыбнулась.
— По наследственным делам.
— Один момент.
Через пять минут Ольга сидела в кабинете напротив немолодой женщины с седой короткой стрижкой и усталыми, но внимательными глазами.
— Рассказывайте, — сказала юрист, раскрывая блокнот.
И Ольга рассказала. Про смерть свёкра, про то, что они с Игорем живут в квартире свекрови, про то, что ничего не знают о завещании. Говорила и чувствовала, как с каждым словом внутри что-то распрямляется, расправляется, словно скомканная бумага.
— Понятно, — юрист кивнула, делая пометки. — А вы знаете, была ли квартира в совместной собственности супругов или только на одном из них?
— Не знаю, — призналась Ольга. — Игорь ничего не говорит.
— Тогда вам нужно запросить выписку из ЕГРН. Это можно сделать в МФЦ. И узнать, было ли завещание. Если ваш супруг является наследником, то он имеет право на долю имущества отца, независимо от того, что говорит его мать.
Ольга слушала, кивала, записывала адреса и названия документов. Выходила из консультации уже с другим ощущением — словно кто-то дал ей в руки карту в тёмном лесу.
Домой вернулась только к вечеру. Игорь уже был дома, сидел на кухне с тарелкой разогретого борща. Увидев её, поднял брови:
— Где пропадала?
— Гуляла, — сказала Ольга, снимая куртку. — Нужно было подумать.
— О чём? — он жевал, не глядя на неё.
— О нас. О доме. О твоей матери.
Игорь замер с ложкой на полпути ко рту.
— Оль, только не начинай…
— Я хочу знать про наследство после твоего отца, — твёрдо сказала она. — Было завещание?
— Какая тебе разница? — он поставил тарелку, раздражённо махнул рукой. — Это наши семейные дела.
— Я твоя жена. Это и мои дела тоже.
— Моя мать…
— Твоя мать каждый день напоминает мне, что я здесь никто! — голос Ольги сорвался, но она сдержалась, продолжила тише: — Я устала, Игорь. Устала быть прислугой в чужом доме. Мы пять лет в браке. Пять! И я до сих пор не знаю, есть ли у нас будущее. Мы так и будем жить с твоей матерью? До старости? До её смерти? А потом что? Ты хоть думал об этом?
Игорь молчал, глядя в тарелку. Ольга видела, как напряглись его плечи, как дёрнулась скула.
— Завтра я иду в МФЦ, — сказала она спокойно. — Узнаю всё сама. Если ты не хочешь разговаривать — твоё право. Но я больше не буду жить в неведении.
Она развернулась и ушла в спальню. Легла в кровать, натянула одеяло до подбородка. Слышала, как Игорь ещё долго сидел на кухне, потом прошёл в ванную, потом — к матери. За стеной начался приглушённый разговор, но слов было не разобрать. Только интонации — обвиняющие, резкие.
Ольга закрыла глаза. Завтра начнётся новая жизнь. Она это чувствовала. Что-то сдвинулось с мёртвой точки, какой-то механизм запустился, и остановить его уже невозможно.
Утро началось с грохота. Ольга проснулась от того, что дверь в спальню распахнулась настежь, ударившись о стену.
— Вставай! — Нина Петровна стояла на пороге в халате, волосы растрепаны, лицо красное от ярости. — Вставай, я сказала!
Ольга приподнялась на локте, щурясь от света. За спиной свекрови маячил Игорь — бледный, с потухшим взглядом.
— Что случилось? — она посмотрела на часы — семь утра, суббота.
— Что случилось?! — взвизгнула Нина Петровна. — Ты ещё спрашиваешь?! Игорёк мне всё рассказал. Всё! Как ты вчера юристов подключила, как на наследство моего мужа позарилась!
— Я не…
— Молчать! — свекровь шагнула в комнату, ткнула пальцем в сторону Ольги. — Я тебя сразу вычислила. Сразу! Как только мой Игорёк тебя привёл — поняла: охотница. За квартирой пришла, за деньгами. Прикинулась тихоней, а сама что? Только мужа моего в могилу свели, сразу к юристам побежала!
— Мама, успокойся… — пробормотал Игорь, но голос его был вялый, без всякой убедительности.
— Я спокойна! — Нина Петровна обернулась к сыну. — Я абсолютно спокойна. И я знаю, что делать с такими… личностями.
Ольга медленно села на кровати, накинула на плечи халат. Внутри всё сжалось в тугой комок, но она заставила себя дышать ровно, смотреть прямо в глаза свекрови.
— Я имею право знать о наследстве мужа, — сказала она тихо, но отчётливо. — Это закон.
— Закон! — захохотала Нина Петровна, и смех этот был злой, торжествующий. — Слышишь, Игорёк? Она мне про закон! Ну ничего, милая моя. Ничего. Сейчас я тебе про закон расскажу. Эта квартира — моя. Целиком и полностью. Была оформлена на меня ещё при Советском Союзе. Муж тут вообще ни при чём. Никакого наследства нет и быть не может!
Она говорила, а сама расхаживала по комнате, размахивая руками, и Ольга вдруг увидела, как похожи они с Игорем — те же жесты, та же манера морщить нос, когда волнуются.
— Так что собирай свои тряпки, — свекровь остановилась у шкафа, распахнула его. — Вот сюда, в сумку. И вали отсюда. В общежитие, к родителям, на улицу — мне всё равно. Но в моём доме ты больше не живёшь.
— Мама, ты чего? — Игорь наконец шевельнулся, но так, нерешительно, словно не до конца понимал, что происходит.
— Что «чего»? — свекровь повернулась к нему. — Ты хочешь, чтобы эта… эта змея подколодная обобрала нас? Чтобы через суд половину квартиры отсудила? Думаешь, я не знаю, как это бывает?
— При разводе я имею право только на совместно нажитое имущество, — Ольга встала, подошла к шкафу, достала джинсы. — А эта квартира ваша. Я это понимаю.
— Ага, значит развод! — подхватила Нина Петровна, обернулась к сыну. — Слышишь? Она уже развод планирует!
— Я этого не говорила.
— А намекаешь! Намекаешь! — свекровь схватила со стула Ольгину куртку, швырнула на пол. — Думала, умная какая? Хитрая лисица? К юристу сбегала, значит. Ну и что он тебе сказал, этот юрист? Что можешь претендовать на что-то?
Ольга молча начала одеваться. Руки дрожали, но она не подавала виду. Натянула джинсы, свитер. Села на край кровати, обулась.
— Ты куда? — растерянно спросил Игорь.
— Раз мать велела съехать — значит, съеду, — ровно ответила Ольга. — Не держать же меня силой.
— Вот-вот! Правильно! — закивала Нина Петровна. — Умная девочка, быстро соображает. В общагу — и проветришься. Остынешь там, башкой подумаешь. А мы тут с Игорьком сами разберёмся.
Она говорила, а сама уже выходила из комнаты, довольная собой, победительница. Ольга посмотрела на мужа. Он стоял у двери, переминался с ноги на ногу, смотрел в сторону.
— Ты серьёзно? — спросила она. — Ты просто позволишь ей выгнать меня?
Игорь дёрнул плечом, потёр переносицу.
— Ну… мама права в чём-то. Ты не должна была к юристам ходить без меня. Это… это наше семейное дело.
— Я твоя семья, — напомнила Ольга.
— Да, но… — он замялся. — Понимаешь, мама сейчас нервная. После папиной смерти. Ей тяжело. А тут ты со своими вопросами…
— Со своими вопросами, — повторила Ольга медленно. — Понятно.
Она открыла шкаф, достала сумку, начала складывать вещи. Игорь смотрел, как она берёт кофты, джинсы, бельё, аккуратно укладывает в сумку.
— Ты куда поедешь? — спросил он тише.
— В гостиницу, наверное.
— В гостиницу? Оль, это же дорого…
— А что ты предлагаешь? — она обернулась, посмотрела ему в глаза. — В общежитие? У меня нет места в общежитии, Игорь. Я пять лет назад выписалась оттуда. К родителям? Они в двухкомнатной хрущёвке живут, там каждый метр на счету.
— Ну подожди пару дней… мама успокоится…
— А потом? — Ольга застегнула сумку, поставила на пол. — Потом что? Через неделю новый скандал? Через месяц? Игорь, ты же видишь, что происходит. Твоя мать меня ненавидит. Ненавидела с первого дня, просто сейчас сдерживаться перестала.
— Она не ненавидит, просто… характер у неё такой.
— Характер! — Ольга усмехнулась. — Замечательный характер. И ты, конечно, всегда на её стороне.
— Я не на чьей стороне! — вспылил Игорь. — Я просто пытаюсь всех успокоить!
— Успокоить? — она шагнула к нему. — Ты стоял и молчал, пока твоя мать выгоняла меня из дома. Ты даже не попытался её остановить!
— Да что я мог сделать?! Когда мама заводится…
— Ты мог встать на мою защиту! — голос Ольги дрогнул, и она замолчала, сглотнула. Нет, не будет она плакать. Не здесь, не сейчас.
Из коридора донёсся голос Нины Петровны:
— Игорёк! Иди сюда! Посмотри, я тут пирожки начала лепить. Твои любимые, с капустой!
Игорь дёрнулся было к двери, но Ольга схватила его за руку:
— Подожди. Скажи мне честно. Ты хочешь, чтобы я уехала?
Он помолчал, отвёл взгляд.
— Может, и правда… на пару дней. Остынете обе. А потом вернёшься, поговорим спокойно.
Ольга отпустила его руку. Всё. Всё понятно.
— Игорёк! — снова позвала свекровь, и в голосе её звучало что-то детское, жалобное.
— Иду, мам! — крикнул Игорь и, не глядя на Ольгу, вышел из комнаты.
Через минуту оттуда донеслись голоса — его и материнский, потом смех. Игорь смеялся. Смеялся, а она собирала вещи, уходила из дома, из жизни, которую строила пять лет.
Ольга взяла сумку, сунула в карман телефон, документы. Прошла по коридору мимо кухни. Заглянула туда краем глаза — Нина Петровна стояла у стола, лепила пирожки, а Игорь сидел рядом, что-то рассказывал, жестикулировал. Уютная картинка. Мать и сын. Никто даже не обернулся.
Ольга вышла на лестничную площадку, закрыла за собой дверь. Постояла, прислушиваясь к тишине. Потом медленно спустилась вниз, вышла на улицу.
Было холодно, ветер трепал волосы, задувал под куртку. Ольга достала телефон, нашла номер гостиницы на Садовой. Забронировала номер на три дня. Потом вызвала такси.
Пока ждала машину, смотрела на окна квартиры — третий этаж, два окна направо. Там, за этими окнами, её муж ел материнские пирожки и, наверное, даже не думал о ней. Маменькин сынок. Тридцатипятилетний ребёнок, который так и не научился говорить «нет» своей матери.
Такси подъехало быстро. Водитель, немолодой мужчина с седыми усами, молча забрал у неё сумку, положил в багажник.
— На Садовую? — уточнил он.
— Да. К гостинице «Центральная».
Машина тронулась, и Ольга обернулась напоследок. В окне мелькнула тень — может, Игорь, а может, просто показалось.
Номер в гостинице оказался маленьким — кровать, стол, стул, телевизор на стене. Окно выходило во двор, где между домами ютились гаражи и покосившиеся сараи. Ольга бросила сумку на кровать, села рядом, уставилась в стену.
Тишина. Впервые за пять лет — настоящая тишина. Никаких шагов за стеной, никаких едких замечаний, никакого напряжённого ожидания очередного скандала.
Телефон молчал. Игорь не звонил.
Ольга разделась, забралась под одеяло, свернулась клубком. Закрыла глаза, но сон не шёл. В голове крутились обрывки утреннего разговора, лицо свекрови — торжествующее, злое, — и Игорь, который стоял в стороне, как будто всё это его не касалось.
Она провела в номере весь день, не выходя. Заказала еду через приложение, ела без аппетита. К вечеру телефон наконец ожил — сообщение от Игоря: «Как ты?»
Ольга долго смотрела на эти два слова. Потом набрала: «Нормально». Отправила.
Через минуту пришёл ответ: «Мама сказала, что зря наговорила. Приезжай домой».
«Мама сказала». Не «я хочу», не «мне без тебя плохо», не «прости». Мама сказала.
Ольга положила телефон экраном вниз, отвернулась к стене. Спать не хотелось, но лежать тоже было невыносимо. Она встала, оделась, спустилась в холл. Администратор — та же девушка, что заселяла её утром, — подняла голову от компьютера:
— Что-то нужно?
— Подскажите, где тут рядом нотариус?
Девушка удивлённо моргнула, но быстро нашла адрес на карте, записала на бумажке.
На следующий день Ольга пошла туда. Нотариус — женщина лет пятидесяти с усталым, но доброжелательным лицом — выслушала её историю, покачала головой:
— Ваша свекровь права — если квартира оформлена на неё, то наследства по этой недвижимости действительно нет. Но вы можете подать на развод и раздел совместно нажитого имущества. Всё, что приобреталось в браке, делится пополам.
— У нас ничего нет, — тихо сказала Ольга. — Мы жили с его матерью. Всё покупала она.
— Машина? Дача? Вклады?
— Ничего.
Нотариус вздохнула:
— Тогда вам остаются только алименты… у вас есть дети?
— Нет.
— Понятно. Что ж, тогда просто развод. Без раздела имущества.
Ольга вышла на улицу, поймала себя на мысли, что чувствует облегчение. Странное, лёгкое, почти радостное облегчение. Пять лет жизни, и ничего не осталось. Ни квартиры, ни мебели, ни даже посуды — всё чужое, всё материнское.
Она шла по улице, и внезапно захотелось смеяться. Всё это время она цеплялась за иллюзию семьи, за мужчину, который не мог противостоять собственной матери, за жизнь, которой у неё по сути и не было.
Вечером позвонил Игорь. Ольга долго смотрела на высвечивающееся на экране имя, потом всё-таки ответила.
— Оль, ну хватит дуться, — начал он без приветствия. — Приезжай. Мама обещала больше не ругаться.
— Игорь, я хочу развестись, — сказала она спокойно, и сама удивилась, насколько твёрдо прозвучал её голос.
Пауза. Долгая, тяжёлая.
— Ты что, с ума сошла? — наконец выдохнул он. — Из-за одной ссоры?
— Не из-за одной. Из-за пяти лет. Из-за того, что твоя мать права — я в вашем доме чужая. Всегда была и всегда буду.
— Да перестань ты! Мама просто… она привыкнет. Нужно время.
— Пять лет — это не время? — Ольга прикрыла глаза. — Игорь, я устала. Устала быть между вами. Устала чувствовать себя лишней. Ты даже не заступился за меня. Стоял молчал, а потом пошёл пирожки есть.
— А что я должен был сделать?! — он повысил голос. — Орать на мать? Выгонять её из собственной квартиры?!
— Ты должен был встать рядом со мной. Сказать, что я твоя жена и что никто не смеет меня унижать. Но ты не сказал. Потому что для тебя мама важнее.
— Это моя мать! Единственная!
— А я кто? — тихо спросила Ольга.
Молчание. Игорь дышал в трубку, но слов не находил.
— Вот именно, — сказала она. — Завтра я подам на развод. Не звони больше.
Она положила трубку, выключила телефон. Села на кровать, обхватила колени руками. Слёз не было. Было что-то другое — ощущение освобождения, будто с плеч сняли тяжёлый груз.
Через неделю Ольга уже снимала однокомнатную квартиру на окраине города. Маленькую, но свою. С окнами на парк, со старым диваном и облезлым шкафом. Зато никто не будет шипеть ей в спину, не будет попрекать куском хлеба, не будет называть баронессой.
Развод оформили быстро — Игорь не стал возражать, даже не пришёл на заседание, прислал адвоката. Ольга расписалась в документах и вышла из здания суда на залитую солнцем площадь.
Был март. Снег растаял, на клумбах пробивались первые крокусы. Где-то кричали дети, смеялись, гоняли голубей.
Ольга достала телефон, посмотрела на дату. Ровно полгода назад умер свёкор, и всё покатилось под откос. А может, не покатилось, а просто открылось то, что всегда было, но тщательно пряталось под видимостью благополучия.
Она глубоко вдохнула весенний воздух и пошла по улице — неспешно, разглядывая витрины, людей, деревья. Впереди была целая жизнь. Её собственная жизнь. Без свекрови, без маменькиных сынков, без необходимости доказывать своё право на существование.
И это было прекрасно.
