Воздух в гостиной густел с каждой минутой, превращаясь в тягучую, липкую субстанцию, которой было не вздохнуть. Виктория стояла посреди своей идеальной, выверенной до сантиметра комнаты и чувствовала, как почва уходит из-под ног. Ее мир, эта двухкомнатная крепость, которую она с таким трудом строила три года, работая на износ бухгалтером, пока все подруги развлекались, сейчас методично штурмовали.
— Ну что тут непонятного, Викусь? — голос свекрови, Лидии Михайловны, был сладким, как забродивший компот. Она сидела на диване, поглаживая пальцами дорогую обивку, которую Вика выбирала полгода. — Олечке одной тяжело. А у вас тут просто роскошь, а не квартира. Простор!
Ольга, младшая сестра Артема, сидела рядом, скромно потупив взгляд, но Виктория уловила на ее лице торжествующую искорку. Эта искорка говорила: «Я уже почти здесь».
— Лидия Михайловна, мы с Артемом не планировали соседей, — Виктория старалась, чтобы ее голос не дрожал. Она посмотрела на мужа. Он стоял у окна, спиной к ним, и с упоением разглядывал что-то на улице, будто там разворачивалось самое захватывающее шоу в мире. Предатель. Трус.
— Какие соседи? — всплеснула руками свекровь. — Родная сестра! Она тебе поможет, и компанию составит. Ты же тут одна целыми днями торчишь, в четырех стенах. А так девичьи посиделки устроите! И по финансам легче станет — Оля свою долю за комуналку внесет, за продукты…
— Мне не нужна ее доля! — вырвалось у Виктории, и она тут же стиснула зубы, понимая, что это прозвучало как детская обида. — То есть, я имею в виду, нам хватает. Мы справляемся. Эта квартира… она моя. Я ее для нас двоих обустраивала.
— Ну, Артем-то тут тоже живет, — тонко уколола Лидия Михайловна. — Его мнение тоже чего-то да значит. Артем, ты что молчишь, как партизан?
Муж медленно, нехотя обернулся. Его лицо было маской виноватого безразличия.
— Мам, да не дави ты. Мы как-нибудь сами решим.
— Каким это «как-нибудь»? — вступила в разговор Ольга, и ее голосок зазвенел, как разбитое стеклышко. — Я уже Марине из отдела кадров сказала, что, возможно, адрес смению. Она так обрадовалась за меня! Говорит, мол, наконец-то взрослую жизнь начала. А вы «как-нибудь».
Виктория смотрела на эту сцену, и внутри у нее все закипало. Они уже все решили. Они уже расписали ее жизнь, ее пространство. Эта комната, вторая, та, что за ее спиной… Она мечтала сделать там кабинет. Поставить удобное кресло, свой стол, заваленный бумагами, повесить большую пробковую доску для планов. Свой маленький мирок, где она — главная. А они видели в ней только помеху для обустройства Ольги.
— Оля, — сказала Вика, обращаясь напрямую к золовке, стараясь говорить максимально спокойно, — я тебя прекрасно понимаю. Жить с родителями в двадцать пять — не сахар. Но снимать комнату — не такая уж большая проблема. Я помогу тебе найти варианты, если хочешь.
— Зачем снимать, когда своя жилплощадь есть? — Ольга наигранно удивилась, широко раскрыв глаза. — Деньги на ветер пускать? Да я лучше вам эти деньги отдам. Купим тот диванчик, который ты в «ИКЕЕ» приглядела, помнишь? Угловой, с ящиком для белья.
У Виктории похолодело внутри. Они уже обсуждали ее мечты? Ее походы по магазинам? Артем, должно быть, проболтался. Или они вдвоем с сестрой рыскали по ее соцсетям, выискивая детали?
— Этот диван мне не нужен, — сквозь зубы проговорила она. — Мне нужен мой дом. Без посторонних.
— Я что, посторонняя? — Ольга сделала обиженное лицо, и ее нижняя губа задрожала. — Артем, я для твоей жены посторонняя? Мы же с тобой в одной комнате до моих шестнадцати лет жили!
Артем помрачнел.
— Вика, ну что ты говоришь… Какие посторонние.
— Видишь? — тут же подхватила Лидия Михайловна. — Муж считает так же. Семья — это самое главное. А ты про какой-то диван. Материализмом страдаешь.
Виктория поняла, что проигрывает. Они играют в другие игры, по своим, семейным правилам, где она всегда будет чужой, пришлой, той, что «со стороны». Ее доводы о личном пространстве, о комфорте, о ее праве на свою же собственность — для них пустой звук, блажь.
— Знаете что, — сказала она, чувствуя, как подкатывает тошнота. — Давайте закончим этот разговор. Я устала. Ответ мой — нет. Категорически. Я не хочу, чтобы Оля переезжала к нам. Ни на месяц, ни на неделю. Это окончательно.
В комнате повисла тяжелая, оглушительная тишина. Лидия Михайловна медленно поднялась с дивана, ее лицо вытянулось и стало похоже на каменную маску.
— Хорошо, — сказала она ледяным тоном. — Я все поняла. Пойдем, Оля. Нам тут явно не рады.
Ольга встала, шмыгнула носом и бросила на Викторию взгляд, полный такой лютой ненависти, что та невольно отступила на шаг. Они молча вышли в прихожую, не попрощавшись. Хлопок входной двери прозвучал как выстрел.
Виктория обернулась к Артему. Он смотрел на нее, и в его глазах она прочитала не поддержку, а усталое раздражение.
— Ну и зачем ты так? — тихо спросил он. — Можно же было помягче. Обещать подумать, сослаться на работу…
— Мягче? — она засмеялась, и смех вышел горьким, надтреснутым. — Артем, они уже диван мой присмотрели! Они уже планируют, куда твоя сестра свои пожитки поставит! Какой еще «мягче»? Они на мою мягкость внимания не обращают! Ты хоть понимаешь, что они просто хотят решить свою проблему за наш счет? Ольге надоело с мамой жить, а маме — терпеть взрослую дочь дома. И они нашли идеальный выход — моя квартира!
— Не твоя, а наша, — поправил он, и эти слова ранили сильнее, чем все упреки свекрови.
— Оформлена на меня, — напомнила Вика, и тут же пожалела. Но было поздно.
Артем смотрел на нее долго и пристально, а потом беззвучно выдохнул, повернулся и ушел на кухню. Дверь за ним прикрылась.
Виктория осталась одна в центре своей гостиной. Победа не чувствовалась победой. Это было затишье перед большей бурей. Она это знала. Они не отступят. Они просто поменяют тактику. И самый страшный вопрос, который сверлил ей мозг, был: на чьей стороне в итоге окажется ее собственный муж?
***
Прошла неделя. Напряжение в квартире витало в воздухе, как запах гари после пожара. Они почти не разговаривали. Артем уходил на работу раньше, возвращался позже, ссылаясь на аврал. Виктория пыталась вернуть все на круги своя: готовила его любимые блюда, включала вечером какой-нибудь сериал, который они смотрели вместе. Он откликался, но как-то механически, из вежливости. Его мысли были где-то далеко.
Звонок раздался в субботу утром. Вика, протирая пыль с полок, вздрогнула. На табло светилось имя «Свекровь». Она не стала брать. Позвонили еще раз. Потом на мобильный Артему. Он поговорил за закрытой дверью балкона, низко murmuring что-то, а потом вернулся в комнату с странным, виновато-решительным выражением лица.
— Мама просит заехать. Ненадолго. Забыла у нас какую-то бумажку, кажется.
— Какую бумажку? — насторожилась Виктория.
— Не знаю, не спросил. На пять минут. Обещаю.
Она не хотела пускать. Все ее естество кричало об опасности. Но ссориться еще и из-за этого визита… Она кивнула, без энтузиазма.
Через полчаса раздался звонок в дверь. Виктория открыла. На пороге стояли Лидия Михайловна и Ольга. И за ними… два здоровенных парня в комбинезонах грузчиков, которые катили перед собой огромную, запаянную в стретч-пленку картонную коробку.
— Проходите, — сказала Ольга грузчикам, уверенно шагая через порог. — Вторую дверь направо.
— Стойте! — выдохнула Виктория, перегораживая им путь. — Что это? Куда вы?
— Это мой новый шкаф-купе, — бодро сообщила Ольга, как будто объясняя очевидные вещи. — Старый, из моей комнаты, маловат, вещи не помещаются. А этот — сборный, его быстро установят.
У Виктории перехватило дыхание. Она смотрела то на золовку, то на свекровь, то на грузчиков, которые с тупым безразличием ждали развития событий.
— Ты с ума сошла? — прошептала она. — Кто тебе разрешил?
— Артем разрешил, — спокойно сказала Лидия Михайловна, проходя в гостиную и снимая пальто, как у себя дома. — Мы вчера вечером созванивались. Он все одобрил. Правда, Артем?
Все взгляды устремились на мужа. Он стоял, опустив голову, и молчал. Его молчание было красноречивее любых слов.
— Артем? — имя сорвалось с губ Виктории в виде обожженного шепота. — Это правда?
Он поднял на нее глаза. В них была паника, растерянность и жалкая попытка оправдаться.
— Вика, послушай… Мама так просила. Они уже шкаф купили, деньги заплатили… Ну, подумаешь, шкаф. Место есть. Пусть поставят.
В этот момент Виктория все поняла. Окончательно и бесповоротно. Это не было его слабостью. Это был сознательный выбор. Он выбрал их. Свою мать, свою сестру, этот сплетенный из манипуляций и чувства вины клубок, который они называли семьей. А ее, ее чувства, ее дом, ее право решать — он предал.
Она отступила, пропуская грузчиков с их дурацкой коробкой. Ее лицо стало абсолютно бесстрастным, маской. Она смотрела, как они вносят шкаф в ее будущий кабинет, как Ольга суетливо бегает вокруг, давая указания: «Сюда, нет, левее, осторожнее, вы мне обои поцарапаете!»
Лидия Михайловна с удовлетворением наблюдала за процессом, будто заседатель на троне.
— Вот и славно, — сказала она. — Теперь все на своих местах.
Виктория медленно повернулась и пошла на кухню. Она налила себе стакан воды дрожащими руками и выпила его залпом, пытаясь смыть ком обиды и гнева, стоявший в горле. Потом она достала свой ноутбук, села за стол и открыла браузер. Она нашла то, что искала, за несколько секунд. Сохраненная в закладках страница. Она кликнула на нее, и на экране появился интерфейс онлайн-банка. Ее пальцы побежали по клавишам, безжалостно отстукивая пароль.
Она слышала за своей спиной голоса, смех Ольги, басовитые переговоры грузчиков. Они праздновали победу. Они думали, что она сломлена. Что она смирится, как смирился Артем.
Но они ошибались. Совершенно, катастрофически ошибались. Ее молчание было не признанием поражения. Оно было тишиной перед ураганом. Она только что поставила галочку в одном маленьком окошечке на экране. И это было только начало. Начало войны, которую они сами и развязали. А на войне, как известно, все средства хороши. И ее оружие было куда более изощренным, чем дубовый шкаф-купе.
Ольгин шкаф-купе, громоздкий и чужой, стоял в бывшем кабинете, упираясь в потолок и заслоняя собой часть окна. Он был не просто предметом мебели. Он был памятником предательству, воплощением того, как бесцеремонно вломились в ее жизнь и переставили все по-своему. Виктория стояла в дверях и смотрела на него несколько минут, ее лицо было абсолютно спокойно. Внутри же все кричало.
Из гостиной доносился довольный голос Лидии Михайловны: «Вот видишь, Артем, а ты переживал! Все устроилось как нельзя лучше. Теперь и Оля при деле, и вам помощь».
Артем что-то невнятно пробормотал в ответ. Он старался не попадаться жене на глаза, чувствуя тяжесть своего молчаливого соучастия.
Виктория развернулась и прошла на кухню. Она поставила чайник, ее движения были точными и выверенными, без суеты. Пока вода закипала, она упорно смотрела в окно на серые крыши соседних домов, собирая волю в кулак, как собирают рассыпанные бусины — кропотливо, по одной. Первый ход был за ней. Тот самый, что она сделала за компьютером.
Через полчаса Ольга, сияющая, влетела на кухню.
— Вика, слушай, мне нужно будет половину полки в холодильнике занять, хорошо? Я купила йогуртов, сырков… И в ванной полотенце повесила свое, розовое. Ты только не перепутай.
Она говорила так, будто жила здесь уже годы.
— Хорошо, — коротко ответила Виктория, не оборачиваясь от окна.
Ее спокойствие смутило Ольгу. Она ожидала слез, истерики, скандала — чего-то, что дало бы ей моральное превосходство и повод пожаловаться брату и матери на строптивую невестку. Но это ледяное равнодушие было пугающим.
— И еще… Мама сказала, что будет завтра к ужину. Приготовь что-нибудь повкуснее. Ладно?
Не дождавшись ответа, Ольга выпорхнула из кухни.
Вечер прошел в натянутой тишине. Ужинали молча. Артем уткнулся в телефон, Ольга что-то живо обсуждала в мессенджере, периодически хихикая. Виктория мыла посуду, когда в квартире раздался резкий, настойчивый звонок в дверь. Не дожидаясь, пока кто-то подойдет, она вытерла руки и пошла открывать.
На пороге стояла девушка в строгой униформе курьера крупной интернет-платформы, с огромной коробкой в руках.
— Виктория Сергеевна? Заказ. Распишитесь, пожалуйста.
Ольга, привлеченная шумом, вышла из комнаты.
— О, что это? Артем, ты что-то заказывал?
Виктория расписалась в планшете, взяла коробку — она была на удивление тяжелой — и, не говоря ни слова, внесла ее в гостиную. Все смотрели на нее с любопытством. Она поставила коробку на пол, достала из ящика стола канцелярский нож и аккуратно вскрыла скотч. Внутри, переложенная пенопластовыми чипсами, лежала дорогая, профессиональная модель швейной машинки.
— Это зачем? — нахмурился Артем.
— Это мне, — спокойно ответила Вика, вынимая машинку и ставя ее на журнальный столик. — Я решила возобновить старое хобби. Шитье. Помнишь, я когда-то училась в институте на дизайнера?
— Ну… помню, — сказал Артем, не понимая.
— Что ты будешь шить? — скептически фыркнула Ольга.
— Заказы. Одежду. Интерьерный текстиль. Это будет мой второй доход. А, возможно, и основной, — Виктория говорила ровно, но в ее словах была сталь. Она подключила машинку к розетке, и та издала тихий, деловой гул.
— Ты с ума сошла? — не выдержал Артем. — Где ты будешь этим заниматься? Места нет!
— Как где? — Виктория посмотрела прямо на него, и в ее взгляде он впервые увидел не обиду, а холодную, расчетливую решимость. — В моем кабинете. Точнее, в той комнате, которая была моим кабинетом. Швейное производство, как известно, требует пространства. Особенно раскрой. Мне понадобится большой стол. Очень большой. Он приедет послезавтра.
Ольга остолбенела.
— Какой еще стол?! Там мой шкаф стоит!
— Шкаф можно передвинуть, — пожала плечами Виктория. — Или убрать. В конце концов, это моя квартира, и я вправе использовать ее для своей работы. Для своего бизнеса. Ты же не против развития малого бизнеса, Оля? Это же так современно.
Она повернулась и пошла в свою спальню, оставив их в гостиной в полном недоумении. Первый выстрел прозвучал. Он был точен и попадал в самую суть их вторжения. Они хотели обосноваться? Прекрасно. Но теперь они поселились не в уютной квартирке, а на территории, объявленной под промышленную застройку.
На следующее утро Виктория разбудила всех в семь. Она не стучала и не просила. Она просто включила в зале громкую, бодрую музыку и начала расставлять в комнате с шкафом привезенные ночью картонные коробки с тканями, нитками и фурнитурой. Стук, грохот, громкие шаги.
Артем вышел, помятый, с красными глазами.
— Вика, что происходит? Выходной!
— У предпринимателя нет выходных, — парировала она, вытряхивая на пол рулон плотного джинсового полотна. Он с грохотом покатился по паркету. — У меня первый заказ. Нужно срочно построить выкройку. Мешаю? Прости. Но бизнес есть бизнес.
Ольга появилась на пороге своей новой комнаты в разорванной пижаме, с взъерошенными волосами.
— Ты совсем охренела?! Я спать хочу!
— Рабочий день начинается в семь, — без тени улыбки ответила Вика. — Если тебе мешает шум, можешь вернуться к маме. Там, я уверена, тихо и спокойно.
В тот день ссора длилась три часа. Кричали все. Лидия Михайловна, вызванная паническим звонком дочери, примчалась через сорок минут и присоединилась к хору. Они требовали убрать «этот бардак», называли Викторию эгоисткой, истеричкой, которая губит семью.
Виктория не кричала. Она стояла среди разбросанных тканей, обломков своего прошлого уюта, и говорила тихо, но так, что ее было слышно сквозь любой крик.
— Вы хотели, чтобы мы жили вместе? Как семья? Мы живем. Я развиваю бизнес, чтобы вносить большую лепту в наш общий бюджет. Оля хочет платить свою долю? Пусть платит. Но она должна понимать, что живет не в гостинице, а на рабочей территории. Шум, пыль, посторонние люди — курьеры, заказчики. Это неизбежно. Лидия Михайловна, вы так ратовали за объединение. Вот мы и объединились. В одном экономическом пространстве.
Они смотрели на нее, не веря своим ушам. Их собственная логика, их же аргументы оборачивались против них, как бумеранг. Они хотели «вместе»? Получите. Но «вместе» — это не только общие пироги за столом, но и общие проблемы, и общий дискомфорт.
Кульминация наступила вечером, когда приехал тот самый «большой стол». Раскроечный, шириной два метра. Его внесли два здоровых грузчика, ровно те же самые, что привозили шкаф.
— Куда ставить? — спросил старший.
— Сюда, — Виктория указала на центр комнаты, прямо перед Ольгиным шкафом, полностью перекрывая к нему доступ.
— Вы что, это же мой шкаф! Я не смогу им пользоваться! — взвизгнула Ольга.
— Будешь пользоваться, — успокоила ее Вика. — Когда у меня не будет заказов. Или когда я буду на выезде у клиента. График работы я могу тебе предоставить.
Стол водрузили на указанное место. Он занял почти всю комнату. Комната превратилась в проходной двор, в хаос из тканей, бумажных выкроек и оборудования. Уют испарился без следа.
Артем наблюдал за этим с растущим ужасом. Он видел, как рушится его привычный мир, как жена, которую он считал мягкой и уступчивой, превращается в безжалостного стратега. Он попытался поговорить с ней ночью, уже в спальне, за закрытой дверью.
— Вика, давай остановимся. Это же абсурд! Забери этот стол, убери все это… Я поговорю с мамой, с Олей. Они съедут. Я все улажу.
Она посмотрела на него, и в ее глазах не было ни капли прежней нежности. Только усталое презрение.
— Улаживать нужно было неделю назад, Артем. А теперь поздно. Ты сделал свой выбор. Ты разрешил внести сюда этот шкаф. Ты разрешил им войти в мой дом и распоряжаться здесь. Теперь я делаю то же самое. Я не нарушаю твоих правил. Я просто играю по ним. И знаешь что? Мне начинает нравиться эта игра.
Она повернулась к нему спиной. Разговор был окончен.
Наступила вторая неделя «совместной жизни». Атмосфера в квартире напоминала партизанскую войну. Ольга, измученная постоянным шумом и невозможностью нормально отдохнуть, стала нервной и взвинченной. Она жаловалась матери, та звонила Артему и устраивала истерики. Артем метался между тремя фронтами, пытаясь угодить всем, и в итоге не угождал никому.
Виктория же действовала с пугающей методичностью. Она действительно взяла несколько заказов через знакомых. По вечерам квартира наполнялась мерным гулом машинки и запахом горячего утюга. Она не обращала внимания на возмущенные взгляды, на язвительные комментарии Ольги. Она строила свою оборону из рулонов ткани и катушек ниток.
И наконец, настал день, когда Ольга не выдержала. Она ворвалась в комнату, где Виктория кроила очередной жакет, и, с силой швырнув на пол стопку дорогого шелка, прошипела:
— Хватит! Я больше не могу это терпеть! Ты превратила нашу жизнь в ад!
Виктория медленно отложила дисковый нож. Она подняла на Ольгу спокойный, почти отрешенный взгляд.
— Нашу? Ты имеешь в виду мою и Артема? Или ты уже окончательно решила, что это твоя жизнь? И твоя квартира?
— Я имею в виду, что я здесь живу! И я требую нормальных условий!
— Требуй, — пожала плечами Виктория. — Это ничего не изменит. Пока я здесь хозяйка, здесь будет швейный цех. Если тебе не нравится — дверь на улицу открыта. Никто не держит.
В этот момент в квартиру вошел Артем. Он услышал крики с порога. Его лицо было серым от усталости.
— Оля, успокойся…
— Молчи! — крикнула она на брата. — Это все из-за тебя! Из-за твоей тряпичной жены! Из-за вас двоих!
Лидия Михайловна, появившаяся следом за сыном (очевидно, ее тоже вызвали), попыталась взять ситуацию в свои руки.
— Виктория, это безобразие должно немедленно прекратиться! Я требую убрать весь этот хлам и вернуть комнате жилой вид!
Виктория медленно подошла к столу, взяла стопку бумаг и протянула ее свекрови.
— Вот. Мой бизнес-план. Первые заказы. Расчет окупаемости. Я планирую через полгода выйти на стабильный доход, который превысит мою нынешнюю зарплату бухгалтера. Вы же хотели, чтобы я больше зарабатывала для семьи? Вот я и стараюсь.
Лидия Михайловна отшатнулась от бумаг, как от гремучей змеи. Ее обычная тактика — давление на чувство вины, манипуляции — не работала. Она столкнулась с железной логикой и финансовой целесообразностью.
И тут случилось то, чего никто не ожидал, даже Виктория. Артем, который все это время молча сгребал в охапку разбросанный Ольгой шелк, вдруг резко выпрямился. Его сжатые кулаки дрожали.
— Хватит! — его голос прорвался хриплым, сорванным криком, в котором копились недели унижений, бессонных ночей и осознания собственного ничтожества. — Все, просто хватит! Оля, мама… Уезжайте. Сейчас же. Забирайте свой чертов шкаф и уезжайте.
В квартире воцарилась мертвая тишина. Все смотрели на него, не веря.
— Что? — прошептала Ольга.
— Ты слышал, что ты сказал, сынок? — Лидия Михайловна побледнела.
— Я сказал — уезжайте! — повторил он, и в его глазах стояла уже не растерянность, а ярость. Ярость на них, на себя, на всю эту невыносимую ситуацию. — Это ее квартира! Ее! А вы вломились сюда со своим шкафом, со своими правилами! И вы превратили мою жену в… в это! — он махнул рукой в сторону Виктории и ее «цеха». — Я не хочу это видеть! Я не хочу в этом участвовать! Убирайтесь! И если когда-нибудь решитесь прийти в гости… звоните заранее. И забудьте дорогу сюда, если у вас в голове опять затеются какие-то планы на наш счет!
Это был не просто крик. Это был разрыв. Мгновение, когда сын и брат перестал ими быть, и стал просто мужем. Защитником своего, пусть и исковерканного, но гнезда.
Лидия Михайловна, не сказав больше ни слова, развернулась и, схватив за руку ошеломленную Ольгу, вышла. Хлопок двери на этот раз был не выстрелом, а салютом. Салютом в честь капитуляции.
Наступила тишина. Настоящая, глубокая. Артем тяжело дышал, опершись руками о дверной косяк. Виктория медленно опустилась на стул у своего раскроечного стола. Она смотрела на мужа, и впервые за долгое время в ее сердце шевельнулось что-то похожее на надежду.
Он поднял на нее взгляд. В его глазах была боль, стыд и вопрос.
— Прости, — выдохнул он. — Я… я так слеп был.
Она не стала его утешать. Не бросилась обнимать. Она просто кивнула.
— Да. Был.
Он подошел, сел на корточки рядом с ее стулом, смотря на разбросанные лоскуты.
— Убери все это, пожалуйста. Прошу тебя.
Виктория провела рукой по гладкой поверхности машинки.
— Ладно, — тихо сказала она. — Но помни, Артем. Этот стол, эта машинка… они всегда могут вернуться. Ровно за двенадцать часов. Как только я почувствую, что наши границы снова пытаются стереть.
Он снова кивнул, на этот раз с пониманием.
— Я запомнил.
Через два дня комната была пуста. Шкаф-купе, к великому неудовольствию грузчиков, вынесли. Стол и машинку Виктория аккуратно упаковала и убрала на антресоль. Не как память о войне, а как оружие, убранное в арсенал на случай новой угрозы. Мир был завоеван. Ценой потери иллюзий и временного превращения дома в поле боя. Но он был ее. Их. И он пах теперь не чужими духами и не свежей краской, а крепким, выстраданным спокойствием.
