— Ты что, считаешь меня дурой? — выдохнула Ксения, глядя на свекровь немигающим взглядом.
Галина Петровна стояла посреди гостиной с видом праведницы, которую несправедливо обвинили. В руках она держала пакет из ближайшего супермаркета, из которого торчали упаковки дорогих макарон и банка оливок. Ксения знала цены. Она изучила каждую полку в этом магазине за три года замужества, когда считала каждую копейку.
— Доченька, я просто хотела помочь, — голос свекрови был медовым, тягучим. — Вы ведь так экономите, я вижу. Решила побаловать внука нормальной едой.
Нормальной едой. Ксения почувствовала, как внутри что-то сжалось в тугой узел. Значит, то, чем она кормила семью последние месяцы, было ненормальным. Значит, её усилия, её бессонные ночи с калькулятором, её поиски акций и распродаж — всё это было недостаточно хорошим для драгоценного внука Галины Петровны.
— Спасибо, не нужно, — Ксения взяла пакет и поставила его на комод у входа. — Мы справляемся сами.
— Да ладно тебе, гордость свою убери, — свекровь прошла в гостиную, не снимая туфель, хотя прекрасно знала правила этого дома. Каблуки цокали по ламинату, оставляя едва заметные царапины. — Я же мать Олега. Имею право заботиться о сыне и внуке.
Ксения проводила её взглядом, чувствуя, как привычное раздражение перерастает во что-то большее. Галина Петровна устроилась в кресле, как королева на троне, и оглядела квартиру оценивающим взором.
— Что-то у вас тут прохладно. Отопление опять экономите? Ребёнку вредно в холоде сидеть.
— Температура нормальная, — ответила Ксения, стараясь сохранять спокойствие. — Двадцать два градуса.
— Ну не знаю, не знаю, — свекровь покачала головой. — У меня дома всегда двадцать пять. Для здоровья это важно. Вот у Олега с детства крепкий иммунитет, потому что я за климатом следила.
Она говорила это так, словно Ксения морила сына холодом в подвале. Каждое слово было пропитано скрытым упрёком. Ксения молчала. Она научилась молчать. Три года назад, когда она только вошла в эту семью молодой, влюблённой женой, она пыталась спорить. Пыталась объяснять. Пыталась доказывать свою правоту. Но каждый раз натыкалась на стену из сладких улыбок и ядовитых намёков, которые превращали её в неблагодарную, грубую невестку.
— Олега дома нет? — спросила Галина Петровна, хотя прекрасно знала его рабочий график.
— На работе.
— Бедный мой мальчик, вкалывает как проклятый, — свекровь вздохнула с таким видом, будто именно Ксения заставляла мужа работать. — Хоть дома отдыхал бы нормально, а не в этой вечной прохладе.
Ксения сжала кулаки. Не сорваться. Не дать ей повод сказать потом Олегу, что невестка устроила скандал на пустом месте.
— Галина Петровна, вы что-то хотели? — спросила она максимально ровным тоном.
— Хотела? — свекровь удивлённо вскинула брови. — Разве нельзя просто навестить родных? Или я уже чужая в этом доме?
Вот оно. Классический приём. Превратить простой вопрос в обвинение, выставить себя жертвой. Ксения не повелась.
— Конечно, можно. Просто я собиралась забрать Мишу из садика.
— А я с тобой схожу! — свекровь вскочила с кресла с неожиданной для её возраста резвостью. — Внучка давно не видела. Заодно и погуляем с ним.
У Ксении не было сил возражать. Она молча надела куртку, взяла сумку. Галина Петровна семенила рядом, не переставая говорить о том, какой Миша замечательный мальчик, как он похож на Олега в детстве, и как важно правильно его воспитывать.
Когда они подошли к садику, воспитательница вывела Мишу. Пятилетний мальчик с растрёпанными светлыми волосами радостно бросился к Ксении, но тут же был перехвачен бабушкой.
— Мой зайчик! — Галина Петровна прижала его к себе. — Соскучилась! Пойдём, бабушка тебе мороженое купит!
— Бабушка, сейчас холодно для мороженого, — начала было Ксения, но свекровь уже уводила Мишу к ларьку.
Через десять минут они шли домой. Миша радостно облизывал шоколадное мороженое, а Галина Петровна с довольным видом поглядывала на невестку. Ксения молчала. Она знала, что вечером Миша будет кашлять. Она знала, что придётся сидеть с ним полночи, делать ингаляции, а утром вести к врачу. И она знала, что свекровь об этом не подумала. Или подумала, но ей было всё равно. Главное — показать внуку, какая она добрая бабушка, в отличие от вечно всё запрещающей мамы.
Дома Галина Петровна не торопилась уходить. Она устроилась на кухне, пока Ксения готовила ужин.
— Знаешь, доченька, — начала она задушевным тоном, который всегда предвещал неприятный разговор. — Я тут подумала. Вы с Олегом работаете, устаёте. Миша в садике целый день. Это же неправильно.
Ксения резала морковь, не оборачиваясь. Она чувствовала, к чему ведёт разговор.
— Я могла бы взять Мишу к себе. На месяц, на два. Он бы отдохнул от садика, я бы за ним присмотрела как следует. Накормила бы нормально, погуляла бы подольше, не как в садике, где на одну воспитательницу двадцать детей.
— Спасибо, но нет, — Ксения продолжала резать, хотя руки слегка дрожали.
— Почему нет? — в голосе свекрови появились стальные нотки. — Что плохого я предлагаю? Ребёнку будет лучше!
— Мише хорошо дома. С нами.
— С вами? — Галина Петровна встала. — Ты целый день на работе! Олег тоже! Ребёнок предоставлен сам себе!
— Он не предоставлен сам себе, он в садике, где с ним занимаются педагоги.
— Педагоги! — свекровь фыркнула. — Что они понимают в моём внуке? Я его бабушка! Я знаю, что ему нужно!
Ксения отложила нож. Медленно обернулась.
— Галина Петровна, я его мать. И я лучше знаю, что нужно моему сыну.
Повисла тишина. Свекровь смотрела на неё с таким видом, словно Ксения произнесла что-то чудовищное.
— Вот как, — наконец произнесла она ледяным тоном. — Значит, я теперь чужая. Бабушка, которая растила Олега, которая имеет опыт, которая хочет помочь — она никто. А ты, которая замуж вышла всего три года назад, ты всё знаешь лучше.
— Я не это имела в виду…
— Нет-нет, я всё поняла, — Галина Петровна схватила сумку. — Я поняла своё место. Я здесь лишняя. Ну что ж, живите как хотите. Только не приходите потом, когда понадобится помощь.
Она ушла, громко хлопнув дверью. Ксения стояла на кухне, чувствуя себя виноватой, хотя прекрасно понимала, что не сделала ничего плохого. Она просто не хотела отдавать сына. Это нормально. Это её право. Но свекровь умела так повернуть любую ситуацию, что Ксения начинала сомневаться в собственной правоте.
Вечером пришёл Олег. Уставший, измотанный. Ксения уже накрыла на стол. Миша играл в комнате.
— Привет, — Олег чмокнул её в щёку и сел за стол.
— Привет. Как день?
— Нормально. Устал. Мама звонила.
Ксения насторожилась. Значит, Галина Петровна уже успела пожаловаться.
— Сказала, что ты её обидела, — Олег набрал в тарелку борща. — Что она предложила помощь, а ты отказалась и нагрубила.
— Я не грубила.
— Ну, она расстроена, — он пожал плечами. — Не понимаю, зачем ты так реагируешь. Она хотела взять Мишу на пару месяцев, помочь нам. Разве это плохо?
— Олег, я не хочу отдавать ребёнка.
— Не отдавать, а оставить у бабушки. Временно. Тебе было бы легче. Мне тоже. Мы бы отдохнули.
— Я не хочу отдыхать от сына!
Олег поморщился.
— Не кричи, пожалуйста. У меня голова раскалывается. Ты просто не подумала. Это же удобно. Мама его накормит, погуляет, позанимается с ним. А мы сможем немного передохнуть.
Ксения смотрела на мужа и не узнавала его. Когда они встретились, он казался ей защитником, опорой. А теперь он сидел и объяснял ей, почему она должна отдать собственного ребёнка свекрови, потому что так удобно и потому что мама расстроена.
— Я не отдам Мишу.
— Господи, Ксюша, — Олег отложил ложку. — Почему ты такая упёртая? Мама пытается помочь, а ты воспринимаешь это как оскорбление. Она обижается, потом я весь вечер слушаю, как ты её не уважаешь.
— А ты слышишь, что я говорю?
— Слышу. Ты говоришь, что не хочешь. Но объяснить толком не можешь. Просто не хочу и всё. Это не аргумент.
Ксения встала из-за стола. Она не могла больше сидеть рядом с человеком, который не понимал самого простого. Что мать имеет право не хотеть расставаться с ребёнком. Что это не нужно объяснять аргументами. Это чувство.
Следующие две недели свекровь не появлялась. Зато она звонила Олегу каждый день. Ксения слышала обрывки разговоров. Галина Петровна жаловалась на здоровье, на одиночество, на неблагодарную невестку. Олег после каждого звонка становился молчаливым и хмурым.
— Может, хватит дуться? — спросил он однажды. — Позвони маме, извинись. Ей плохо, она переживает.
— За что мне извиняться?
— За то, что обидела её.
— Я не обижала. Я просто отказалась от её предложения.
— Ты отказалась так, что она почувствовала себя лишней.
— Олег, она каждый раз заходит сюда и начинает критиковать! Температуру, еду, воспитание! Она намекает, что я плохая мать!
— Она не критикует. Она даёт советы. У неё опыт.
— Опыт? Её опыт — это вырастить сына, который не может встать на сторону жены!
Олег побледнел.
— То есть теперь я плохой муж?
— Ты на стороне матери! Всегда!
— Она моя мать! — крикнул он. — Что я должен делать, по-твоему? Отвернуться от неё?
— Защитить меня! Хоть раз!
Они не разговаривали три дня. Олег приходил с работы, молча ужинал и уходил в комнату. Ксения укладывала Мишу, плакала в ванной, а потом лежала в темноте и думала о том, во что превратилась её жизнь.
А потом Галина Петровна появилась снова. В субботу утром. С огромным тортом и букетом цветов.
— Дорогие мои, — она стояла на пороге с лучезарной улыбкой. — Хватит ссориться. Я не могу видеть, как вы мучаетесь из-за меня. Я виновата, я слишком настойчивой была. Простите старуху.
Олег просто расцвёл.
— Мам, заходи! Конечно, мы не в обиде!
Он посмотрел на Ксению укоризненно, и ей ничего не осталось, кроме как натянуть улыбку. Галина Петровна прошла в квартиру победителем. Она всё правильно рассчитала. Ксения стала виноватой просто потому, что не бросилась с радостными воспаленными криками навстречу.
День прошёл в напряжённой фальшивости. Свекровь была подчёркнуто мила. Она не сделала ни одного критического замечания. Но её присутствие давило. Она сидела в гостиной, играла с Мишей, пила чай, который заварила сама, потому что Ксения, по её словам, и так устала.
Вечером, когда Миша уснул, Галина Петровна попросила Олега отвезти её домой. Ксения осталась одна. Она мыла посуду, когда услышала, как открылась дверь. Олег вернулся быстрее, чем она ожидала.
— Мы должны поговорить, — сказал он, проходя на кухню.
Ксения вытерла руки. В его голосе было что-то жёсткое.
— Мама мне кое-что сказала. Она хочет помочь нам с квартирой.
— С квартирой?
— Да. Она готова дать денег на первоначальный взнос. Чтобы мы взяли ипотеку, купили что-то побольше. Миша растёт, ему нужна отдельная комната.
Ксения молчала. Она чувствовала подвох.
— Это же здорово, правда? — Олег смотрел на неё с надеждой. — Мы наконец сможем жить нормально.
— А что она хочет взамен?
— Почему взамен? Она мать, она помогает сыну!
— Олег, твоя мать никогда ничего не делает просто так. Что она хочет?
Он замялся.
— Ну… она попросила об одном условии. Совсем небольшом.
— Каком?
— Она хочет прописаться в новой квартире. Формально. Ну, чтобы в случае чего имела право там жить. Но она не будет! Это просто на бумаге! Для её спокойствия!
Ксения засмеялась. Коротко, зло.
— Ты слышишь себя? Она даст денег на квартиру, пропишется там, и ты думаешь, она не будет там жить?
— Не будет! У неё своя квартира!
— Которую она сдаст. И переедет к нам. Потому что будет иметь полное право. А мы ничего не сможем сделать.
— Ты параноишь!
— Я реалист! Олег, очнись! Она три года точит меня! Три года пытается показать, что я плохая мать, плохая жена, что без неё мы пропадём! И теперь она нашла способ окончательно меня подмять — прописаться в нашей квартире!
— Хватит! — он ударил кулаком по столу. — Хватит обвинять мою мать во всех грехах! Она хочет помочь, а ты видишь в этом заговор!
— Я не возьму у неё деньги.
— Ты? — он прищурился. — С каких это пор ты решаешь финансовые вопросы?
— С тех пор, как это касается моей жизни и жизни моего сына!
— Нашего сына!
— Которого ты готов продать за квартиру с пропиской твоей матери!
Олег схватил куртку.
— Я не могу с тобой разговаривать. Ты неадекватна.
Он ушёл. Хлопнула дверь. Ксения опустилась на стул. Руки тряслись. Она понимала, что проиграла. Олег поедет к матери. Та его пожалеет, обнимет, скажет, какая Ксения злая и неблагодарная. И он вернётся окончательно уверенный, что права его мать.
Так и случилось. Олег вернулся глубокой ночью. Он молча лёг спать. А утром объявил, что он принял решение. Они берут деньги у матери. Потому что это разумно. Потому что это шанс. И Ксения должна смириться.
— Или что? — спросила она тихо.
— Или я не знаю, как мы дальше будем жить, — он избегал её взгляда.
Это была угроза. Мягкая, завуалированная, но угроза.
Ксения ничего не ответила. Она просто пошла в комнату и достала с антресолей старую дорожную сумку. Ту самую, с которой они когда-то ездили на море. Когда были счастливы. Когда Галины Петровны в их жизни было ровно столько, сколько нужно — пару раз в месяц на чай.
Она начала складывать вещи. Свои. Мишины. Олег стоял в дверях.
— Что ты делаешь?
— Съезжаю.
— Куда?
— К родителям. Пока не найду квартиру.
— Ты не можешь просто взять и съехать!
— Могу. И заберу сына.
— Ты не имеешь права!
— Имею. Я его мать.
— А я его отец!
Ксения обернулась. Посмотрела ему в глаза.
— Тогда выбирай. Либо ты муж и отец, который защищает свою семью. Либо ты сын, который всю жизнь будет слушаться маму. Третьего не дано.
Олег молчал. Он смотрел на сумку, на жену, на Мишу, который выглянул из своей комнаты с испуганными глазами.
— Ты ставишь меня перед выбором, — прошептал он.
— Нет. Его поставила твоя мать три года назад. Просто ты не хотел этого видеть.
Она застегнула сумку. Взяла Мишу за руку.
— Подожди, — Олег схватил её за плечо. — Давай поговорим нормально.
— О чём? О том, как твоя мать будет жить с нами? О том, как она будет решать, что есть Мише, во что его одевать, когда ему спать? О том, как она будет критиковать каждый мой шаг? Нет, Олег. Я устала.
— Я не дам тебе забрать сына!
— Тогда я подам на развод. И судья решит, с кем ему остаться.
Ксения вышла из квартиры. Миша крепко держал её за руку. Олег не пошёл за ними. Он стоял в дверях и смотрел, как они уходят.
На улице Ксения вызвала такси. Села на заднее сиденье, прижала к себе Мишу. Телефон разрывался от звонков. Сначала Олег. Потом Галина Петровна. Ксения отключила звук.
Она приехала к родителям. Мама открыла дверь, увидела сумку и заплаканное лицо дочери, и ничего не спросила. Просто обняла.
Три дня Ксения не отвечала на звонки. Она лежала в своей детской комнате, смотрела в потолок и думала о том, что её жизнь рухнула. Что она осталась одна с ребёнком. Что Олег выбрал мать.
На четвёртый день в дверь позвонили. Мама открыла. Ксения услышала знакомый голос.
— Здравствуйте. Можно мне поговорить с Ксенией?
Это был Олег. Ксения вышла в коридор. Он стоял с букетом цветов и красными глазами.
— Прости, — сказал он. — Я идиот. Я всё понял. Мама приехала ко мне на следующий день после твоего ухода. С чемоданами. Сказала, что раз ты съехала, она поможет мне по хозяйству. И я понял. Ты была права. Она всё планировала. Она хотела тебя выжить.
Ксения молчала.
— Я выставил её за дверь, — продолжал Олег. — Сказал, что без моего разрешения она больше не переступит порог. Что я хочу вернуть жену. Что ты важнее.
— А деньги? — спросила Ксения.
— Никаких денег. Мы сами накопим. Или возьмём ипотеку сами. Но без неё. Вернись, пожалуйста.
Ксения посмотрела на мужа. Она видела в его глазах искреннее раскаяние. Но она также видела три года унижений. Три года борьбы. Три года, когда она была одна против двоих.
— Я вернусь, — сказала она наконец. — Но с условием. Твоя мать приезжает только по приглашению. Не когда захочет. Не с ключами. По приглашению. И если она хоть раз начнёт критиковать меня при тебе, ты встаёшь на мою сторону. Публично. При ней.
— Обещаю.
Они вернулись домой. Галина Петровна звонила, плакала, обвиняла Ксению в том, что та настроила сына против матери. Но Олег держал слово. Он сказал ей жёстко и чётко: либо она уважает его жену, либо она теряет сына и внука.
Первые месяцы были трудными. Свекровь пыталась манипулировать, давить на жалость. Но Олег не сдавался. А Ксения наконец почувствовала, что у неё есть настоящая семья. Семья, где её уважают. Где её слово имеет вес. Где она не одна.
И когда Галина Петровна наконец поняла, что старые методы не работают, она смирилась. Она приезжала раз в неделю. Приносила пирожки. Играла с Мишей. Но больше не пыталась управлять их жизнью.
Ксения научилась прощать. Но она никогда не забывала. Она помнила те три года. И эта память делала её сильнее. Потому что она знала: она способна постоять за себя. Она способна сказать «нет». Даже самым близким людям. Когда речь идёт о её семье, о её ребёнке, о её достоинстве.
И это было её главной победой.
