Звонок в дверь не просто прозвенел — он прорезал тишину квартиры настойчивой, требовательной трелью, какую издают только люди, уверенные в своем праве входить без стука. Ольга замерла с кружкой в руке. Восемь вечера. Курьеры звонят иначе — коротко и деловито. Соседи — деликатно или хаотично. Так звонил только один человек, у которого ключей от этой двери не было уже три года.
Она медленно поставила кружку на столешницу. Сердце не екнуло, не забилось чаще — оно просто тяжело бухнуло куда-то в желудок, словно камень в колодец. Ольга подошла к двери, не глядя в глазок, щелкнула замком. Она знала, кто там. Интуиция, выработанная за двенадцать лет брака, работала безотказно, как старый советский будильник.
На пороге стоял Вадим.
Время его не пощадило, но и не уничтожило — оно его просто «потерло», как стирается позолота с дешевой бижутерии. Он был в пальто, которое Ольга помнила (покупали в Милане, на распродаже, он тогда еще орал на продавца из-за такс-фри), но теперь оно сидело мешковато, будто хозяин ссохся изнутри. Рядом с ним переминался с ноги на ногу незнакомый мужичок — лысоватый, в мятом пиджаке и с портфелем, раздутым, как живот у голодающего ребенка.
— Не ждала? — Вадим улыбнулся. Улыбка вышла кривой, один уголок рта пополз вверх, другой остался на месте, словно его приклеили. — А мы к тебе. Принимай делегацию.
Ольга не отошла в сторону. Она стояла в проеме, уперевшись плечом в косяк, и смотрела на бывшего мужа так, как смотрят на пятно плесени, внезапно обнаруженное за шкафом: без страха, но с брезгливостью.
— Делегации приглашения рассылают, Вадик. А ты вламываешься. Чего надо?
— Гостеприимство у тебя, Оля, всегда хромало, — Вадим покачал головой и, не дожидаясь разрешения, шагнул вперед, вынуждая её отступить. — Познакомься, это Петр Семенович. Риелтор. И, по совместительству, специалист по досудебному урегулированию.
Мужичок шмыгнул носом и попытался изобразить поклон, но вышло так, будто он увернулся от подзатыльника.
— Здрасьте, — буркнул он, глядя на Ольгины домашние тапочки.
— Какой еще риелтор? — Ольга почувствовала, как холодный озноб ползет по спине. Она знала этот взгляд Вадима. Так он смотрел, когда проиграл их общие накопления на отпуск в карты, но еще не признался, и пытался обвинить её в транжирстве. — Вадим, ты адресом ошибся. Твое жилье — в съемной однушке в Бибирево, или где ты там сейчас обитаешь. Здесь тебе продавать нечего.
Вадим прошел в коридор, не разуваясь. Грязные следы от его ботинок четко отпечатались на светлом керамограните. Он по-хозяйски огляделся, провел пальцем по зеркалу.
— Ошибаешься, Оленька. Глубоко ошибаешься. Мы с Петром Семеновичем пришли оценить наш актив. Рынок сейчас нестабильный, сам понимаешь, надо ловить момент.
— Какой «наш» актив? — Ольга наконец закрыла дверь, отрезая путь к отступлению. Теперь они были в замкнутом пространстве: она, бывший муж и его ручной риелтор. — Ты не забыл, что мы развелись? С какой стати ты претендуешь на мою квартиру? — смотрела на бывшего мужа Оля, и в её голосе звенела сталь, которую она ковала в себе последние три года.
Вадим обернулся. Его лицо изменилось. Маска усталого интеллигента слетела, обнажив что-то жесткое, крысиное.
— Потому что срок исковой давности — три года, Оля. Истекает он, — он картинно глянул на часы, — через две недели. Я тут поднял документы. Помнишь, как мы её покупали? Ипотека на меня, первоначальный взнос — «общие средства». То, что платила ты, — это детали. По закону — пятьдесят на пятьдесят. Я хочу свою долю. Налом. Прямо сейчас. Или мы продаем квартиру. С торгов. За копейки.
Ольга молчала. В голове крутилась мысль: «Он блефует». Но руки предательски задрожали.
— Четыре миллиона, — назвал цену Вадим. — И я пишу отказную. Исчезаю из твоей жизни навсегда. Даже с днем рождения поздравлять не буду.
— У меня нет четырех миллионов, — тихо сказала она.
— А ты поищи. Кредит возьми. Почку продай. У тебя же работа хорошая, стабильная, не то что у меня, бедного предпринимателя, которого кризис подкосил, — он скривился. — Даю тебе срок — три дня. Потом Петр Семенович запускает процесс. И поверь, Оля, жить в квартире, которая находится в судебном аресте, тебе не понравится. К тебе будут ходить приставы, оценщики, покупатели долей… Ты же знаешь эти схемы? Заселю сюда семью гастарбайтеров на свои квадратные метры, они тебе устроят веселую жизнь.
Петр Семенович в углу согласно кивнул, подтверждая, что схемы он знает и гастарбайтеры у него наготове.
— Вон, — выдохнула Ольга.
— Что? — Вадим прищурился.
— Вон пошли оба! — рявкнула она так, что риелтор вздрогнул и выронил портфель. — Я вызову полицию. Вымогательство. Статья 163.
— Вызывай, — усмехнулся Вадим. — Я тут прописан был? Был. Вещи мои тут есть? Есть. Вон, в кладовке старый спиннинг стоит, я проверял, ты не выбросила. Я пришел за вещами. Имею право. А разговор про деньги… так это семейное обсуждение. Докажи.
Он подошел к ней вплотную. От него пахло несвежим табаком и какой-то сладковатой, дешевой туалетной водой.
— Три дня, Оля. Думай. Я не шучу. Мне терять нечего, меня коллекторы за глотку держат. А тебе есть что терять. У тебя тут… уют.
Он развернулся и вышел, даже не хлопнув дверью. Риелтор семенил следом, что-то бормоча про «неконструктивный диалог».
Ольга сползла по стене на пол. Керамогранит холодил ноги. Она сидела и смотрела на грязные следы. Четыре миллиона. Или комната с подселением. Он загнал её в угол. Вадим всегда умел бить в самое больное место, но сейчас он превзошел самого себя.
На следующее утро Ольга не поехала на работу. Она позвонила начальнику, сослалась на прорыв трубы — ложь далась легко, потому что внутри у неё действительно что-то прорвало. Она вытащила с антресолей коробку с документами. Пыльная, перевязанная бечевкой папка «Квартира/Развод».
Она сидела на полу в гостиной, обложившись бумагами. Договор купли-продажи. Кредитный договор. Графики платежей. Всё верно. Ипотека была оформлена на Вадима — у него тогда была «белая» зарплата, фиктивная, нарисованная его другом-бухгалтером, но для банка она подошла. Ольга шла созаемщиком. Но платила-то она! Все квитанции, все переводы — с её карты.
Она набрала номер Ларисы. Лариса была не просто подругой, она была тем самым человеком, который знает, где закопать труп, и почему этого делать не стоит. Работала она в нотариальной конторе уже лет двадцать и видела такие семейные драмы, по сравнению с которыми «Санта-Барбара» казалась утренником в детском саду.
— Лара, он вернулся. Требует долю, — сказала Ольга вместо приветствия.
На том конце провода повисла тишина. Слышно было только, как Лариса затягивается сигаретой (она курила, высунувшись в форточку своего кабинета, Ольга это знала).
— Вадик? Я думала, он спился или уехал в Таиланд дауншифтить. Что хочет?
— Четыре миллиона. Или продажу с молотка. Грозится подселением. Говорит, срок давности не вышел.
— Так… — голос Ларисы стал жестким, рабочим. — Срок давности — понятие резиновое, Оль. Он считается не с момента развода, а с момента, когда лицо узнало о нарушении своего права. Если он сейчас заявит, что ты ему препятствуешь в пользовании жильем — вот тебе и начало срока. Хитрый жук. Кто его надоумил?
— Какой-то риелтор с ним был. Петр Семенович.
— Знаю такого. Падальщик. Работает с долями, выживает собственников. Оля, дела дрянь. Если у них есть план, они пойдут в суд. Суд присудит раздел. Пополам. То, что платила ты — доказывать замучаешься, суды у нас общую собственность любят делить топором, ровно посередине.
Ольга почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— И что делать? Продавать? Лара, это моя крепость. Я здесь каждый гвоздь знаю. Я стены эти выхаживала, когда он по саунам с «партнерами» зависал.
— Не реви. Слезами квартиру не зашпаклюешь. Давай думать. У вас брачный был?
— Нет. Он тогда устроил истерику, что я ему не доверяю. «Мы одна сатана», помнишь?
— Помню. Сатана там был один, и это он. Слушай, а деньги на первоначалку? Откуда они взялись?
— Мама дала. Продала бабушкин дом в деревне и гараж отца.
— Документы есть? Переводы?
— Наличка, Лара. Всё налом. Вадим настоял, чтобы «не светить» перед налоговой. Он тогда в депутаты какие-то метил, чистоплюя из себя строил.
— Плохо. Очень плохо. — Лариса помолчала. — Но есть один нюанс. Вадим же у нас азартный человек?
— Был. Игровые автоматы, потом покер, потом «инвестиции» в криптовалюту…
— Я тут недавно слышала сплетню. В узких кругах. Вадим твой не просто «на мели». Он должен очень серьезным людям из диаспоры. И не четыре миллиона, а гораздо больше. Ему дали время до конца месяца. Поэтому он к тебе и прибежал. Он не в суд пойдет, Оля. Суд — это долго. Месяцы, а то и год. У него нет этого времени. Ему деньги нужны вчера.
Ольга посмотрела на календарь. 12-е число.
— Значит, он будет давить?
— Он будет ломать. Психологически. Жди гостей, звонков, порчи замков. Ему нужно, чтобы ты сломалась и отдала деньги или продала хату срочным выкупом. У него цейтнот. Это твой козырь.
— Какой же это козырь, если он загнанная крыса? Крысы кусаются.
— Загнанные крысы делают ошибки, — отрезала Лариса. — Слушай меня внимательно. Тебе нужно его спровоцировать. Заставить подписать бумагу, что он не имеет претензий, в обмен на… надежду.
— На какую надежду?
— На то, что ты ему поможешь. Сыграй с ним. Притворись слабой. Скажи, что ищешь деньги. Тяни время. И параллельно ищи одну вещь. Помнишь, он в 2018-м брал кредит под залог… чего?
— Машины. Моей машины.
— Нет, не машины. Я поднимала реестры недавно по другому делу. Наткнулась на фамилию… Короче, приезжай ко мне в контору. Есть идея. Но она рискованная.
Вечером Вадим пришел снова. На этот раз один. Он был пьян — не в стельку, а в то неприятное состояние, когда человек становится липким и навязчивым.
Ольга не открыла. Разговаривала через дверь.
— Оленька, открой. Я замерз. Поговорим по-человечески. Я же тебя любил. Помнишь, как мы в Гаграх…
— Вадим, уходи. Я ищу деньги, — сказала она громко, стараясь, чтобы голос дрожал.
За дверью повисла пауза.
— Ищешь? Правда?
— Да. Банк предварительно одобрил кредит. Но нужно время. Неделя.
— Неделя — это долго, — прохрипел он. — Три дня, Оля.
— Я не могу быстрее! — крикнула она, добавив в голос истерические нотки. — У меня плохая кредитная история из-за твоих прошлых долгов! Мне нужен поручитель!
— Я могу быть поручителем! — оживился он.
— Ты? С твоими долгами? Не смеши. Уходи, Вадим. Если будешь давить — я сорвусь, лягу в клинику с нервным срывом, и тогда ты вообще ничего не увидишь полгода.
За дверью послышалось сопение. Вадим взвешивал риски.
— Хорошо. Три дня. Но я буду ждать здесь, в подъезде.
— Нет. Уходи. Соседи вызовут полицию, тебя заберут в обезьянник, и сделка сорвется. Иди домой. Я позвоню.
Он ушел. Ольга сползла по двери, вытирая холодный пот. Игра началась. Лариса сказала: «Дай ему надежду, и он расслабится. А пока он ждет, мы готовим капкан».
Капкан заключался в старой нотариальной доверенности.
На следующий день в конторе у Ларисы пахло старой бумагой и кофе.
— Смотри, — Лариса положила перед Ольгой документ. — 2020 год. Вы уже в процессе развода, но еще не развелись официально. Он тогда продавал дачу. Помнишь?
— Помню. Деньги забрал себе, сказал — на покрытие долгов фирмы.
— Верно. Но дача была оформлена на тебя. Ты давала ему доверенность на продажу. Генеральную. С правом распоряжения деньгами.
— Ну и что? Продал и продал.
— А то, Оля, что в этой доверенности, которую составляла не я, а какая-то девица из области, была приписка. Мелким шрифтом, но читаемая. «…в том числе с правом заключения соглашений о разделе совместно нажитого имущества».
Ольга непонимающе смотрела на подругу.
— И что? Он же ничего не делил.
— Он — нет. А ты — можешь. Срок действия доверенности — три года. Но! Если действие по доверенности было совершено, но не зарегистрировано… В общем, слушай схему. Вадим тогда, чтобы уйти от налогов, оформил продажу дачи как часть раздела имущества. В договоре купли-продажи дачи есть пункт, что деньги, полученные от продажи (а там было шесть миллионов, на минуточку, дача была хорошая), являются его полной компенсацией за долю в остальном имуществе.
Ольга вытаращила глаза.
— Я такого не подписывала!
— Ты — нет. Он подписал! За тебя, по доверенности! Чтобы покупатель дачи спал спокойно и не боялся, что жена оспорит сделку. Он сам себя перехитрил, Оля. Он официально, своей рукой, признал, что забрал шесть миллионов как отступные за квартиру. Этот документ лежит в архиве Росреестра. Он про него забыл, потому что ему тогда нужно было просто хапнуть деньги и бежать.
— То есть… квартира моя? Вся?
— Юридически — да. Но это надо зафиксировать. Нужно вытащить эту бумагу, заверить копию и ткнуть ему в нос. Если он пойдет в суд — мы покажем этот договор. Судья посмотрит: ага, гражданин получил 6 миллионов компенсации в 2020 году. Чего он еще хочет? Квартира стоит 12. Половина — 6. Расчет произведен. До свидания.
Ольга почувствовала, как внутри разворачивается пружина. Не страх, а злой, веселый азарт.
— Лара, ты гений.
— Я не гений, я просто внимательно читаю архивы. Но есть проблема. Оригинал договора у покупателя дачи. В Росреестре копия. Нам нужен оригинал или заверенная копия от покупателя.
— Кто покупатель?
— Некий Зверев И.И. Адрес есть. Деревня Гадюкино, ну, образно. Километров сто отсюда.
Ольга ехала на своей старенькой «Тойоте», и дворники яростно сражались с мокрым снегом. Дорога была дрянная, как и настроение. Сто километров превратились в три часа езды по ухабам.
Дом Зверева оказался настоящим замком за трехметровым забором. Охрана, камеры. Ольга посигналила. Вышел охранник, похожий на шкаф.
— К Ивану Ивановичу? По какому вопросу?
— По личному. Насчет дачи, которую он купил три года назад у Лисина Вадима.
Её пустили. Хозяин дома, коренастый мужик с цепким взглядом, встретил её в беседке, несмотря на погоду. Он жарил мясо.
— Лисина? Помню такого прохвоста. Нервный был, дерганый. Деньги просил только налом, в валюте. Что, опять объявился?
— Объявился. Пытается у меня квартиру отжать. Иван Иванович, мне нужна ваша помощь. У вас сохранился договор купли-продажи?
— А зачем вам?
Ольга объяснила. Честно, без утайки. Про развод, про долги, про угрозы.
Зверев перевернул стейк. Жир зашипел, капая на угли.
— Красиво он вас… И себя тоже. Я тот пункт про раздел имущества заставил его внести. Мой юрист настоял. Чтобы потом не было претензий от супруги. Я же знал, что вы разводитесь, он сам трепался.
— Значит, договор есть?
— Есть. В сейфе лежит.
— Вы можете дать мне заверенную копию? Или поехать к нотариусу?
Зверев посмотрел на неё внимательно.
— Женщина вы, вижу, боевая. Но муж ваш бывший… он мне тогда нервы потрепал с оформлением. Знаете что? Я вам оригинал дам. На время. Под расписку. Мне он уже без надобности, три года прошло, срок исковой истек, никто у меня дом не отберет. А вам нужнее.
Ольга готова была расцеловать этого сурового любителя барбекю. Она ехала обратно в город, и на пассажирском сиденье, в файлике, лежала её свобода.
Три дня истекли.
Вадим позвонил ровно в 9 утра.
— Ну? Деньги есть?
— Приезжай, — сказала Ольга. — Деньги есть. Но не вся сумма. Надо обсудить.
— Еду.
Она подготовилась. На кухне — чистота, на столе — не деньги, а одна единственная папка.
Вадим приехал злой, небритый. Видно было, что его «кредиторы» уже дышат ему в затылок.
— Где бабки? — он даже не поздоровался.
— Садись, Вадик. Чай будешь?
— Какой к черту чай! Давай деньги, я пишу расписку и валю.
— Сначала посмотри документы.
Ольга подвинула ему папку. Вадим открыл, брезгливо двумя пальцами. Увидел знакомый договор. Пробежал глазами. Остановился на пункте 4.2.
«…Продавец (Лисин В.С.) подтверждает, что полученная сумма является полной и окончательной компенсацией его доли в совместно нажитом имуществе, включая квартиру по адресу…»
Лицо Вадима стало цвета несвежего снега. Он поднял глаза на Ольгу. В них был животный ужас.
— Откуда… это у тебя?
— Мир тесен, Вадик. Иван Иванович передавал привет.
— Это… это не имеет силы! Это филькина грамота! Я был под давлением!
— Это нотариально заверенный договор, зарегистрированный в Росреестре. Ты сам его подписал. Собственноручно. И деньги получил. Шесть миллионов. Где они, кстати?
— Нету, — прошептал он.
— Вот и доли твоей нету.
— Оля… — он вдруг рухнул на стул, словно у него подкосились ноги. — Оля, ты не понимаешь. Меня убьют.
— Не убьют. Побьют — может быть. Отработаешь.
— Оля, дай хоть сколько-нибудь. Хоть двести тысяч. Мне нужно отдать проценты. Пожалуйста. Я исчезну. Клянусь.
Ольга смотрела на него. На того, кого когда-то любила. На отца своих нерожденных детей (которых он не хотел). На человека, который три дня назад обещал подселить к ней гастарбайтеров.
Жалость шевельнулась где-то на дне души, но тут же была задавлена воспоминанием о его наглой ухмылке в прихожей.
— Нет, Вадим. У меня нет лишних денег. У меня ипотека. И ремонт впереди.
Она встала.
— Уходи. И забудь этот адрес. Если еще раз появишься — я отнесу это заявление в полицию. О мошенничестве. Ты ведь пытался получить деньги за имущество, за которое уже получил компенсацию. Это статья.
Вадим сидел еще минуту. Потом медленно встал. Он казался совсем стариком.
— Ты жестокая, Оля.
— Я справедливая. Бахилы сними на лестнице.
Когда дверь за ним закрылась, Ольга закрыла глаза. Тишина. Благословенная тишина.
Она подошла к окну. Во дворе Вадим сел в какую-то раздолбанную «Ладу» и уехал.
Душа не пела. Душа просто расправила крылья, стряхнула пыль и сделала глубокий вдох.
Ольга набрала номер Ларисы.
— Всё. Он ушел.
— Подписал отказную?
— Нет. Я просто показала договор. Он сломался. Лара, спасибо. С меня коньяк.
— С тебя ремонт на кухне, — рассмеялась Лариса. — И нормальный мужик в перспективе. Но это уже совсем другая история.
Ольга повесила трубку. Кот, рыжий и наглый, вышел из кухни и потерся о её ногу.
— Ну что, барон, — сказала она ему. — Мы победили.
Жизнь продолжалась. И она была, черт возьми, прекрасна своей предсказуемостью. Без интриг. Без Вадима. Только она и её квартира. Её собственная крепость.
