Полина была уверена, что поездка к знаменитой тетке-балерине — простая формальность перед свадьбой. Но эксцентричная старуха увидела жениха насквозь. Теперь, чтобы получить состояние и старинный особняк, Полине придется выбрать: либо любовь «перспективного» Валеры, либо унизительное условие завещания, которое вскроет страшные тайны прошлого.
***
— Да она же просто ведьма! Ты видела, как она на меня смотрела? Как на лакея, который подал ей несвежие устрицы! — Валера швырнул ключи от машины на тумбочку и нервно заходил по нашей тесной «однушке».
— Валера, тише, пожалуйста. Соседи услышат, — я устало опустилась на диван, стягивая туфли, которые нещадно натерли ноги. — Инга Леопольдовна — человек старой закалки. Бывшая прима, легенда сцены. У неё сложный характер, я предупреждала.
— Сложный? Полина, это не сложный характер, это старческий маразм, помноженный на манию величия! — он подскочил ко мне, хватая за плечи. Глаза его лихорадочно блестели. — «Молодой человек, а вы, собственно, чем зарабатываете на хлеб? Ах, коучингом? Это, я полагаю, искусство болтать языком, когда не умеешь работать руками?» — передразнил он скрипучий голос тетки. — Это оскорбление! Я — бизнес-тренер!
— Она просто не понимает современных профессий, — попыталась я его успокоить, хотя внутри всё сжималось. Мне самой было стыдно за этот визит.
Поездка в загородный дом Инги Леопольдовны, в знаменитый поселок творческой интеллигенции, стала катастрофой. Тетка, которую я не видела лет пять, встретила нас на веранде, кутаясь в линялую, но все еще роскошную бархатную шаль. Она не предложила чаю. Она просто сидела в плетеном кресле, курила длинную сигарету с мундштуком и сканировала Валеру взглядом, от которого хотелось провалиться сквозь гнилые доски террасы.
— И зачем ты его притащила, Поленька? — спросила она тогда, даже не глядя на Валеру, словно он был пустым местом. — Думаешь, я не вижу? У него на лбу написано: «Ищу дуру с квартирой».
— Инга Леопольдовна! — возмутился тогда Валера. — У нас любовь! Мы женимся через месяц!
— Любовь, — хмыкнула тетка, выпуская кольцо дыма. — Любовь, мой милый, это когда ты готов отдать последнее, а не когда прикидываешь, сколько стоит антиквариат в чужой гостиной. А ты ведь уже прикинул, да? Вон как глазки бегали по моим вазам.
Сейчас, дома, Валера продолжал бушевать:
— Она должна извиниться! Или пусть подавится своим домом! Хотя нет… Полина, ты ведь единственная наследница? Детей у неё нет, мужей всех она пережила. Дом в том поселке стоит миллионов пятьдесят, не меньше. Плюс картины, плюс цацки её театральные.
Я посмотрела на него. Красивый, ухоженный, в модном пиджаке, он вдруг показался мне каким-то мелким.
— Валера, она еще жива. И умирать не собирается.
— Да ладно! Ты видела её цвет лица? Ей осталось два понедельника! — он резко сменил тон на ласковый, присел рядом и обнял меня. — Поль, ну прости. Я просто переживаю за нас. Нам нужны эти деньги. Мы бы открыли мою школу, ты бы ушла из своей галереи. Зажили бы как люди. Надо просто… потерпеть её. Съездим еще раз? Цветов купим?
Я молчала. Слова тетки «он пустышка, Поля, красивая обертка от дешевой конфеты» звенели в ушах. Но я любила его. Или думала, что люблю. В 32 года, когда все подруги уже нянчат вторых детей, одиночество пугает сильнее, чем скверный характер жениха.
***
Звонок раздался через три недели. Сухой, казенный голос сообщил, что Инга Леопольдовна скончалась во сне. Сердце.
На похоронах было много пафоса. Приехали какие-то театральные критики, забытые актеры, журналисты. Валера был сама скорбь. Он поддерживал меня под локоть, смахивал несуществующую слезу и всем своим видом показывал, что он — опора семьи.
— Крепись, дорогая, — шептал он. — Теперь всё будет иначе. Мы сделаем там ремонт, камин переложим…
Я не слушала. Я смотрела на острый профиль тетки в гробу и чувствовала странную вину. Мы так и не поговорили по душам.
Чтение завещания назначили через девять дней. Нотариус, грузный мужчина с одышкой, пригласил нас в старый офис в центре города.
— Присаживайтесь, — он вытер пот со лба. — Инга Леопольдовна оставила весьма… своеобразное распоряжение.
Валера сжал мою руку так, что хрустнули пальцы.
— Читайте, — выдохнул он.
— «Я, Воронова Инга Леопольдовна… находясь в здравом уме… завещаю всё свое движимое и недвижимое имущество, включая дом, земельный участок, банковские счета и коллекцию сценических украшений, своей племяннице, Полине Сергеевне Скворцовой…»
Валера шумно выдохнул, его лицо озарилось торжеством.
— «…при соблюдении одного условия», — громко продолжил нотариус, глядя поверх очков.
В кабинете повисла тишина.
— Какого условия? — спросил Валера, и голос его дрогнул.
— «Имущество переходит в собственность Полины Скворцовой только в том случае, если на момент вступления в наследство и в течение трех лет после она не будет состоять в браке, сожительстве или любых иных отношениях с гражданином Валерием Игоревичем Кузнецовым. В случае нарушения этого условия всё имущество подлежит продаже, а средства направляются в Фонд поддержки ветеранов сцены».
— Что?! — Валера вскочил, опрокинув стул. — Это бред! Это незаконно! Она не имеет права диктовать, с кем ей спать! Мы оспорим! Мы в суд подадим!
Я сидела, оглушенная. Тетка даже с того света умудрилась отвесить пощечину.
— Оспорить будет крайне сложно, — спокойно заметил нотариус. — Воля покойной выражена ясно. У вас есть шесть месяцев, Полина Сергеевна. Либо вы расстаетесь с гражданином Кузнецовым, либо отказываетесь от наследства.
— Поля! Скажи ему! — заорал Валера. — Мы же любим друг друга! К черту эту старуху!
Я посмотрела на него. В его глазах был не страх потерять меня, а панический ужас потерять пятьдесят миллионов.
— Валера, сядь, — тихо сказала я.
***
— Ты же не сделаешь этого? Не бросишь меня ради бабок? — Валера вел машину так агрессивно, что нас кидало из стороны в сторону.
— Валера, остановись.
— Нет, ты ответь! Мы можем фиктивно расстаться! Никто не узнает! Будем встречаться тайно!
— Тайно? Три года? — я усмехнулась. — Ты предлагаешь мне врать нотариусу, душеприказчику, закону?
— Я предлагаю тебе не быть дурой! — рявкнул он.
Мы разругались вдрызг. Я попросила высадить меня у метро и поехала… на дачу. Ключи нотариус мне отдал, сказав, что я могу пользоваться домом, пока идет срок принятия решения. Мне нужно было подумать. Одной. Без истерик Валеры.
Дом встретил меня сыростью и запахом старых духов «Красная Москва». Огромный, мрачный, заставленный антикварной мебелью, он казался живым существом, которое притаилось.
Я прошла в гостиную. На стенах висели портреты тетки в разных ролях: Кармен, Жизель, Одетта. Взгляд везде был гордым и властным.
— Ну спасибо, тетя Инга, — сказала я вслух. — Устроила мне сладкую жизнь.
Вдруг наверху, на втором этаже, скрипнула половица.
Я замерла. В доме никого не должно было быть. Сигнализация была отключена, но дверь я открыла своим ключом.
— Кто там? — крикнула я, хватая тяжелый бронзовый подсвечник.
Снова скрип. Шаги. Тихие, осторожные. Кто-то спускался по лестнице.
Я попятилась к выходу, сердце колотилось где-то в горле. Из полумрака лестничного пролета вышла фигура. Мужчина. В рабочем комбинезоне, испачканном краской, и с рубанком в руке.
— Вы кто? — взвизгнула я, выставляя подсвечник вперед. — Я полицию вызову!
Мужчина остановился, поднял руки (рубанок он осторожно положил на перила) и спокойно произнес:
— Тихо, тихо. Не надо полиции. Я Максим. Реставратор.
— Какой еще реставратор?
— Мебельный. Инга Леопольдовна наняла меня два месяца назад восстанавливать гарнитур в библиотеке. Я тут живу… во флигеле.
— Она умерла. Вы не знали?
— Знал, — его лицо помрачнело. Он был молодым, лет тридцати пяти, с внимательными серыми глазами и щетиной. — Я был на похоронах. Стоял в стороне.
— И что вы тут делаете?
— Работу заканчиваю. Она мне заплатила вперед. Я не привык бросать дело на полпути. К тому же… она просила присмотреть за домом, пока вы не приедете.
— Зачем?
— Сказала, что за наследством слетятся стервятники.
Я опустила подсвечник. Стервятники. Это она про Валеру.
***
Максим оказался немногословным, но надежным. Он жил в старом флигеле для прислуги, носил воду, топил камин (отопление барахлило) и вообще вел себя так, будто он — часть этого дома. Сначала я его боялась, но потом привыкла. В его молчании было больше достоинства, чем во всей болтовне Валеры.
Валера, кстати, оборвал мне телефон. Сначала угрожал, потом умолял, потом прислал курьера с огромным букетом роз. «Прости, я погорячился. Давай придумаем схему». Схема. Всё у него было схемой.
Однажды вечером, когда дождь барабанил по крыше, я полезла разбирать теткин секретер. Максим в это время возился с ножкой старинного кресла в углу гостиной.
— Знаете, Полина, — вдруг сказал он, не поднимая головы. — Инга Леопольдовна вас очень любила.
— Да уж, заметно. Оставила мне такой «подарок».
— Она боялась за вас. Говорила, что у вас добрая душа, но вы не умеете разбираться в людях. Как и она в молодости.
Я фыркнула и потянула на себя ящик секретера. Его заело.
— Помочь? — Максим тут же оказался рядом. Одно точное движение сильных рук — и ящик поддался.
Внутри лежала пачка писем, перевязанная выцветшей лентой. И бархатная коробочка. Я открыла её. Пусто.
— Странно, — пробормотала я. — Тетка обожала свои драгоценности. Где же знаменитое колье с сапфирами?
Я развязала письма. Почерк был мужской, летящий. Даты — конец семидесятых.
«Моя дорогая Инга! Я не могу уйти от жены, ты же знаешь. Партия не поймет, карьера рухнет. Но я люблю только тебя. Тот ребенок… Если это правда, мы должны его спрятать».
Меня обдало жаром. Ребенок? У тетки не было детей. Это было общеизвестно.
Я читала дальше. Письма были полны отчаяния и страсти. Автор не подписывался, только инициал «Б».
— Максим, — мой голос дрогнул. — Вы знали, что у неё был ребенок?
Он выпрямился, отряхивая стружку с рук.
— Я слышал, как она разговаривала с кем-то по телефону перед смертью. Она кричала: «Ты ничего не получишь! Ты не мой сын, ты ошибка!»
— С кем она говорила?
— Не знаю. Но после этого разговора ей стало плохо. А на следующий день к воротам приезжал мужчина. На джипе. Долго сигналил, но она не открыла.
Я похолодела. Мужчина на джипе… У Валеры был черный джип.
***
Я решила вернуться в город, чтобы серьезно поговорить с Валерой. Письма я забрала с собой. В голове складывалась страшная картина. «Б» — это мог быть кто угодно, какой-нибудь партийный босс. Но если был ребенок, где он? И при чем тут Валера?
Я приехала в нашу квартиру без звонка. Ключ повернулся в замке, и я услышала смех. Женский. И голос Валеры:
— Да не парься ты, Кристин. Эта дура сейчас на даче, играет в наследницу. Подпишет отказ от условия, продадим халупу, и я куплю нам путевки на Бали. Она же тряпка, я её дожму.
Я стояла в коридоре, и с меня словно спадала старая, тесная кожа. Боль, обида — всё это было, но где-то на периферии. Главным стало холодное бешенство. Тетка была права. Каждое её слово было правдой.
Я вошла в комнату.
Валера и какая-то девица в моем халате пили вино. То самое, коллекционное, которое я берегла на Новый год.
— Ой, — пискнула девица.
Валера поперхнулся.
— Поля? Ты чего так рано? А это… это Кристина, риелтор. Мы обсуждаем продажу твоей дачи.
— Вон, — тихо сказала я.
— Что? Поля, ты не так поняла…
— Вон отсюда! Оба! — я схватила со стола вазу и швырнула её в стену. Осколки брызнули во все стороны.
Через десять минут я осталась одна. Я сменила замки (вызвала мастера сразу же) и села перечитывать письма. В последнем, датированном 1980 годом, было написано: «Девочку забрали в детский дом в Иваново. Я сказал, что она умерла при родах. Прости меня».
Девочку. Не сына. Значит, тот, с кем ругалась тетка, врал.
И тут меня осенило. Я набрала номер нотариуса.
— Борис Львович, скажите, а если я не выполняю условие… фонд ветеранов — это единственное место, куда уйдут деньги?
— Ну… есть еще оговорка. Если объявятся прямые наследники первой очереди, о которых не было известно, они имеют право претендовать. Но у Инги Леопольдовны никого нет.
«Ты не мой сын, ты ошибка!» — кричала она в трубку. Кто-то пытался выдать себя за её сына, чтобы получить всё. И этот кто-то знал Валеру? Или… Валера работал на него?
***
Я вернулась на дачу ночью. Мне было страшно оставаться в квартире. Максим встретил меня у ворот с фонарем.
— Что случилось? На вас лица нет.
— Максим, мне кажется, я в опасности. И тетка умерла не просто так.
Мы сидели на кухне, пили чай с коньяком. Я рассказала ему всё: про измену Валеры, про письма, про таинственного «сына».
— Значит, кто-то узнал про грех молодости Инги Леопольдовны и решил сыграть на этом, — задумчиво произнес Максим. — Шантажировали её. А когда она отказалась платить и переписала всё на вас с этим дурацким условием (чтобы отсечь Валеру, который, видимо, был наводчиком), её… убрали?
— Сердечный приступ можно спровоцировать, — прошептала я. — Лекарства подменить.
— Кто имел доступ в дом?
— Только домработница приходила, но она уволилась месяц назад. И я… И Валера был тут пару раз.
Вдруг погас свет. Дом погрузился во тьму.
— Пробки? — спросила я.
— Нет, — голос Максима стал стальным. — Провода перерезали. Сидите здесь.
Он схватил тяжелую кочергу у камина.
Снаружи послышался звук разбитого стекла. Кто-то лез через окно веранды.
— Где документы? Ищи бумаги на дом! — услышала я знакомый голос. Валера.
— Да заткнись ты, идиот, — ответил ему другой, грубый бас. — Сначала девку найти надо. Пусть дарственную подпишет.
Я забилась в угол за буфетом. Максим бесшумно растворился в темноте коридора.
Послышался глухой удар, вскрик, грохот падающей мебели.
— А-а-а! Сука, он мне руку сломал! — заверещал Валера.
Я выскочила в коридор, светя телефоном. Максим прижал к полу здорового мужика в кожанке, заламывая ему руку. Валера валялся рядом, баюкая окровавленный нос.
— Полицию! — крикнул Максим. — Полина, вызывай полицию!
***
В полиции Валера «поплыл» сразу. Оказалось, он задолжал огромные деньги серьезным людям из-за своих неудачных «бизнес-проектов». Узнав про мою богатую тетку, он решил, что это его золотой билет. Но тетка оказалась крепким орешком. Тогда он нашел сообщника — бывшего актера-неудачника (того самого «сына»), который должен был запугать старуху. Они довели её до приступа, но завещание она успела переписать. План с моим браком был запасным, но тетка и тут их переиграла своим условием.
Они пришли этой ночью, чтобы заставить меня подписать генеральную доверенность или дарственную.
…Прошло полгода.
Осень в поселке выдалась золотой и теплой. Мы с Максимом сидели на отремонтированной веранде. Максим закончил реставрацию библиотеки и теперь… просто остался. Сначала как охранник, потом как друг, а теперь…
— Знаешь, я нашел его, — сказал он, протягивая мне маленькую коробочку.
— Что?
— Сапфировое колье. Оно было спрятано в тайнике, в ножке того самого кресла, которое я чинил в первый день.
Я открыла футляр. Синие камни сверкнули на солнце, как глаза тетки Инги.
— Она знала, что ты найдешь, — улыбнулась я.
Мы нашли и ту девочку из писем. Точнее, её следы. Она умерла в девяностых, но у неё осталась дочь — моя троюродная племянница, студентка из Иваново. Я решила, что часть денег от продажи драгоценностей пойдет на её обучение.
— Ну что, Полина Сергеевна, — Максим накрыл мою ладонь своей, шершавой и теплой. — Срок ультиматума истек. Замуж за Кузнецова вы не вышли. Наследство ваше. Что будете делать с домом?
— Жить, — ответила я. — Здесь отличный свет для работы. И… мне кажется, этому дому нужен хозяин. Настоящий. С руками.
Максим улыбнулся. В его глазах не было алчности, только спокойная уверенность.
— Руки у меня есть.
Где-то в саду зашумели старые яблони, сбрасывая последние листья. Мне показалось, что в шелесте листвы я услышала тихий, одобрительный смешок Инги Леопольдовны.
Как думаете, простила бы Полина Валеру, если бы он не пошел на криминал?
